Человек, который не спит

Доброе утро, меня зовут Том Диллинджер. В моем имени нет ничего необычного, ни какого-то сакрального смысла, ни математического совершенства. Просто давным-давно, по сущей случайности, мой отец, доктор Мэтью Диллинджер влюбился в Анну Тор.
Нет, я не являюсь потомком Джона Диллинджера, и если бы вы меня о нем не спросили, я бы и не знал, кто это.
Так вот, на чем я остановился? Мать, которой было 27 лет, разочаровавшись после нескольких выкидышей, уже и не надеялась, что обретет счастье стать матерью. И тут-то и появился я. Назвали меня так только потому, что матери захотелось устроить симбиоз своего имени и имени отца. Однако, я здесь не для того, чтобы рассказывать свою историю. Нет, моя история слишком скучна, чтобы она могла заинтересовать кого-нибудь, даже меня самого.

- Доброе утро, Том!
- Здравствуйте, господин Падоми, - я приподнял шляпу и вошел в издательство. В холле еще не было слышно шума: в такую рань только начинают приходить люди, а станки спят своим блаженным сном. Я поднялся на второй этаж в свою унылую коморку, где работаю корректором. «Дешевая работа», - скажете вы. «Все, что могут позволить студенту», - отвечу я. Не блещу какими-нибудь особенными знаниями и умениями, чтобы претендовать на большее.

Итак, я собираюсь рассказать вам об одном замечательном человеке. Вы только что видели его: закутанный в шарф, в длинном шерстяном пальто и с коричневой фетровой шляпой на голове, седовласый господин Падоми. Мне нравится этот человек, я уважаю его. Его серые глаза всегда улыбаются, а морщинки на лице не заметны от того, что он всегда весел. Кажется, он всегда бодр и счастлив. Сейчас он, вероятно, вышел позавтракать. Он работал всю ночь. Вообще говоря, он всегда работает по ночам, так ему нравится больше. Здесь он главный редактор, а когда переступает порог своей квартиры – писатель. Как он может совмещать в себе это все? Элементарно, как сказал бы Холмс, - он никогда не спит.

Я приподнял глаза и наткнулся взглядом на зеркало. Что за ерунда, пять часов утра, а я сижу здесь, и, вместо того, чтобы заниматься вычиткой свежих новостей, пишу дневник. И самое ужасное: я не могу решить, хорошо это или плохо, идет ли мне на пользу общение со всеми этими писателями, журналистами, фотографами…

- Диллинджер, вы исковеркали мою статью! – Кричит на меня молодая истеричная особа, склонившаяся надо мною, сидящим за столом. Она старше меня по паспорту, но, кажется, словно наоборот.
- Нет, что вы! Я лишь исправил ваши ошибки, коверкали ее уже без меня, - я ехидно улыбнулся, наблюдая, как девушка, вдруг осознав свою неправоту, выпрямилась и, высоко задрав нос, вышла.

Нет, в самом деле, я не трогал ее статью. Читая ее, я безудержно смеялся, зная, в каком виде она будет после господина Тора – брата моей матери. Он работает здесь редактором, но он даже рядом не стоял с господином Падоми.
Ох, сколько же было ошибок в этой статье про блистательное будущее электронно-вычислительной техники! Мне казалось, словно этой даме никогда не преподавали грамоту.
Сам я самоучка, вообще говоря. Я выучился на частных учителях, приходящих ко мне на дом. И знаете, я счастлив: школа не смогла исковеркать мою жизнь.

Что значит «что значит, никогда не спит»? Вот так. Это не бессонница, это… что-то необъяснимое. Доктора не могут поверить в его историю и говорят, что он симулянт. Вот уже сорок лет как симулянт! Неплохо так, симулировать бессонницу.
Господин Падоми всегда бодр, весел и полон сил. Кажется, что его не выматывает отсутствие сна. Хотя, какое там кажется, ведь так и есть! Он не болел ни разу, за все то время, что я его знаю, он не жаловался ни на усталость, ни на боль в голове, например. А как он умен, м! Сдается мне, он прочитал всю библиотеку. Что там, библиотеку: в нашем городе она не такая уж и большая. Он заказывает себе книги из других городов и стран, занимается философскими науками, пишет научно-фантастические романы в стим-панке для молодежи, а так же стихи для детей. Всякий раз его работы издаются в небольшом тираже, хотя он мог бы печать их куда больше, заправляя-то издательством, в конце концов! Но нет, этот человек не только умен, но и необычайно скромен.

