Человек, который не спит

грязный старикан, требующий издать его омерзительный рассказ про каких-то насекомых, которые поели останки его жены! Додумался же, вскопать могилу через пару месяцев после похорон! К тому же, если мы будем сидеть в соседних кабинетах, то и работа над книгой пойдет гораздо легче. Не находишь?
- Ваша правда, - полушепотом сказал я и заметил, что сильно сутулюсь. Господин Падоми тоже это заметил, рассмеялся и хлопнул меня по спине ладонью.
- Распрями спину и дыши полной грудью, юный писатель!

Так и образовался наш с ним творческий союз, если можно так сказать. Господин Падоми знакомил меня со всеми приходящими к нему литераторами, музыкантами, художниками, он приглашал меня на встречи, которые проходили в его кабинете, и вовсе не относился ко мне как к секретарю. Да, время от времени он загружал меня бумагами, но мог через некоторое время прийти ко мне обратно, расхохотаться, стукнуть себя по лбу, приговаривая: «Вот старый болван», - и забрать их. И не думайте, словно я лоботрясничал! У меня просто не было на это времени: я только и успевал, что читать книги, которые господин Падоми время от времени приносил и, сдувая пыль, помещал на мой стол.
- Вот, здесь что-то должно быть из взаимодействия романских и славянских языков. Прочти.
- М… к какому времени? – Я глядел на него глазами, полными надежды, он усмехался и ехидно отвечал:
- У тебя неделя.
И это на книгу, размерами с Библию!  Благо, однажды в столе я наткнулся на записи господина Падоми, в которых говорилось о какой-то технике чтения, благодаря которой я смог укладываться в те малые сроки, что он ставил.
Прошел месяц. В один из читательских, так сказать, вечеров, господин Падоми, пыхтя трубкой, вышел из своего кабинета и, прислонившись к косяку двери, посмотрел на меня, выпустил клуб дыма и сказал:
- Какие у тебя планы на вечер, Том?
- М… - Я оторвался от чтения, разум только-только начал воспринимать окружающую действительность и, когда вопрос дошел до сознания, я честно ответил: - Никаких.
- Что же, в таком случае, как насчет прийти сегодня ко мне на ужин?
- Чудесно! – Я так обрадовался, что чуть не подпрыгнул на стуле. – С превеликим удовольствием, господин Падоми!
Он снова пустил клуб дыма, улыбнулся и нырнул обратно в кабинет. Где-то через полчаса он вынырнул оттуда в шляпе, держа в одной пальто, а второй спешно нашаривая выключатель.
- Пойдем, - коротко кинул он, закрывая дверь. Как всегда в дреме от книги, я лишь успел уловить, как он стрелой пролетел передо мною. Встрепенувшись, я неловко нацепил шляпу и, схватив пальто и портфель, поспешил за господином Падоми. Выбежав из кабинета, я остановился и вернулся обратно, взял ключи и выключил свет. От спешки ключ не очень хотел попадать в замочную скважину, но покорно поддался, когда я в сердцах чертыхнулся. Я нагнал господина Падоми уже на третьем этаже.
- Как-то вы быстро, - проговорил я, запыхавшись. Господин Падоми улыбнулся и ничего не ответил. Я и не был против, разговаривать сейчас, на бегу, не очень хотелось. Хотя, на самом деле, это был обычный шаг для господина Падоми, я же к такому темпу не привык. Почтенный этот пожилой человек был более чем в прекрасной физической форме, когда я уже дышал с отдышкой, он шел как ни в чем не бывало. Кажется, мне пора заняться спортом.
Господин Падоми словил такси и назвал свой адрес. Через минут десять мы стояли перед высоким зданием постройки примерно конца 19 века. В высоких стеклянных дверях стоял швейцар в красном костюме с золотыми заклепками. Он поклонился господину Падоми, тот ответил легким поднятием шляпы. Не обронив ни слова, швейцар открыл двери и пропустил нас.
