прочь, запоздало бормоча охранительный заговор. После Иван несколько раз погулял под окнами, уже без последствий, сообразно приготовившись. Увидал немало посетителей и самих обитательниц дома, что и утвердило Ивана в его подозрениях. Ведьму ему видеть приходилось, Митрич нарочно водил его в соседнюю деревню, где была одна. За исключением мелочей, точно такая же. С одной из потерпевших Ивану удалось познакомиться прямо на работе, в родном ЖЭУ. Бухгалтерша болела уже с месяц, и, тщетно пытаясь выбраться на работу (дела-то стоят!), удерживалась там не больше трех дней.
Надо сказать, что в свое время Митрич преподал Ивану довольно солидный экскурс по части магического вредительства. Самой назидательной стадией обучения была практическая часть. Однажды, неизвестно каким образом, Митрич переманил к Ивану в избу чрезвычайно беспокойного банника. Тот обретался в бане у одной ветхой старушки, через это бабке приходилось мыться не иначе, как у невестки. В собственную баню богобоязная старушка и ступить не решалась. С тех пор, как полтергейст перекочевал к Ивану, в бане стало все тихо. Впрочем, от этого никому не полегчало (бабку-то туда было не заманить), а вот для Ивана безоблачные деньки закончились. О происхождении беспокойного духа, который шуршал по ночам не хуже ежа, прятал предметы и колотил посуду, Иван не догадывался даже смутно. Всякий раз, когда он пытался попросить помощи у Митрича, тот вел себя заядлым материалистом, не упуская при этом возможности понасмехаться над ивановыми «бабьими страхами». Чтобы дать назойливому гостю отворот поворот, совершенно измученному Ивану пришлось отмахать сорок верст, дабы получить инструкции у компетентного человека (знахарь, и вправду сказать, был великолепный). Впрочем, и в этом Митрич сыграл немаловажную роль, так как его имя служило безотказным пропуском к самым таинственным личностям. Следующий урок самообороны оказался еще труднее первого. В довершение ивановых трудностей Митрич наградил его еще и фамильным приведением. Добился этого хитрый старик при помощи гробового гвоздя, который он сам, по случаю, обнаружил в одном из домов далеко отсюда. Там Митрич, по обыкновению, имел постой. Ржавый полуистлевший гвоздь и был причиной появления белесого призрака, доводившего до животного ужаса несчастных обитателей дома. Само собой, дед, будучи довольно безжалостным учителем, без малейшего укола совести, подкинул «трофейный» гвоздик Ивану в избу. Много бессонных ночей в холодном и липком поту провел тогда Иван, доколе не вычислил злополучный гвоздь и не снес его кузнечными щипцами на сельское кладбище.
Так что, по-суворовски говоря, тяжело в ученье, легко в бою. Иными словами, Иван к ситуации оказался мало-мальски подготовлен, присутствия духа не потерял, хотя поперву и струхнул маленько. И, хотя генплана сражения пока в ивановой голове не было, кой-какие наметки, все же, возникли.
