Волшебство
Николай А. Суворов
“Привет.” - это было первое ее слово за многие месяцы.
От неожиданности он оторопел и отвлекся от совещания. Что можно написать девушке, которую он сам попросил из своей жизни - он не знал.
Когда ты сгораешь от чувств к кому-то и хэппи-энд кажется таким реалистичным, что даже чувствуешь соленый запах морского прибоя, ласкающие лучи Солнца, слышишь крики чаек, а теплый песок согревает ступни - слова обязательно найдутся. Вот только он больше не чувствовал ни лучей, ни ветра, ни песка под ногами. Бетонные стены, неудобные офисные кресла и работа круглыми днями - вот и все, что он ощущал сейчас. Хэппи-энда не было даже в проекте, не то что в перспективе.
“Привет. Случилось что?”, - решил он закинуть удочку в этот бездонный омут всевозможных ответов.
Не успел он еще пожалеть о сделанном, как на экране телефона высветился ответ:
“Да. Ты мне сегодня приснился.”
И следом:
“Как дела?”
Руки так и чесались ответить “Нормально” и убить еще не раскрывшийся кокон этого разговора. Какое ему дело до ее снов, переживаний и дел. Они разошлись. Все было кончено и обещания, никогда не выходить на связь, были даны. Что такого могло случиться, чтобы она нарушила обещание - он и представить себе не мог. Вдруг и вправду что-то серьезное? Проигнорированных людей, истекающих остатками жизни у него на руках, и так хватало. Но тут было другое. Здесь и сейчас могло пострадать его собственное спокойствие и целостность души.
Чаша цинизма пошатнулась и он решился:
“Продвигаю новый проект. Что снилось?” - написал он, приготовившись к длинной беседе.
Разговор обещал быть не из простых, но все же надежда, на быстрое разрешение всех вопросов, у него еще оставалась.
“Там было несколько разных моментов, в основном все о море. В чем заключается проект?”
Второе она явно спросила для приличия. Так уж повелось у людей, что то, что действительно их интересует, они всегда говорят или спрашивают первым делом. А все остальное просто для поддержания разговора.
“Какие моменты? Я думаю ты просто так не решилась бы мне написать,” - ответил он.
Минута за минутой сменялись цифры на экране телефона. Ответа не было.
Совещание проходило словно за толстым, звуконепроницаемым стеклом. Мир разделился на два отдельно существующих пространства, находящихся впритык друг к другу. Невидимая стена делила их ровной чертой. Мир совещания был очень далеко от него. Он больше не мог прикоснуться к нему. Даже выступавший, беззвучно нес одному ему понятный бред, но все присутствовавшие, как послушные куклы, кивали в знак согласия. Им было все равно, что он говорил. Они просто кивали. Просто потому, что машина едет: то разгоняется, то останавливается перед светофором, приводя их головы в движение. Как голову собачки, которая стояла на приборной панели в машине его дяди. Он помнил ее из детства, когда “девятка” была еще чем-то таким же могучим и великим, как сейчас “лексус”. Бульдог, с кивающей головой, стоял на приборной панели чуть справа от руля и не переставая совершал монотонные движения вверх-вниз. Вверх-вниз. Вверх и вниз. Верх. Вниз. Верх. И снова вниз... Так проходила вся жизнь несчастного бульдога.
Задумавшись о бульдоге, он совершенно не заметил, как устремил свой взгляд в окно. За окном проходил замечательный день: теплые солнечные лучи ласкали своим легким прикосновением каждого, кто смел выйти из своей коробки. Что это была за коробка - не имело значения. Ведь он и сам уже не помнил, когда последний раз покидал свои любимые коробки. Каждое утро он просыпался в коробке-квартире, затем сажался в коробку-машину и ехал в коробку-офис. Отсидев положенное время в коробке-офисе он вновь усаживался в коробку-машину и ехал или в коробку-клуб или в коробку-ресторан, чтобы немного отдохнуть. Получив свою дозу иллюзии отдыха он возвращался в коробку-квартиру. Он понимал, что бесконечная череда коробок однажды сведет его в последнюю, над которой поставят крест. Но все это казалось таким далеким и мрачным, что совершенно не хотелось портить столь приятное ощущение от открывавшегося вида из окна на город, покрытый солнечными лучами словно золотом.
Ему была совершенно неинтересна тема совещания. От вида людей, сидящих с ним за одним столом, съеденный наспех завтрак подкатывал к горлу. Все его естество выражало полное отвращение к этому бесконечному театру. Клоуны чередовались на сцене, переходя с каждым разом к более вычурным и дорогим нарядам, но суть не менялась. Каждый из них так и норовил употребить новое сленговое словечко, совершенно не обращая внимания на суть своего выступления. В какой-то момент весь смысл этих совещаний превратился в бесконечный аттракцион ненужных слов. Как если бы космонавт в графе “профессиональные навыки” указал “вышивание”. Абсурд сверкал и искрился разноцветными фейерверками во всей своей красе.
Но всех устраивала эта бесконечная клоунада. По крайней мере никто не возражал.
Блуждавший взгляд, в попытках ухватиться за реальный мир, не находил ничего достойного его внимания. Только световой индикатор телефона лениво пульсировал синим цветом.
“Она наконец ответила,” - промелькнуло у него в голове.
Разблокировав экран, он увидел достаточно длинное повествование. С этого момента их переписка переходила из разряда “привет-пока” в разряд “за жизнь”, но слушать бред покрасневшего как помидор и взмокшего от волнения свина, ему хотелось меньше всего и он принялся читать:
“Можно сказать и просто так.
Первый момент был когда сидели в баре. Выступала незнакомая мне группа, а все люди были разукрашены в разные цвета: лица разукрашены, волосы. Похоже было на разноцветные ирокезы...
