Водная гладь реки отражала едва распустившиеся листья. Они еще не развернулись полностью и совсем не прятали за собой ветки. Но от них пространство словно бы наполнялось дымкой, бледным туманом, разливающим ощущение свежести. Пахло водой и солнцем, которое, казалось, только-только отряхивается от зимнего сна. Снег уже совсем сошел, и весеннее утро было теплым. Только с воды тянулся неприятный, промозглый ветерок, от которого становилось не по себе. Но к полудню лучи желтого светила прогрели воздух достаточно, чтобы на воду спустились первые лодки. Кавалеры в белоснежных, наглаженных рубашках подавали руки дамам в воздушных платьях и теплых платках. Тонкие пальчики, спрятанные в кружевные перчатки, лишь легонько касались подставленных рук, когда похожие на облака невинные создания как бабочки опускались в лодки. А кавалеры снимали френчи и сюртуки, принимаясь грести. И дамы тонко смеялись, словно перезвон колокольчиков. Пары катались по широкому руслу, словно бы были в небе — его свод, бледно-голубой, пересеченный редкими облаками, сиял над ними, а гладкие воды создавали и под ногами его точную копию, слабо движимую волнами от лодочных бортов.
Летняя жара согнала к реке всех, кто только мог к ней прийти. Воздух дрожал, и видно было хуже, чем в туман — весь мир, казалось, был размыт этим маревом. И лодки снова были полны. Дамы в легких платьях, мужчины в рубашках и тонких брюках, дети в коротких штанишках и очаровательных платьицах — целые семьи катались по реке, нежась в поднимающейся от воды прохладе. Разморенные голоса не гремели над водой, лениво прокатываясь над ее гладью и затихая в слабых волнах. Сочные зеленые листья изредка падали на воду, пуская по ней круги и начиная свое движение вниз. Куда-то туда, где река, в конце концов, впадает в океан.
Берега окрасились красным и желтым. Зеленая трава укрывалась одеялом серо-коричневых листьев и сама стремительно теряла краски. Вокруг реки становилось все темнее, все короче был день, все меньше людей спускались к гладким водам. Лодки покидали реку одна за другой. Одни переезжали в домик лодочной станции, где в тепле и сухости зимовали, другие увозили в свои поместья богатые кавалеры, третьи прятали в ветхие сараи.
И кавалеры, и дамы, и дети давно облюбовали большую поляну на правом берегу реки. Причала там никогда не было, лишь частокол из небольших столбиков, к которым привязывали лодки. И только одна была на левом берегу. Никто не забрал ее с наступлением холодов, никто не вынул из воды ее притопленный остов. Это была самая обыкновенная плоскодонка, на которой катались когда-то дамы в воздушных платьях и кавалеры в белых рубашках, в которой прыгали дети, стараясь напугать мать тем, что лодка может опрокинуться. Над водой теперь торчал лишь край борта и сиденья. Лодка уже не держалась на плаву — она прочно засела в илистом дне. Но никому нет дела до старой деревяшки, начинающей подгнивать и обрастать водорослями под водной гладью. Только лед скует ее с наступлением зимы, надолго заключив в свои крепкие объятия. И не желая расставаться с ней, будет долго прятаться в ее тени весной, пока она, наконец, не догонит его своим теплом. А лодка будет лишь глубже зарываться в грязное дно, пока не скроется под водой совсем.