9
С относами, что в лесу на осинках висели, Иван сравнительно быстро разобрался. Дело в том, что ведьмы, как видно, далеко за своим делом не хаживали, а развешивали мешочки в одном месте, выбрав для того купу осин на полянке у просеки. Так-то оно так, да только век бы Ивану те осины искать, когда бы не братская помощь. Но все по порядку. Про относы Иван сразу заподозрил, так как метод довольно распространенный и избитый. Прикинул, куда ведьмам ближе и сподручнее с относами ходить, и явился в лес. Пустился к заветному месту, какое во всяком лесу есть, для лешего самое излюбленное. Руками в воздухе шарит, словно слепой, а порой и впрямь глаза закрывает, чтобы побочные впечатления исключить. Чует зов. Вот, с того края теплом потянуло, вот ветер в спину подтолкнул... Нашел вскоре лешаковину, неподалеку от дороги, по обыкновению. Стоит там пень, живописный до невозможности. Мхом в несколько слоев окутан, весь поганками порос, ну чисто как в сказках. Вокруг пня рябинки молодые, стройные. Положил Иван к подножию пня яблоко, специально для того принесенное (падки лешаки до подарков), сидит, мыслями в обстановку вслушивается. Весь замер Иван, счет времени потерял, думы из головы все сами собой куда-то пропали, словно бы спит. Внимания, однако ж, не теряет. Вдруг видится ему купка осин. Иван мыслями спрашивает: где, мол, такая? Тут представляются ему пеньки да стволы ошкуренные. Просека, стало быть. Потом уж быстро нашел, как по карте. Ножик вынул (не обычный, а колдовской, с медной ручкой). Относы срезал, а потом один за другим сучком поддел и в костер отнес. Сильно чадило пламя, сильно трещало, так что дрова разлетались. Не по себе Ивану, сидит у костра, вздрагивает, да только знай, чурки подкидывает и палкой огонь правит. Зримо клубится над костром темная и вязкая сила, дурман расходится от нее, в животе что-то болезненно сжимается. По лесу недовольный ветерок пошел, затрещали сучки вокруг поляны. Леший, стало быть, кругом ходит, недоумевая о происходящем. Потом перестало пламя вздрагивать, ровно пошло, чад пропал, приятным березовым дымком запахло. Иван молитву еще маленько почитал, как бы из предосторожности, и вздохнул с облегчением.
Наивно думать, что колдовские поединки проходят глаза в глаза. Опять же, никто огня из волшебных палочек не извергает, в драконов не превращается, словом, явных, видимых всем чудес не происходит, это все из области бульварной фантастики. Иван же в таких битвах еще не бывал, но слышал, что побеждает в них не столько сильный, сколько бдительный и целеустремленный. Поединщики, порой, и в глаза друг друга не видят, а то и вообще о противнике смутно догадываются. Поскольку бьются не столько они, сколько силы, что за ними стоят.
Потому Иван решил для себя жесткую дисциплину ввести. Положил себе строгое молитвенное правило, на люди без нужды не выходил, мыслей пространных и бестолковых старался избегать, на шею рядом с крестом оберег повесил. Решил противника если не умением, то упрямством превзойти.
10
Однако не уберегся Иван. Скрутило его прямо на работе. В понедельник дело было. Встал Иван с утра какой-то не такой. В затылке странную непривычную боль ощутил. А как за метлу взялся, на улицу выйдя, словно ударило что-то. В солнечное сплетение ударило. Страшно стало Ивану, ох, как страшно! Словно вполз ему во чрево кто-то, жадно поглощая силу, уверенность, саму жизнь... Потемнело в глазах, знакомый металлический вкус во рту возник, ноги как ватные сделались. Что-то темное и тяжелое на Ивана надвинулось, покрывая с головою. «Будто глубоководный гигантский скат, когда над тобою проплывает», - подумалось почему-то Ивану. Не нашел Иван в себе сил чудовищу противиться и, словно бы, куда-то провалился. Как падал, уже не помнил. Как «скорая» в районную больницу везла, не помнил.
Оклемался, впрочем, быстро и немедля из больницы сбежал. Сел дома на табурет и все происшедшее спокойно обмозговать решил.
Долго думает Иван. Убывают в коробке папиросы, дым колечками под лампочкой вьется. Уж больно все ему легко представлялось, все как бы само собой. А враг оказался сильней. Оказался холоден, предусмотрителен, подготовлен и беспощаден. Оказался под мощным покровительством. И главное – Иван один, а их много, и они заодно.
