Бегущая зебра

Александр Лекаренко





































— Разве это не очарование? — повторил он, рассматривая цветок. Совсем маленький, очень хрупкий и, однако, совершенно естественный, вся красота и вся сила природы. В этом заключается мир. Слабый и безжалостный организм, идущий к цели своих желаний.
«Сад мучений», Октав Мирбо

— Мужчины! Они не знают, ни что такое любовь, ни что такое смерть. Они ничего не знают, и всегда печальны, и плачут! Они безо всякой причины падают в обморок от всяких пустяков.
«Сад мучений», Октав Мирбо


ГЛАВА 1.

С самого начала своей жизни Вальтро уже знала то, что другие люди понимают постепенно или не понимают вообще, — что находится в аду.
Первыми впечатлениями ее жизни были холод, мрак и сырая вонь пропитанного машинным маслом камня. Когда она мочилась в грязные тряпки, не дававшие ей сдохнуть в холоде и мраке, становилось чуть теплее, и это было единственным теплым воспоминанием ее раннего детства, навсегда связанным с зудом от болячек в паху. Где ее угораздило родиться, она не знала вообще, но на ноги она встала, научившись самостоятельно выматываться из вонючего кокона в заброшенной котельной, на территории давно закрытой шахты. Человек, который совал ей иногда в рот куски хлеба, всю жизнь провел на этой шахте, здесь он и дожидался смерти, постепенно сходя с ума в обществе существа, которое приходилось ему то ли дочерью, то ли собакой. Когда хозяева его жизни убили шахту вместе с шахтерским поселком, превратившимся теперь в обгорелые развалины, он пытался копать уголек заступом и обушком — единственное, что он умел делать, но самодельная шахта-«копанка» рухнула, искалечив его и похоронив его жену, а из барака, служившего им жильем, который загорелся от полуразвалившейся печки, ему удалось вынести только вопящий сверток. И он ползал на костылях просить милостыню возле нищей церкви, в нищем райцентре и покупал на эти смертные копейки смертный самогон, запаренный на сухом спирте.
Лет с четырех или с четырех с половиной Вальтро начала сопровождать его в ежедневном крестном пути к храму, и с этого же примерно возраста окончательно съехавший с ума калека начал принуждать ее к половой жизни — вонь из его рта, вонь самогона и вонь спермы сопровождали ее жизнь до его смерти. Тогда она вышла вон из вонючего склепа и пошла сама — вперед, по черной дороге, разделенной белой пунктирной полосой. Ей было шесть лет или около того, она выглядела узелком грязи на обочине черной дороги, грязь из-под колес летела в нее, и никто из проносившихся мимо не смотрел ей в лицо.




ГЛАВА 2.

