задумчиво проговорил Никола.
По его лицу было видно, – рассказ бабушки обернулся для него откровением. Новую страницу истории своего народа открывал для себя Никола, народа – потомком которого являлся, а открывал страницу, которую не найдёшь в умных исторических книгах учёных мужей. Ловил себя и я на вопросе: кто ты? Никогда не задумывался об этом ранее. Нико-ла, внук вот этой старой исповедалицы, впервые повернул меня лицом к предкам. Теперь его бабушка выбрала меня, чтобы доверить то, с чем собиралась умереть. Я – потомок первых болгарских колонистов, основавших столицу бессарабских болгар город Болград. Мои предки построили Спасо-Преображенский Собор, присягнули России, ополченцами участвовали в освободительной русско-турецкой войне. Имена многих моих соплеменни-ков вписаны золотыми буквами в историю России и Болгарии… Я же узнаю судьбу своего народа по рассказам старой болгарки.
Старуха подтянула к себе бостон, оперлась на него головой и застыла. Я не мешал ей и ждал, красочно представив всю процессию. Вернул меня в действительность резкий удар об пол. Старуха так возбудилась, что шарахнула бостоном по полу с неимоверной силой.
– Вспомнила! Мехмет его звали. Рано ушёл из жизни, – сокрушённо уточнила она.
– В Болгарии турецкие имена не пользуются популярностью, – пояснил Никола. – Правды ради надо отметить, последнее время стали чаще появляться тюркские имена. Как-то я зашёл в одну школу в Златограде, – оживился Никола. – Стоит мальчик, лет восьми-девяти, спрашиваю его: «Как имя твоё?» Он отвечает: «Мустафа». Говорю ему: «Какой же ты Мустафа, ты болгарин? Нас рядом поставить, люди скорее скажут, что я ту-рок, чем ты – светлые волосы, глаза голубые». Он смеётся и отвечает: «Не-ет, я Муста-фа». Ну, хочешь быть Мустафой, быть по-твоему, – и Никола хоть и рассмеялся, но горечь сквозила в его голосе.
– Болгар освободили от турков, – она, как будто специально для меня и для всех фи-лологов мира, сделала ударение на «ов» и продолжила. – Город переименовали в Злато-град, но всё было ещё турецкое, даже люди были ещё турки. Отпраздновали двадцатипя-тилетнюю годовщину освобождения, но не знали, радоваться или нет? – равнодушно вы-слушав рассказ внука, продолжила повествовать старуха. – Идём к Хану. Мехмет шутит, подзадоривает: «Вот это свадьба! Мы будем самые счастливые на свете. У нас будет бла-гословение от самого Хана!» Мне тоже хотелось посмотреть на Хана. По лицу Гюлтерие вижу, и ей интересно. Мы, дети, много слышали о нём от старших, но никогда не видели. Думали, Хан – это придумка или находится где-то далеко, в Константинополе, а тут идём к нему пешком. Чудно!
– Здесь остановитесь, – легко коснувшись плеча Мехмета, попросил Бахтияр.
Думаю, он хотел урезонить молодого человека и нас настроить. Бахтияр посмотрел на всех с напряжением и указал рукой. Пошли в горку. Всю дорогу гадала, куда идём, и пе-реглядывалась с Гюлтерие, но она только пожимала плечами. На середине горки все при-умолкли – впереди показался купол храма Святого Георгия, и поглядывали то на прово-жатого, то на купол, но Бахтияр не обращал внимания на всеобщее вопрошающее недо-умение, а, наоборот, осторожно взял жену под руку, и, как на торжественном марше, они пошли рука об руку. Вся процессия остановилась у врат храма. Навстречу из церкви вы-шел старец в подряснике и митре на голове. Мне тогда подумалось – он нас ждал. Дьякон суетливо помогал ему надеть епитрахиль, ловко перекинув через голову. Тот всё прини-мал как должное и медленно продвигался к вратам. В калитке сначала показалась спина священника – старец принимал посох у дьякона, и когда обернулся, то перед всеми пред-стал отец Атанас, настоятель храма.