- Том, - остановил меня вечером в холле господин Падоми. Станки уже стихали, люди, понемногу переговариваясь, выходили из главных дверей, а этот достопочтенный седовласый человек только возвращался обратно. Мне захотелось сказать, почему-то, что он всегда ассоциировался у меня с ароматом типографской краски. Верно, оттого, что когда мы видимся, почти всегда нос захлестывает этот божественный запах, который мне приятнее, нежели аромат розы для юной девушки. – Не хотите составить мне компанию за ужином сегодня вечером?
- Сегодня? – Удивился я, ведь не каждый день случается нечто столь интересное.
- Хм, - господин Падоми встряхнул левой рукой и поглядел на часы, - я б даже сказал, сейчас. Вы не заняты?
- Н-нет, что вы! – Сказал я отчего-то дрожащим голосом и расплылся в улыбке.
- Вот и прекрасно, - ответил он, и, взяв меня за локоть, повел к дверям. Когда мы вышли, господин Падоми спрятал руки в карманы и уткнулся носом в шарф. – Неподалеку есть уютная кофейная, я люблю подобные места: мало людей, оформление в духе девятнадцатого века. Называется что-то вроде «Лондон». Или у вас есть другие пожелания?
- Я отдаюсь на волю вашему вкусу, - улыбнулся я, не столько пораженный вниманием, сколько довольный своими словами: они показались мне изящными лентами, танцующими вокруг нас на этой темной улице. Улица, вообще говоря, является пешеходной, здесь мощеная камнем дорога, которая не изменялась еще со времен старого города. Я влюблен в вещи подобного рода, испытываю к ним некий трепет, привитый мне эстетизмом моего отца.
Шли мы около пяти минут молча. В кофейной мы сразу же заняли самый уютный столик возле батареи, выкрашенной в бронзовый цвет. Ребра батареи были тонкими, таким образом получалось, что она гармонирует с обстановкой, а не перечит ей, что присуще всем им.
Господин Падоми снял пальто и повесил его на небольшую вешалку у входа, где так же оставил и шляпу. Я последовал его примеру, а затем сел за столик и не смог удержаться, чтобы не дотронуться до источника тепла. От этого мурашки пробежались по моему телу, наполняя меня зябкостью.
- Итак, о чем я хотел с вами поговорить, Том, - задумчиво произнес мой собеседник и, словно встрепенувшись, улыбнулся. – Я слышал, что вас весьма увлекает этимология русского языка.
- Да, - усмехнулся я. Это мое маленькое хобби было известно лишь дядюшке, у которого я время от времени просил книги о старославянском. – Я пытаюсь найти в языке старые корни… как, например, в слове «спасибо» есть «спаси» и «бог».
Господин Падоми улыбнулся в ответ.
- Вы не обдумываете поработать над книгой об этом?
- Ох! – Тяжело вздохнул я. – Неужели книги уже давно не содержат в себе все знания, касающиеся этой увлекательнейшей науки?
- Отнюдь нет. Особенно, если касаться переходящих из одного языка в другой слов…