Жоржик Червонописский отмечал свой 58-й день рождения. По уже установившейся традиции первым он поздравил себя сам, прямо с утра, перед зеркалом, рюмкой водки с огурчиком. Вторым, по уже установившейся традиции, он поздравил себя, опять же, сам минут через пятнадцать, затратив означенные минуты на утренний стул и полировку своих великолепных зубов от швейцарской фирмы «Дента-Плюс». Вообще-то в этот день полагалось надраться еще до прихода гостей, но единственный гость Жоржика ожидал его в раме зеркала, висящего в его прихожей, поэтому времени в этот день, как, впрочем, и в любой другой, не существовало, как не существовало уже и друзей, вполне способных подождать его еще годок-другой в тех эмпиреях, где они находились.
Однако праздник наличествовал, независимо от отсутствия времени, и Жоржик, прицепив к морщинистой шее свою концертную «бабочку» и не утруждая себя надеванием фрака или какой-либо иной одежды, принялся сервировать стол. Большую часть своей жизни Жоржик провел на сцене, и единственное, о чем он сожалел сейчас, — что никто не может насладиться зрелищем его элегантных передвижений, что, впрочем, не снижало высокую эстетическую ценность самого зрелища и не оставляло места непозволительной халтуре.
Накрыв стол, именинник встал во главе его и, выпятив покрытую белым пухом грудь, глубоким басом пропел фразу из «Фауста»: «О, две души живут в груди моей!», после чего цыкнул зубом и, пробормотав снисходительной скороговоркой: «Да-с, Жорж, голосишко-то у вас уже не тот», решительно свернул голову литровой «Петроффке».
Год от году «Петроффка» становилась все шибачистей и шибачистей, чисто «Питьевой спирт» его сибирско-гастрольной молодости, но не таков был Жорж Червонописский, чтобы какие-то заштатники могли свернуть ему голову своим зельем. Нет, не таков. В загашнике мудрого Жоржа Червонописского имелось перуанское противоядие, ледяным ветром вышибающее алкоголь из мозгов, как из хрустального стакана. Снисходительно посмотрел Жорж Червонописский на стакан «Петроффки», жалко съежившийся в литровой бутылке к концу застолья, и пошел повязывать бадану — волшебный снежок с перуанских Кордильер всегда вдохновлял его на действия, напрягая его вялую мужественность, и звал в дорогу.
— О, две души живут в груди моей! — второй душой Жоржа Червонописского, мужественной его душой, был тяжелый, низко рычащий, черный, агрессивный «Харли-Дэвидсон», распространяющий запахи масла и кожи, блещущий хромом, как потом, стекающим с лица боксера, Жоржик так и называл свою любовь — Тайсон.
Когда он вывел зверя из-за гаражных грат, было еще светло, но Жорж увлекся, гоняя его по дорожкам, усыпанным искристой пылью, и домой возвращался уже во тьме.  Пошел мокрый снег, пришлось сбросить скорость, поэтому он увидел мелькнувшую в луче галогеновой фары нахохлившуюся собаку, сидевшую под деревом у дороги. Жорж с сочувствием относился ко всем животным, кроме большинства людей, в кармане у него лежал кусок праздничной колбасы, и в его распоряжении было все время во Вселенной. Он сделал круг по черной дороге, остановился на обочине и пошел к дереву, заранее улыбаясь в темноте и говоря «куть-куть».
— Трясця твоий матэри, — сказал он на давно забытом родном языке, когда рассмотрел то, что сидело под деревом. Он посмотрел влево и вправо — вокруг расстилались пространства тьмы, прорезаемые только белым лучом фары его мотоцикла, до ближайшего населенного пункта было не менее тридцати километров. — И что мы здесь делаем? — задумчиво спросил он. — Пингвин, да?
Девочка подняла голову, по ее лицу текла вода от растаявшего снега, смывая грязь, но на голове, покрытой драной вязаной шапчонкой, снег уже не таял.
— До утра замерзнешь на фиг, — продолжил он свою мысль, поигрывая своим куском колбасы и решая, что с ним делать дальше. От дороги порыв ветра донес раздраженный рык мотоцикла. — Щас-щас, — крикнул ему Жоржик, он понимал, что всем уже хочется домой.


ГЛАВА 3.