– Здравствуй, отче, – одними губами проговорил Бахтияр.
– Папа! – неожиданно воскликнула Гюлтерие. – Зачем мы сюда пришли?
Недоумённо переглядывались и родители Мехмета. Бахтияр не обращал внимания на истерику дочери:
– Вот, дочку замуж выдаём, – прошептал он, сдерживая слёзы, и с этими словами по-клонился отцу Атанасу, а Демирка протянула пешкир, в который был замотан свадебный калач. Пешкир собственноручно расшивала. Священник даже не шелохнулся. Он молчал и строго смотрел из-под густых бровей. Его взгляд остановился на каждом. Не обошёл и надменно-улыбчивых глаз Гюлтерие. Девушка, успевшая покрыть голову супружеским платком, не пыталась скрыть брезгливости.
– Мы долго будем здесь стоять? – не выдержав молчаливой паузы, воскликнула Гюл-терие. – Ты закончил? Мама? Что это такое?! Вы хотели испортить мне праздник? – в гне-ве она оттолкнула руку жениха, который попытался удержать невесту от неуважительного поведения, и быстро побежала вниз. Мехмет отправился догонять разгневанную подругу. За ними последовали родители Мехмета. Я слышала их недовольное перешёптывание. У самой ноги отнялись. Стыдно смотреть на отца Атанаса, и глаз оторвать не могу. Детьми когда были, собирались компанией и, завидев православного священника, рожи кривля-ли, отпускали насмешливые шуточки в его адрес. И тут явилась, корова!
– Прости её отче, – тихо попросил Бахтияр. – Дитя ещё.
Он крепче взял супругу под руку. Демирка оказалась не готова к дерзости дочери. Нахлынувшее волнение обессилило её тело, она едва стояла на ногах, пряча глаза, зату-маненные слезами. В этот миг не стало на свете более несчастных людей, чем Бахтияр и Демирка. Недовольство родителей и родственников Мехмета ставило свадьбу на грань срыва. Но мне было не до них, от позора готова была сквозь землю провалиться. Могу по-нять истерику Гюлтерие. Детьми мы залезали в его сад и воровали яблоки, груши, сливы. Шкодили по-всякому, не боясь, что накажут. Я слушалась Гюлтерие, она же постарше ме-ня, и всегда говорила, что он неверный, мрасник. Как-то бросили в ведро с молоком дох-лую крысу. Кто же из нас, детей, мог подумать, что православный священник и есть Хан, о котором часто в разговоре между собой с большим уважением упоминают взрослые? Та-ким образом они прятали его от имамов. Отец мой в храм не ходил, – учитель, просве-щённый человек – веру в бога отвергал. Такое отношение отца тоже снимало с меня от-ветственность за шкоды над неверным. Но, – старая болгарка пригрозила пальцем, – мой отец всегда уважительно говорил о Хане, и я думала, что мы такие же, как и Гюлтерие, и её родители, и все вокруг. В общем, кавардак был у меня в голове. Перед вратами храма и отцом Атанасом, вдруг всё упорядочилось в моей глупой голове и жуткий стыд охватил. Неожиданно для себя я подумала: «Господи! Прости меня! Если отец узнает, что будет?»
Свадьба состоялась. Шло время – хороший лекарь. Гюлтерие жила в доме мужа. Всё потихоньку уладилось, и родители ждали внука, но после свадьбы две семьи больше не собирались вместе. Неожиданно Мехмет приехал в отчий дом супруги и попросил, чтобы жена пожила с родителями, пока не родит. Он очень волновался и боялся за Гюлтерие.
– Родители тоже считают, что так лучше будет, – объяснял цель своего визита Мехмет, от волнения мысли его путались. – Мать говорит, символично для появления на свет бол-гарина-магометянина, и Гюлтерие будет легче, если мама рядом.
Бахтияр и его жена обрадовались, места себе не находили. Устроили комнату для до-чери, всю устлали коврами – были и родительские ковры, и ковры, подаренные родите-лями Мехмета, и когда та приехала, не могли нарадоваться. Особой, горделивой походкой ходил на работу Бахтияр, ведь внук появится в его доме!
