Сын Федор

Любе уже семь. Она давно ходит в школу, помогает  по дому и гордится папой- сильным и храбрым военным летчиком. О его смелости и отваге ей иногда рассказывает мама, когда у нее есть время. Мама не работает, но постоянно занята- дома все должно быть идеально. Так привык отец. Он редко появляется дома, а оказавшись, наконец, в кругу семьи, ложится отдыхать. Его очень не хватает, по нему скучают, и когда он приходит наконец, уже от одного знания- вот он, в комнате, становится радостно: мой папа. Он герой, он главный и это чувствуется. Но даже ему, такому сильному,  все равно нужна их с мамой забота, именно поэтому Любе говорят:
-Береги папу. Не зли его, не расстраивай. Ему и так тяжело. А главное- хорошо учись, чтобы ему не было за тебя стыдно и не мешай. Папа приходит уставший, ему нужен отдых и покой. Иди  в свою комнату и не шуми, голова уже болит!
Но бывали иногда особенные дни. Дни, когда дом наполнялся. Папа много шутил, играл на аккордеоне, пел. Мама надевала нарядные яркие платья, делала высокую прическу, сидела рядышком, красивая- как принцесса из сказки. Правда, не накрашенная совсем. У других мам черные стрелки, разноцветные тени, помады, сочные как яблочные бока. Но она знает, нельзя- папа говорит, только плохие женщины себе такое позволяют или совсем некрасивые. Но он не показывает вида, что не доволен гостьями: обнимает почти каждую, подмигивает- подбадривает видно. Вообще все вокруг приятные- шумные, веселые, радостные. И в этой кутерьме девочку треплют  за щеки, угощают вкусностями, расспрашивают про школу. Она стоит около стола, ковыряет краешек скатерки и отчитывается перед друзьями родителей. От многих пахнет алкоголем и они явно хотят угодить хозяевам. Послушать смешные дочкины истории- самый удачный вариант. Это были ее минутки. Возможность быть замеченной отцом: меня слушают, меня хвалят, со мной интересно взрослым. И она их не упустила, конечно. Знаете, в семь лет, люди еще удивительно отважны:
-А сегодня меня в школе хвалили,- улыбается, счищая ногтем с идеально чистого платьица что-то невидимое посторонним,- Сказали, что я аккуратная и у меня лучше всех буква получилась. А еще…
Но папе уже готов к своему бенефису, даже столь юные конкуренты должны быть устранены:
-Еще б они там тебя разговаривать по-человечески научили, а не бубнить. Убери руки от лица, и так губа заячья! Не лезь во взрослые разговоры, сын Федор,- оказывается в секунде целая жизнь, когда же они прекратят смеяться,-Так вот, я рассказывал тут ребятам на аэродроме: поручик Ржевский с Наташей Ростовой плывут в лодке.  Он ей, значит: «А позвольте ка, Наташенька…»
-Люба, ты еще здесь?- тонкий мамин недовольный голос зазвенел в ее сторону. – А ну марш к себе!
-Ты ей еще станцуй полечку и прощание славянки сыграй,- юморит отец под всеобщий смех,- одно- единственное дело тебе оставил- ребенком заниматься, все остальное сам! А ты и тут … Издает губами характерный звук, который несложно повторить, подкрепившись гороховым супом.  
Только бы добраться до комнаты. Знали бы они! Они, конечно, не могли прознать о ее тайне – читать ночью. По вечерам ей, ясное дело, велели спать и никаких книжек. Днем школа, уроки, домашние дела. А по вечерам, вы же знаете, по вечерам самые приключения! Как тут устоять. И припрятав под подушку Тома Сойера или Принца с нищим, она раскапывала их из тайника, как только все ложились. Открывала вкусно пахнущие настоящей жизнью странички, включала фонарик и ныряла с головой в придуманные кем-то миры. Там она была не сыном Федором с видимой только папе заячьей губой, скорее как Бэки- смелой, уверенной, яркой. Там были друзья, враги, победы- все по- настоящему. Она бы и сама придумала события не хуже, но папа говорит, соображает она туговато, не получится ничего. Жалко- вот бы попробовать!
Так и текла семилетняя жизнь в своем привычном русле, пока не случилось одно волнительное событие. В канун праздника Победы классная руководительница огорошила новостью: начальные классы тоже участвуют в общем торжестве. А значит, срочно нужно готовить номера для программы. На следующей перемене коридор гудел: малыши устроили мозговой штурм. Но свои идеи пришлось приберечь для старших классов, классная уже все решила сама: ромашковое поле, на котором один из цветов залит кровью бойца. Под трогательную композицию девочки должны исполнить танец в костюмах. Все в одинаковых платьицах, расшитых ромашками и лишь одна из них- тот самый, залитый кровью, красный цветок. Среди прочих в ромашки выбрали и Люду. Как-никак, отец видный человек в военном городке. Его-то дочка в героической постановке просто обязана присутствовать. В качестве зрителей были приглашены родственники, руководство школы и города. Очень важное событие, словом. Первоклашки жутко волновались, хотя многого от них не требовалось. Выучить пару простых движений и расшить платьица бумажными ромашками каждый всякий сможет. Но если вам семь, подобные происшествия приравниваются по масштабу к полету в космические дали. Вспоминайте первый класс- там все слишком серьезно.
