Жизнь с открытым кодом

стороны она очень хорошо справлялась с порученными ей делами, а с другой – у неё постоянно менялось непосредственное начальство. Это всегда были девушки, старше её, с которыми было интересно. Каждый раз она привыкала к новой начальнице, привязывалась к ней, а потом теряла – они уходили в декрет, на повышение, на другую работу. А Оджи оставалась на своём, теперь уже понимаемом как низкооплачиваемое, рабочем месте.
Старшая начальница как-то зашла и сказала, что если Оджи проработает на этом месте ещё два года, то она, начальница, поможет ей поступить в институт, ведь Оджи работала на одном из его факультетов. Причём, пообещала начальница, её место останется за ней, а когда она получит высшее образование, её джёт повышение -  преподаватель–методист.
Это было приятно, конечно. Но Оджи уже знала, какой это каторжный труд и как мало за него платят. Тех денег, что она зарабатывала, ни на что не хватало. Хотелось так много! И Оджи решила, что когда станет совершеннолетней, прямо в день рождения, она уйдёт из дома, а перед этим или одновременно уволится с работы и никому ничего не скажет. Чтобы не нашли.
Целый год Оджи терпела жизнь в семье. Мать пыталась быть хорошей. Она почти не срывалась, редко повышала голос, явно боясь, что дочь снова убежит.
Однажды она сказала Оджи: «Я знаю, что ты уйдёшь, и что я ничего с этим не могу сделать.» Оджи стало вдруг на минуту жалко мать, и она неубедительно промямлила что-то о том, что не собирается пока никуда. Мать покачала головой. Всё встало на свои места. Все всё знали, но вели себя так, будто всё нормально.
Эта атмосфера лжи и дипломатии выводила Оджи из себя. Ей было неприятно, что мать так легко отказалась от ней и закрылась от всех. Она ходила на работу, занималась общественной деятельностью и ни на что в доме не обращала внимания. Это равнодушие матери мучало не только Оджи, но и её отчима и брата. Правда, брату было веселее всего. У него были игрушки и его надолго отвозили к бабушке. А вот отчим начал пить. Да так, что однажды Оджи вызвала полицию. Отчим им этого не мог простить, но и пить не перестал.
- Почему она с ним не разводится? – не раз думала Оджи, но ответа не находила. Однажды она даже попыталась подсказать матери, что надо разводиться. Оказалось, что мать давно подготовила и документы, и заявление, но от последнего шага её удерживало отсутствие присмотра за маленьким братом Оджи.
- Ты поможешь мне, если что? – как-то спросила мать. Дочь молча кивнула, но мать ей снова не поверила. Это было слышно в её ответном «Хорошо».
- Мам, надо учиться жить самостоятельно, - сказала Оджи матери, чем ещё больше раздвинула края пропасти их разделяющей. Ведь мать и так всю жизнь живёт одна и самостоятельно.
- Да, конечно.
Это холодное «да» окончательно лишило обеих иллюзий и надежд на восстановление отношений. Отныне, как казалось Оджи, они обе соблюдали дипломатический нейтралитет и ждали наступления дня «Х».
И вот он пришёл! День её восемнадцатилетия. Оджи была готова уйти прямо с утра. Вещи собраны, сумки спрятаны в укромном месте, и больше ничего её здесь не держало. Мать поздравила её с днём рождения, что-то подарила и сказала: «теперь ты можешь уходить, я не имею права тебя удерживать.
Почему-то Оджи надеялась на чудо. Что-то произойдёт, и они станут чудесной любящей семьёй. Не случилось. Только её подруги прислали поздравительные «эсэмэски» и сообщили, что на сегодня машина отменяется. День прошёл тихо. Почти по-семейному. Но нет. Оджи не будет больше обманываться. Её не любят здесь, и завтра она уйдёт из дома.
Ночь Оджи провела без сна. Последняя ночь перед уходом из родного дома, где она родилась, заставляла её вспоминать, жалеть себя и тихо плакать. Оджи выкорчевывала из себя остатки привязанности и любви к матери и брату.
Вот и утро. Как назло, все рано встали. Но отступать уже некуда. Пришла «эсэмэска», что её ждут около дома. Оджи собралась с духом, улучила момент и вышла из квартиры. Оглянувшись, она увидела стоявших в дверях мать и её мужа. Брат спал. И это было хорошо, он ей нравился, она не хотела его огорчать.
- Ты всегда можешь вернуться, - сказала мать, - это твой дом.