Подходили сроки родить. Гюлтерие мучилась сама и измучила близких. Мать хлопота-ла рядом и, что бы ни делала, ничто не облегчало страданий роженицы. Наступили дни, когда Гюлтерие уже не вставала и всё время кричала, пытаясь разродиться. Глядя на страдания дочери, мать не выдержала.
– Доску надо, – кладя руку на плечо мужа, попросила Демирка.
Бахтияр с тревогой посмотрел на притихшую на кровати дочь. То, что дочь у него в доме, он принял как жест высокого уважения со стороны родителей Мехмета, и ему не хо-телось испортить налаживающиеся отношения, когда с той стороны сделан первый шаг сближению семей. Рождение внука должно примирить всех.
– А если не поможет? – засомневался Бахтияр, чувствуя, как дрожит рука супруги.
– Я же её так родила, – отворачиваясь, сквозь подступающие слёзы проговорила же-на. – Если бы не доска, умерла бы сама и дитё не родилось бы.
– Может, подождём ещё? – В памяти свежи были разногласия с родственниками. Бах-тияру не хотелось новых недомолвок, и он добавил дрожащим голосом. – Плохой знак встречать наследника распрями в доме.
– Папа! – позвала Гюлтерие, уставившаяся в потолок помрачённым взглядом, и что-то ещё прошептала.
– Что? – оба родителя вскочили со своих мест и замерли, прислушиваясь к тому, о чём шепчет дочь.
– Иди за доской! – едва успела проговорить Гюлтерие, как новый приступ охватил ею, и дикий, натужный крик роженицы прокатился по всем комнатам везирового дома. Каза-лось, сердце Гюлтерие не выдержит.
– Беги! – подтолкнув супруга в спину, Демирка кинулась к дочери.
– Думаешь, поможет? – обратила обезумевшие глаза на мать засомневавшаяся Гюлте-рие, едва приступ попустил.
– Мне помогло, – держа дочь за руку, прошептала страдающая мать.
– Хорошо, – корчась от подступающих судорог, согласилась Гюлтерие. – Доска, зна-чит доска. Что угодно. Сил нет больше.
Хлопнула калитка, быстрыми шагами Бахтияр пробежал двор и заскочил в дом. Всем телом он прикрывал свёрток – что-то замотанное в мешковину – прижимая к себе и низко к груди склонив голову. Вместе с женой они вошли в комнату дочери. Гюлтерие встретила родителей беспомощным взглядом, полным мольбы о помощи. Демирка подтолкнула за-мешкавшегося супруга. Спохватившись, тот принялся разматывать мешковину и, бережно достав, подал обгоревшую с одного края небольшую доску жене. Демирка приняла её, по-вернула к дочери и, держа перед собой, направилась к кровати. Гюлтерие приподнялась на руках и в полумраке всматривалась в то, что подносила мать. Доска наплыла на незна-чительную полосу света, поступавшего из прикрытого плотной занавеской окна, и озарил-ся женский лик, казалось, охватив весь земной мир своим взором. И Гюлтерие увидела себя в этом тёплом взгляде матери.
– Кто это, мама? – с затаённым дыханием проговорила Гюлтерие.
– Это Божья матерь, – едва Демирка это сказала, Бахтияр опустился на колени:
– Ты уже помогла нам. Подарила дочь. Она перед тобой. Мы её вырастили, выхолили и на твой суд представили. Не остави её – рабу твою, – взмолился Бахтияр, падая челом.
Дикий вскрик дочери, и тут же в мгновение прервавшийся, сменился тонким, слегка скрежещущим писком, захлебывающегося, словно продирающегося на свободу, сбиваемо-го почмокиванием и всё-таки вырвавшегося где-то из глубины постели, детский плачь, наполнил комнату на радость старикам-родителям. Демирка быстро вытолкала супруга из комнаты. Счастливый дед, обливаясь слезами, заматывал икону в мешковину и спешил вернуть в тайник.
Родившегося мальчика сразу приложили к груди, и он засопел, потягивая первое ма-теринское молоко. Ослабевшая, но успокоившаяся, с