Ловко переворачивая загорелые котлеты, мама обрадовала:
-Сегодня идем в гости к Колиным родителям. Быстренько делай уроки, скоро выходим.
-Ага, нам сегодня почти ничего не задали. Ммм! Пахнет вкусно. А мы выступаем на 9-е мая, поможешь мне расшить платьице ромашками?
-Помогу, конечно,-Коля, Коля, Николаааша,- напевала мама у плиты…
-Только это к 8 мая уже нужно, успеем?- радостное настроение передалось и Любе.
-Ну конечно, все сделаем, Любаша, беги руки мой,-улыбнулась дочке,- Сиди дома не гуляй…
Фраза «взять на личный контроль» знакомится с человеком, как правило, уже в более зрелом возрасте. А в семь ты просто сказал маме и решил вопрос. Груз с твоих плеч, хлопая крыльями, улетел на ее, укрытые хлопчатобумажным домашним платьем в зеленую клеточку. Она все помнит, вкусно пахнет котлетами, улыбается все успевает. На нее можно положиться.
Это школьное выступление Люба запомнит на всю жизнь. Красивые девочки рассыпались по периметру сцены в нарядных платьицах с красивыми цветами. А вот в серединке та самая, залитая кровью смелого бойца, раскачивается, будто на ветру. Все затаили дыхание, смотрят. Кто-то потерял на фронте отца, кто-то деда. Это не просто детское выступление, это боль и праздник всего городка, нет равнодушных. Выступающие, конечно, понимают ответственность, держат спинки, стараются- не зря же столько готовились. И только одна из девочек хочет оказаться в этот момент где угодно, лишь бы не на этой проклятой сцене.
Страшное началось еще вчера. Когда у них дома собрались жены папиных сослуживцев. Женщины были бледные, заплаканные, кто-то даже в домашнем. Такими она их не привыкла видеть. А где же сочные яблочные помады, длинные сережки и сказочные принцесские прически? На нее цыкали и отмахивались. Про дела никто не спрашивал и даже щек не трепал. Тревожно. По обрывкам фраз уловила суть: папа на базе, ждет команды, страшный 68-й. Если она поступит, наши мужчины полетят бомбить Прагу. По позвоночнику босыми ледяными лапами пошел ужас- как же… А следом прокралась догадка, выкрасившая щеки в алый.  Стало ясно- ромашек не будет. Стыд за свой эгоизм пересилил все остальные чувства. Глотая слезы в своей комнате нарезала сама, как смогла. Даже не посмела напомнить маме. Было жутко и совестно: папа там, бомбит, а она ромашки режет. Но завтра в школе все как один посмотрят на нее. Хочется, чтобы затаив дыхание: ах, что за платьице, какая красивая девочка! И она раскачивается под музыку вместе со всеми в своих красивых-красивых цветах…  Утром мама застала дочь, спящей на полу, с мятыми бумажными листами. После бессонной ночи, наверное, сложно разглядеть отчаяние в глазах ребенка. Иначе как объяснишь поступок:
-На тебе юбку и шапку желтую. Нормальная ромашка. Иди, ничего страшного, кто там тебя разглядит, вас же много на сцене. В Советском Союзе не принято шиковать. И выкинь свои бумажки, что ты там настригла. Бегом завтракать, опаздываешь.  
Я сижу в зрительном зале на первом ряду. Ближе всех к сцене. Смотрю на девочку в желтой шапке. Как она и хотела, взгляды всех- всех гостей достались ей. Весь зрительный зал будто глаз огромной стрекозы- ничего не упустит. Конечно, ей не удалось затеряться среди одноклассниц. Конечно, ее нелепую шапку видно за версту, видно каждому. И мне заметен каждый шов некрасивой белой юбки и девочкины глаза. Чувствую запах натертых полов. Слышу стук детского сердца, стучащего в два раза быстрее от стыда и отчаяния. Хочу подойти, взять за руку и сказать:   -Не грусти, маленький. У тебя столько радостей впереди, ты не представляешь даже!
Я ведь взрослая, мне не стыдно на глазах у всего зала подойти и утешить. Хочу, но не получается. Даже совсем тихо сказать не выходит. Между нами расстояние не больше трех метров и… сорок лет. Потерпи немножко, мамочка. Это кажется, что долго. На самом деле уже совсем скоро я тебе громко скажу:
-Ты самая красивая девочка! Держи мою руку. Я никому не дам тебя в обиду.