За дверями поджидал большой холл с черным мраморным полом и красными мраморными колоннами. На полу лежал огромный круглый красный ковер, стены были поклеены красными обоями с цветочным узором более темного цвета, чем фон. На стенах помимо подсвечников висело много картин, не этих жалких подобий, которые развелись нынче, а настоящих, написанных маслом на холстах. В основном это были морские пейзажи.
Мы подошли к лифтам и господин Падоми его вызвал. Лифт приехал довольно-таки быстро, музыкально известив нас о своем прибытии. Господин Падоми нажал на самую последнюю кнопку, и я понял, что мы едем в пентхаус. Лифт проехал без остановок и с музыкой Вивальди выпустил нас на этаже господина Падоми, так бы я его назвал. Иначе это и нельзя классифицировать, ведь открывшаяся перед глазами библиотека не может принадлежать кому-то другому.
Господин Падоми зазвенел ключами и, выключив сигнализацию, открыл стеклянную дверь, в которую мы уперлись, покинув красно-золоченое пространство лифта. На коричневом мраморном полу не лежало ничего. Стены были заставленными книжными полками, более того, некоторые стены были ими созданы. Справа и слева от входа диагонально стояли два коричневых кожаных дивана, возле каждого - невысокий торшер с оранжевым абажуром и круглый дубовый кофейный столик. Несколько длинных ступенек ведут из этого холла-библиотеки к белой столовой. Длинный стеклянный стол на деревянных ножках, с икебаной посередине, на белом ковре, в окружении украшенных изысканной резьбой стульев, в углу стоит фортепиано и виолончель, на выкрашенных белых стенах висят скрипка, гитара, труба, флейта и прочие музыкальные инструменты. Столовая, кажется, больше предназначена для музицирования, чем для простого приема пищи. Слева за барной стойкой скрывается кухня с черным полом, желто-золотыми стенами, с деревянными ящиками, обустроенная по последнему писку технологий. Справа – белый, как и столовая, коридор, заканчивающийся открытым кабинетом. По обе стороны коридора – несколько дверей. Кажется, предпоследняя, рядом с кабинетом, - спальня, а вот эти поближе – санузел. По центру в столовой стеклянные двери, ведущие на террасу. В отдалении видится теплица, стоит несколько скамеек, фонари – настоящий скверик на крыше небоскреба. Неподалеку от теплицы скромный стоит телескоп.
- Располагайся, как удобно, - бросил господин Падоми и скрылся в недрах коридора. Я снял пальто и повесил на бронзовую вешалку у входа, украшенную журавлем, там же я оставил шляпу и обувь, сменив ее на указанные ранее господином Падоми тапочки. Я взял портфель и поставил его возле одного из диванов, прошелся к стеллажам: моему взгляду предстали не просто книги, а оригиналы всех мировых классиков от Платона до Сартра. Кроме того, здесь были научные трактаты по истории, физике, математике, биологии, медицине, психологии, огромные толстые словари всевозможных языков. Кажется, это просто прекрасная находка для того, кто хочет заняться самообразованием. Наверное, господин Падоми все это прочитал уже давно, возможно даже несколько раз. - Скоро придут еще гости, - улыбнулся он, застав меня, разглядывающим резьбу на фортепиано. – Что бы ты хотел съесть?
- А… э…
- Ах, не скромничай. Не отдаешь предпочтений чему-то особенному?
- Эм, нет...
- Узнаю студента, - он засмеялся. – Главное – чтобы еда была, да? – Я кивнул. Он похлопал меня по плечу и прошел к висевшему на стене рядом с барной стойкой телефону. Сделав такой заказ, что у меня зашевелились волосы на голове, а в желудке тут же заурчало, он положил трубку. Я спросил разрешения сесть за фортепиано и, получив положительный ответ, поднял резную крышку. Руки сами побежали по клавишам, вспоминая то, что училось много лет тому назад. – Ты умеешь играть, - удивился господин Падоми. – Ах, да, в вашей семье это традиция, чтобы дети обучались по старой системе: знать все, что и родители, и родители родителей.