Через пару дней он постучался ко мне в коморку и, едва я проронил «да?», вошел.
- Вам нужно место поудобней, - заметил господин Падоми.
- Нет, что вы! Я вполне уютно здесь себя ощущаю, - я привстал из-за стола.
- Сидите, Том, - улыбнулся главный редактор. – Вы любите маленькие закрытые помещения?
- Не то, чтобы…
- Тогда, может, вас мучает агарофобия? – Пока говорил, он прошелся между стопок газет, книг и бумаг, лежащих в одном мне известном порядке на полу, к окну и открыл его. Из окна донесся шум автомобилей, комнату затянуло табачным дымом: ровно под моими окнами находилось место для курения. Господин Падоми поудобнее перехватил огромную книгу, которую держал в руках, и закрыл форточку.
- Нет, ни в коем случае, - с некоторым промедлением ответил я.
- Тогда, в чем же проблема? Ах, наверное, это врожденная скромность, да, - седовласый человек улыбнулся, повернувшись от окна ко мне. – Знаю это, присуще вашей семье.
- Вы знаете моих родных? – Через секунду я спохватился. – Кроме дядюшки по линии матери, конечно же.
Господи Падоми засмеялся:
- Мы с вашей бабушкой в одном дворе жили, только она старше была, -я удивленно поглядел ему в глаза и обнаружил в них какую-то неудержимую грусть. – С тех пор прошло не менее шестидесяти лет. Ох, как я стар! – В душах воскликнул господин Падоми. – Понимаете, после того несчастного случая сорок лет назад время стало для меня неделимым, я не только не осознаю его, не чувствую, но еще оно лишь едва касается моего организма. Но, что это я заговорился? Перейдемте в более удобный кабинет?  
- Подождите, - я принялся лихорадочно хватать свои бумаги, некоторые книги, газеты. Господин Падоми понаблюдал за мною с видом кота, затеявшего какую-то пакость, и засмеялся.
- Довольно, Том, думаете, я об этом не позабочусь? – Он взял из моих рук коробку, книгу в это время он держал под мышкой. Он поставил коробку на стол и взял меня за локоть. – Возьмите только свою записную книжку, а сюда уже идет другой человек.
- Но, как же? Здесь столько незаконченной работы… - Замялся я и принялся выкапывать записную книжку. Когда это было сделано, господин Падоми вновь взял меня за локоть, подал пальто, нацепил мне на голову шляпу и указал на портфель. – Д-да, спасибо, я бы забыл, наверное, - я смущенно улыбался ему.
- Ну, что же вы замерли?
- Ах, да, - спохватился я, окинул взглядом коморку и вышел. Господин Падоми закрыл за мною дверь и повел рукой вперед, указывая, чтобы я шел по коридору вперед. На полу коридора, кстати говоря, лежит красная дорожка с зеленой каймой, на стенах – портреты и фотографии сотрудников редакции с момента ее основания.
Господин Падоми направил меня к лестнице и сказал подняться на пятый этаж. Когда я, абсолютно потерявший способность мыслить, уткнулся носом в приемную главного редактора, он засмеялся и открыл передо мною дверь.
- Проходите, чего вы боитесь, - он продолжил хохотать. Я робко перешагнул порог кабинета и встал, как вкопанный. Пока я осматривал приемную, стены которой были заставлены книжными шкафами, господин Падоми снял с моей головы шляпу и повесил на вешалку бронзового цвета, расположенную у входа.
Кроме изобилия книжных шкафов и наполовину стеклянной двери ведущей в кабинет господина Падоми, здесь стоял темно-коричневый кожаный диван, массивный, вероятно, дубовый стол, на котором горела зеленым светом лампа, и зеленый круглый ковер, лежащий между столом и диваном. Диван и стол не касались, как это принято в малоимущих семьях, стен – за ними на деревянных полках стояли книги. Ах, что это я с малоимущими семьями-то сравниваю? Это же главный редактор, в конце-то концов.
- Вы будете работать моим секретарем, - вновь заулыбался господин Падоми, повесил на вешалку мое пальто, и, взяв портфель из моих рук, расположил его возле дубового стула с зеленым бархатным сиденьем и спинкой.
- Но…
- Я знаю, вы хорошо учитесь. Еще немного и – золотая медаль. М, может, перейдем на «ты»? – Я едва заметно кивнул. – К тому же, ты прекрасно зарекомендовал себя даже будучи простым корректором, такой стальной выдержки я не видел еще ни у кого, - он засмеялся. – Помню я ту истеричку в красном платье. Дама, которая считает, что если есть деньги, то Луна низойдет с небес ради нее великой! Или тот