Рождественский подарок

Перед католическим Рождеством она вдруг получила от матери сообщение.
«Мы купили дом и переехали. Квартира в полном твоём распоряжении. Сообщи, как передать тебе ключ».
Сначала она хотела отказаться и даже удалила письмо из ящика. Чтобы не передумать. Но жизнь коммуной и сон вповалку на полу уже не давали ничего, кроме раздражения. Эйфория от пьянящего ощущения свободы от контроля давно прошла.
В одном она была почти солидарна с матерью. Чтобы жить, надо работать. А чтобы нормально работать, надо хотя бы по выходным высыпаться. Именно этого ей и не хватало в коммуне. Девочки вставали рано, тащили то в одно место, то в другое и строго следили за тем, чтобы никто не отделялся и не выделялся. Правда, ей не мешали читали, не одобряли, конечно, но и не запрещали. И она читала по ночам, подсвечивая себе телефоном. Это казалось ей романтическим и героическим одновременно, и она даже гордилась своей жизнь.
Но это короткое сообщение без обычных, уже ставших привычными, слов «родная» или «дорогая», без каких=либо эмоций, подействовало на неё как давно забытое обливание холодной водой.
- Я позову кого-нибудь с собой, - подумала Оджи, но несмотря на своё желание быть честной с подругами, она никому ничего не сказала. Все давно привыкли к тому, что она может вдруг, ни с того, ни с сего надолго замолчать, и не приставали к ней.
Утренний общий ритуал питья кофе перед работой прошёл молча. По дороге на работу она старалась ни о чём не думать. Она, как книжная Скарлет, отодвигала трудное решение в надежде, что всё решится само собой.
К концу второго дня Оджи решилась признаться себе, что боится встречи с матерью. Несмотря ни на что, она скучала по матери, по тем временам, когда они ещё были похожи на семью, по маленькому брату. Как ни старалась Оджи, она так и не смогла вырвать прошлое из себя. Интерес к разным философским и психолоческим школам привёл ей к осознанию, казалось, простой истины – готовых рецептов нет, не было и никогда не будет. Жизнь – как программа с открытым кодом. Как хочешь, так и пиши, добавляй, совершенствуй. Каждый день.
Ещё два дня Оджи прожила в раздумьях, прячась в туалете и скуля в ладони от жалости к себе. Ей снова захотелось стать маленькой маминой дочкой. Но не могла она показать вои переживания. Никому не могла показать. Подружки готовились к Новому году, украшали квартиру нетрадиционными способами, веселились…
Оджи приняла решение. Она подъедет днём к матери на работу, позвонит ей, заберёт ключ. Она позовёт кого-нибудь жить к себе. Кажется, эта мысль помогала ей. Да и никто не проследит за ней, никто не узнает, где она сейчас живёт.
Она так и сделала. Мать вышла к ней почти сразу.
- Она постройнела, - с лёгкой завистью подумала Оджи. Почему-то ей хотелось, чтобы мать выглядела плохо. Наверно, это выплыло детское «вот умру, тогда посмотрим, как им плохо будет».
Последовавший затем неожиданный порыв броситься навстречу, Оджи задавила сразу. Мать передала её ключ и повернулась на каблуках, чтобы уйти.
- Где вы теперь?- неожиданно для себя спросила Оджи.
- Когда захочешь приехать, позвони, я отвезу тебя, - сказала мать, легко поцеловала Оджи в щёку и ушла, стуча шпильками о мраморный пол.
Это было тяжелее всего. Мама такой, как будто и не было этих лет молчания и обид. А были ли обиды? Назвать маму мамой оказалось очень легко и даже приятно. Оджи почувствовала, что она не одна. Наконец, не одна.
Она позвонила на работу и, сказавшись больной поехала домой. Не в коммуну, нет, а к себе домой.
Дверь открылась легко. На минуту Оджи показалось, что сейчас все выйдут её встречать. Прибежит собака, громким лаем интересуясь, где же она была так долго. Придёт и молча сядет напротив двери одна из кошек. Брат назовёт прежним именем и потащит смотреть, какие у него игрушки.
Но было тихо. Она обошла все комнаты. Все шкафы, кроме её личного шкафа были пусты. Книг не было. Картин тоже. Диваны и мамина кровать были на месте.
В холодильнике было пусто. На дверце магнитом была прикреплена записка: «Не забудь включить». Плита была тоже отключена от питания. Краны с водой - перекрыты.
В кухонном шкафу нашлась посуда, а в другом – соль, крупа, макароны и перец.
Оджи зашла в свою детскую комнату. Открыла свой шкаф. В нём нашлась пара комплектов постельного белья, подушки, одеяла и полотенца.
В ванной, явно ожидая её, стоял нераспечатанный шампунь, лежали мыло, зубная паста и зубная щётка, прямо в упаковке. На стиральной машине стоял порошок.
Дом ждал её. Оджи отключила телефон, разделась, запустила стиральную машину, сходила в душ.
Завернувшись в полотенце, она прошла в мамину комнату и легла на её кровать. Так и уснула, свернувшись калачиком.
Ей снились чёрные всполохи, тучи, дождь. Когда она окончательно замёрзла, она сходила за одеялами и снова вернулась в мамину комнату.
Это была первая ночь за долгие годы, когда она выспалась.
Как ни странно, Оджи проснулась вовремя. Она даже не опоздала на работу. Весь день она отмалчивалась, нарочно загружая себя делами. Ближе к вечеру она начала нетерпеливо поглядывать на часы. Как только рабочий день закончился, оджи поспешила домой. Не в коммуну. Она так и не научилась называть это своё пристанище домом.
Оджи не знала, как она скажет своим подругам, что покидает их. Она даже ещё не знала, что кого-то оставляет. Она просто торопилась домой и снова отбрасывала неприятные мысли.
Дом встретил её настороженной тишиной. Оджи поужинала, а потом вышла на улицу. И тут же, ну вот надо же, столкнулась с соседкой, которая, конечно, не могла пройти спокойно мимо и просила, где её мать, мол, что-то их давно не видно. Оджи пожала плечами, выдержала недоумевающий взгляд и пошла в торговый центр.
Пакеты и коробки норовили выскользнуть из рук. Оджи присела на лавочку, достала телефон, набрала номер и, дождавшись ответа, сказала:
- Мам, какие у вас планы на Новый Год?

03.03.2013, Москва

© Copyright: Ингигерда, 2013
Свидетельство о публикации №213030301750