Второй - я убегала из этого бара, а за мной кто-то гнался. Начался ливень и я промокла до нитки. Когда обернулась, сзади уже никого не было. Я прошла еще немного по дорожке (это был какой-то парк) и села на скамейку. Села на спинку скамейки, а ноги поставила туда, где надо сидеть. Над скамейкой росла огромная елка, которая немного прикрывала от дождя. Потом я очень испугалась, когда услышала шаги с другой стороны дороги. Но это был ты. Подошел, сел рядом и обнял. Мы сидели и разговаривали.
Третий момент - это горки на берегу моря. Там было что-то вроде соревнований, кто красивее съедет с горки. У одной горки было несколько уровней: девятый - самый маленький, а первый - самый высокий. Ты всегда съезжал с первого, а я была где-то на пятом. Потом мы посидели, поговорили и я решилась съехать с первого. Когда я поднялась туда, сердце начало очень сильно биться, ведь, если скатишься неудачно и упадешь за линию ограниченную песком, тебя унесет в море, а волны были огромные, больше роста человека. Как только я поднялась туда, мне расхотелось прыгать, а ты сказал "я в тебя верю" и толкнул меня вниз. Я съехала на линию песка и меня смыло волной в море. Самое ужасное было понимать, что звать на помощь бесполезно, потому что все видели это и никто даже не пошевелился чтобы помочь.” - написала она и добавила “Вот.” через пару минут.
“Она написала мое “вот””, - подумал он.
Не заметить это он не мог. “Вот” долгое время было его словом паразитом, которым он так и норовил закончить каждый свой монолог, когда тема не была еще исчерпана, а поток слов разом иссякал.
“Хмм...” - написал он. - “"Я в тебя верю" - это конечно хорошо. Так и есть. Но ждать помощи было не бесполезно. Я люблю шторм. И всегда лезу в воду, какие бы волны не были. И тебя я бы однозначно вытащил.”
А через минуту добавил:
“А по сути: чего же ты боишься сейчас в реальной жизни? Потому как твое подсознание явно говорит о необходимости помощи тебе. От чего ты бежишь?”
“Да вроде все в порядке. Просто испугалась во сне,” - ответила она практически сразу.
Он не мог не заметить как быстро она ответила и сразу понял, что это ложь. Может и неосознанная, но неправда. Для правды человеку надо больше времени на размышления, а заготовленная заранее или необдуманная ложь всегда вылетает как из пулемета.
Попытавшись скрыть то, что он заметил, он ответил по теме, но вскользь:
“Фрейд бы тебе возразил. Если нужна будет помощь - можешь рассчитывать на меня,” - и сразу пожалел о предложенной помощи.
Помогать он любил и делал это с удовольствием, но сейчас он находился не в том душевном и эмоциональном состоянии. Он себе помочь не мог, не говоря уже о помощи кому-то еще. Одно простое правило “Сначала помоги себе, а потом пытайся спасти оставшийся мир” никак не хотело вдалбливаться в его мозг. Видимо поэтому он и скатывался раз за разом в пропасть душевных мук и терзаний.
“В последнее время только помощь психолога, но спасибо! А у тебя там все хорошо?” - спросила она, будто ощутила дуновение холода его мыслей.
“Могу и как психолог помочь,” - ответил он. - “У меня война и немцы, а внутренний стержень начинает трещать, но пока еще держится.”
“Почему трещит?” - спросила она.
“Не тяну напряжение. Вернее пока еще тяну, но уже хуже,” - ответил он более чем метафорично, не желая вдаваться в подробности.
Он уже давно усвоил, что обсуждение своих проблем редко является лучшим вариантом помощи для их решения. Пускай все психологи мира и возражали ему в один голос, но он прекрасно знал, что для каждой произнесенной вслух проблемы есть только один подходящий человек, который и должен это услышать. Только один единственный человек может подтолкнуть к разгадке. И в этот раз она не была тем самым человеком.
“Так зачем же напрягаешься?” - спросила она.
“Напряжение в перекраивании мозга - его восстановлении, плюс в работе над проектами.” - сдал он все карты одним махом.
“Была ни была,” - только и успел подумать он. Начнет копать глубже в мою душу или остановится на достигнутом - сейчас не имеет значения. Скоро обед. Совсем скоро можно будет ощутить себя свободным, от этого театра шутов. Осталось совсем чуть-чуть.
“Не напрягайся сильно,” - ответила она и добавила улыбающийся смайлик в конце.
Приближался полдень. Что всегда его радовало в этом театре, так это антракт в одно и то же время каждый день. Приближалось волшебное время обеда, который всегда исчезал за углом, стоило ухватиться за него взглядом.
Последний из клоунов сдулся и больше не сотрясал воздух. Сидевшие за столом, как дрессированные гончие, поднялись из-за стола и приготовились к старту. На часах загорелись заветные цифры: один, три, ноль, ноль. Первая половина дня была благополучно просижена на совещаниях. Гончие стартовали. За секунду комната совещаний была такой же опустевший, как дома в г.Припяти после эвакуации жителей.
Ему было искренне жаль эти дома. В них никто больше не вернется. Никогда уже детские радостные голоса не зазвучат в их дворах. Хотя в городах и так редко встретишь теперь детей играющих на улице. Они все больше перед телевизорами или за компьютерами, прожигают свою реальную жизнь, жизнями виртуальных героев, постепенно превращаясь во что-то совершенно непригодное для выживания.
“Я даже немного соскучилась,” - неожиданно высветилось на экране.
Не долго думая он ответил:
“Я тоже, на самом деле. Только мы договаривались больше не общаться,” - решил он напомнить ей их уговор, на тот случай если она забыла.
Она хорошо помнила этот уговор.