Я улыбался и продолжал играть чудодейственную музыку Шопена. Через несколько минут зазвонил домофон. Стоявший до этого, опершись о стену и скрестив руки, господин Падоми вышел в холл. Он вернулся более веселым, чем уходил.
- Не прекращай играть, у тебя прекрасно выходит, - сказал он, снова опершись о стену, но уже ближе ко мне.
- Спасибо, - смущенно улыбнулся я.
Через некоторое время в холле послышались голоса и красивый девичий смех. В столовую вошло не меньше, чем пять человек.
- Вот моя семья и в сборе, - произнес господин Падоми, раскрыв объятия для семейных. – Знакомьтесь, это мой лучший сотрудник, Том Диллинджер. Том, это моя дочь Антуанетта, - он указал на женщину сорока лет, молодо выглядящую, с белыми завитыми волосами до плеч, лицо которой было похоже на лицо господина Падоми и сомневаться в их родстве не приходилось. - Сын Эдвард, - он указал на черноволосого мужчину примерно тридцати лет. - Зять Жан, - седоволосый мужчина с молодыми глазами. - Невестка Евгения, - молодая девушка, примерно двадцати пяти лет с длинными каштановыми волосами, причудливо уложенных, - и внучка Анастасия, - беловолосая красавица примерно моего возраста, от вида которой у меня перехватило дух. Когда нас представляли друг другу, я встал, теперь я пожимал руки мужчинам и целовал женщинам. – Скоро еще придут несколько писателей, художников и музыкантов. Сегодня же праздник.
- Да, у нашего деда юбилей, - заулыбалась девушка и обняла господина Падоми. И ошеломленному и без того мне добавила: - а вы неплохо играете, я была бы, как, верно, все мы, счастлива, если бы вы продолжили.
Я вернулся на резной пуф с белой с серебряными и голубыми узорами бархатной подушкой. Руки теперь у взволнованного меня не захотели возвращаться к Шопену, они выбрали что-то романтично-лиричное, и теперь играли сами, без моего участия. Мне не приходилось вспоминать, куда нажимать, чтобы извлечь подходящий к мелодии звук, кнопки находились сами, словно выплывали из тумана бытия прямо под моими пальцами.
- О, очевидный экспромт! Прекрасно, Том, я и не знал, что в тебе такой талант, - восхитился господин Падоми. Возле меня стоять остался только он и Анастасия, остальные разбрелись кто куда. Улыбнувшись, ушла и Анастасия, присела на диван рядом с отцом, они начали о чем-то мило беседовать. – Кстати, - сказал мне господин Падоми, - я заметил, вы понравились друг другу, - он подмигнул. Я почувствовал, как залился, краской и скорее отвернулся от него к фоно. Господин Падоми засмеялся, похлопал меня по плечу и заговорщицким шепотом сказал на ухо: - Не упустите свое счастье, пока оно не улетело к кому-нибудь еще.
Я покраснел пуще прежнего, заметно ссутулился и вжал голову в плечи, это рассмешило господина Падоми, и он сказал держаться ровней.
Через некоторое время шум в холле усилился, и я понял, что пришел кто-то еще. И верно, через несколько минут после этого, господин Падоми пришел ко мне и сказал:
- Пойдем, все уже собрались.
Людей было много, больше сорока, наверное. Они все переговаривались, заполняли холл и столовую. Кем-то было предложено разместиться на террасе, но господин Падоми справедливо заметил, что там не может быть достаточно тепло, чтобы кто-нибудь да не заболел. Поэтому было решено провести мероприятие в холле. Откуда-то принесли не меньше десяти круглых небольших столиков и стульев на каждого пришедшего. Привезли заказанную еду, все разместили на столиках и столе в столовой. На лестнице к столовой разместились подарки. Мне было очень стыдно, что я не знал о юбилее господина Падоми, и что у меня нет подарка, и я не повременил сообщить ему об этом. Он усмехнулся,