И тут стало Ивану его теперешнее положение в полной мере и без прекрас открываться. Что он знал реально, что мог? За кого он? Против кого? Хотя и жил Иван до того в относительной гармонии с Бытием, хотя и не растерял, как многие, чутья и непосредственности, однако о Добре и Зле, об устройстве Мира, о Боге, наконец, задумывался он редко и поверхностно. И вот, впутался теперь в дело, из которого на попятный не подашь, не извинишься вежливо и задом, задом к дверям... Не иначе, Митрич такой поворот предвидел, лукавый старик. Знал, как Науку свою наилучшим образом внедрить. На практике, так сказать. «Хотя бы предупредил» - дулся про себя Иван, хотя в глубине души понимал, что к Митичу с обычными мерками и не суйся. Не таков он. Уж его бы ведьмы достать не смогли, будьте уверены. Так раздумывал Иван, досадуя на свою поспешность и невежество, а паче всего – на беспомощность свою.
Однако сетованиями делу не помочь, и, как видно, весь свой мир Ивану под новые задачи перекроить придется. И, что главное, с чего-то начать надо, и не когда-нибудь, после дождичка в четверг, а вот прямо сегодня, сейчас. И ничего Ивану более подходящего не придумалось, как начать с того, что ему с детства было известно, как первейшее средство при всех проблемах. И тут же, так и не легши спать, на рассвете Иван наладился в лес.
11
Долго сидел Иван над лешачьим логовом, вытянув дрожащие руки, грел их, словно над огнем. Лешак к душевным метаниям Ивана отнесся с полнейшим пониманием, толи приходили уже когда-то к нему люди с такими болями, то ли так уж понятна их древнему племени человеческая натура. Больше часа отогревался Иван мягким красноватым теплом, но не разомлел, как обычно бывало, не забыл, зачем пришел. Почувствовал, что в силах, наконец, внимать. Не сразу лесной дух для разъяснений подходящие образы нашел. Долго примеривался, несколько раз начинал, да только Иван нетерпеливо головой мотал, не понимая видений. Наконец, примерялся леший, или только теперь понял, что Иван знать желает. Стали образы связными, стал Иван в них терпеливо вникать, не то, чтобы все, понимая, но безотчетно некую связь улавливая. Отчетливо виделись ему деревья самых разных пород, однако корневища их, представлялось Ивану, сходились куда-то к одной точке. А куда именно, никак Ивану уразуметь не удавалось. Потом сообразил, что деревья ему видятся, как бы, в переносном смысле. Тогда дело лучше пошло. Увидел Иван, что не только деревья, но все, что ни есть в лесу, к некой неуловимой оси тянется. «Что ж за ось такая?» – соображает про себя Иван. А скрипучий голос стариковский отвечает ему коротко и лаконично: «Я». Верно. Вот так вся лесная жизнь на нем завязана и обусловлена, стало быть, леший свое хозяйство в пример приводит, вроде схемы. Вот так и в глобальном Мироустройстве, должно быть, все нити в Единую Руку ведут. И бесконечно число иерархов во всей бесконечной Вселенной, и каждый из них похож на Единого, но похож лишь по образу, не по Сути, безначальной, пребывающей, абсолютной. Уже не лес видел перед собой Иван, а необъятный Космос, в котором мирам и системам нет конца ни вдаль, ни вширь, ни вглубь. И всякий, кто хоть крупицей понимания наделен, ищет инстинктивно путеводную тропку, ту единственную, которая лишь для него милостиво проложена.
Такой урок Ивану впервые давался, проснулось в нем что-то. Затрепетало, отозвалось на далекий Зов. Новое безотчетное чувство Ивана посетило, не до конца понятное, но вполне ощутимое – трепет и восторг перед биением Великого Сердца.
От себя же дух лесной также Ивану дар принес. Лучший дар – знание. «Существует Земляной Крест", – говорит он, – подножие Тому, кто есть Душа Земли. Именем Земляного Креста усмиряются стихии, подателю знака содействуют духи Природы». Увидал Иван Крест, сложенный, как бы, из крупинок сухой земли, весь в мелкую трещинку. И силой от него веет, а сила такова, какова