Вальтро мягко подрулила к воротам и, заглушив двигатель, через двор повела мотоцикл к дому. Стояла июньская жара, Жоржик как всегда заснул в своем шезлонге прямо на солнцепеке, будить его было бесполезно, да и не к чему, поэтому, управившись с машиной, она просто оттащила его в тень вместе с шезлонгом.
Было около двух пополудни. Вот-вот должна была заявиться Нелли, с неба лились потоки жара, стволы сосен истекали бальзамической смолой, откуда-то доносился обморочный голос кукушки, в траве звенели цикады. Нелли сразу полезет в бассейн и будет сидеть там, пока не посинеет, — с обедом можно было не торопиться, но разгрузить багажники и поставить напитки в холодильник следовало прямо сейчас.
Когда она выходила из гаража, прижимая к груди пакеты и бутылки, из шезлонга донесся сварливый голос Жоржика.
— Ты соберешься когда-нибудь в магазин? Я же просил тебя привезти воды и курева! — Жоржик завозился в полосатой парусине и осоловело уставился на нее.
Вздохнув, Вальтро остановилась, давая ему возможность сфокусировать взгляд на припасах в ее руках.
— А-а-а, — удовлетворенно произнес Жоржик и снова упал.
Проявить сварливость было вопросом принципа, курево и минералка у него не переводились никогда, но обозначать свое присутствие являлось необходимым для поддержания порядка в доме. Собственно, порядок поддерживала Вальтро, но Жоржик необходимо присутствовал.
В кухне Грета приветливо застучала хвостом ей навстречу, но с полу не встала, пол был прохладным, и здесь работал кондиционер, а Грета была догиней королевских кровей и в такую жару не высовывала из дому свою умную седую морду. Вальтро подержала возле ее носа стейк в качестве ответного жеста доброй воли, но Грета отвернулась с выражением вежливой брезгливости и прикрыла желтые глаза.
Торопясь окунуться, пока не приехала Нелли и не вывела бассейн из берегов, Вальтро быстро рассовала продукты и побежала к воде. Бассейн, собственно, представлял собой естественный источник, накрытый изящным навесом о четырех резных столбах. Вода здесь близко подходила к поверхности, в земле был вырыт колодец, шириной два на два метра и глубиной в полтора, дно его засыпано крупным кварцевым песком, а стены выложены гранитом, вода в нем была всегда одной и той же температуры, а по сравнению с летней температурой воздуха — ледяной. Жоржик, который много времени провел в Средней Азии, называл эту штуку «кяризом» и очень ею гордился.
Вальтро сбросила одежду на гранитный бортик и — а-х-х! — погрузилась в кристальную воду. Жоржик, которого шум воды вывел из состояния релаксации, начал намацывать очки, чтобы насладиться зрелищем. Вполне невинно, поскольку некоторые его особые склонности, к великому сожалению Вальтро, надежно предохраняли ее от его слишком пристального внимания. К тому времени, как Вальтро прыгнула в колодец, волны времени уже вынесли ее к ее двенадцати или тринадцатилетию, но, глядя на ее лицо и фигуру, никто не дал бы ей меньше пятнадцати.
У ворот раздался шум подъехавшего автомобиля и вопли Нелли, которая рассчитывалась с таксистом. Цикады умолкли, Жоржик начал заранее улыбаться, Вальтро выпрыгнула на бортик бассейна, калитка с грохотом распахнулась — Нелли вошла.
— Милочка моя! — закричала она, проходя мимо растопырившего руки Жоржика, чтобы обнять Вальтро. — Ты хорошеешь, день ото дня! — От нее исходили мощные волны «Шанели № 5», она обернулась к Жоржику. — Засранец! Ты мог бы прикрыть свои яйца, ожидая моего приезда! — Она снова стиснула Вальтро и без усилий оторвала ее от земли. Жоржик, роняя очки с кончика носа, начал путаться в бермудах, Грета высунулась из дому и, понюхав воздух, радостно затрусила через двор. — Деточка моя! — завопила Нелли, отпуская Вальтро и начиная рыться в кожаном мешке, на который пошли шкуры, по меньшей мере, трех аллигаторов. — Гостинчик, радость моя! — Она сунула в нос княгине такой же точно стейк, какой предлагала ей Вальтро, и княгиня не посмела отказать.
— Шампанского! — категорически сказала Нелли, сдирая с себя насквозь мокрое платье и насквозь мокрое белье. — Пока я буду купаться! — И на несколько секунд сладострастно замерла на бортике бассейна с разведенными в стороны могучими конечностями. Это было зрелище, от которого не смог бы отказаться и сам Рубенс. Затем она обрушилась в воду, фонтан брызг ударил в навес, Грета и Жоржик с визгом отскочили в сторону.
— Спасибо, прелесть моя, — сказала Нелли, выкладывая трицепсы на бортики бассейна и принимая от Вальтро бокал ледяного шампанского. Она покачивалась на спине, ее груди торчали вверх, подобно