Георгий Каюров
Зюзька
Рассказ
Под навесом придворовых построек, выставив сгорбленную спину, стоял у верстака старик и что-то мастерил. Он то и дело задирал руки вверх и, подслеповато моргая, рассматривал это что-то в руках. Задранная на самый затылок кепка, казалось, вот-вот спадёт с его небольшой головы. Чтобы разогнуться и поднять голову, ему приходилось слегка подсаживаться в коленях, а, рассмотрев, он снова склонялся, выпрямляя ноги. То, с чем упорно бился старик, не поддавалось, но он возился, напрягая руки и поднадавливая сгорбленной спиной. За этим занятием и застала его соседка, пятидесятилетняя баба со слегка погрузневшей фигурой, двумя тугими короткими косами и подкрашенными бровями. Она бесцеремонно вошла во двор соседа, настежь распахнув калитку, и прокаркала:
– Зюзька! Совсем оглох. Люди к тебе пришли! – и ударила полотенцем по столбу навеса, со стрех которого тут же слетели голубиный помёт и перья, а с полотенца в разные стороны разлетелись крошки отрубей. – Кричат, кричат, оглох, что ли?
– Чего? – оборачиваясь на ор, переспросил старик. – Чего надо?
– Люди, говорю, к тебе пришли, – и уже незнакомцам, смирно ожидавшим на улице, крикнула, потыкав за спину большим пальцем: – Проходите! Вот он, Зюзькин Лука Митрофанович. Он вам нужен. Как видите, ещё жив и здоров, – и, бросив через плечо ироничный взгляд на соседа, себе под нос буркнула: – Хмы, что с ним станется… такие долго живут.
Тихо переговариваясь, двое молодых людей прошли к навесу и остановились в нерешительно-сти.
– Проходите, проходите, – подбодрила гостей женщина. – Говорите громче, а то он последнее время плохо стал слышать.
– Здравствуйте, – шагнув навстречу хозяину, громко произнёс паренек в очках и с двумя вих-рами на лбу. – Вы Лука Митрофанович?
Старик выступил из-под навеса, успев прихватить за бок взбалмошную бабу, на что та игриво огрела Зюзьку по спине полотенцем.
– Старый, старый, а всё туда же, – и, лукаво пялясь на спину Зюзьки, тише добавила: – Что с таким станется?
Зюзька, довольный причитаниями бабы, браво взмахнув рукой, подошёл к незнакомцам и, вни-мательно всматриваясь в лица, неожиданно сказал:
– Во! Как корова лизнула, аж два раза, – его костлявые пальцы мягко легли на голову паренька и потрепали вихры.
Ребята заулыбались. Вихрастый паренёк раскраснелся и попытался пригладить волосы, но ни-чего не получилось.
– У меня это с рождения, – сказал он и снова пригладил вихры.
– Вижу, – хитро прищурившись, прошептал Зюзька. Несмотря на возраст, он держался бодро и даже движения его были лихими.
– Лука Митрофанович, – начал вихрастый паренёк уже увереннее. – Мы из поисковой группы «Память». Принесли вам приглашение на церемонию захоронения останков воинов Великой Отечественной войны, которые погибли в ваших местах… – резво выпалив официальную часть приготовленной речи, вихрастый осёкся.
– Нам сказали, – продолжил его товарищ, – вы остались единственный ветеран в этих местах. Недалеко от заставы мы обнаружили братское захоронение. Среди останков и истлевших вещей нашли медальон… – на слове «медальон» паренёк запнулся, взглянув на напарника для уверенности, в ответ тот пригрозил кулаком. Паренёк продолжил, но уже сбиваясь на каждом слове и каждый раз вопрошающе глядя на товарища: – Вроде как бы… вы там были… похоронены… в военкомате сказали, жив… и вот… – паренёк снова запнулся, но, видя, что на Зюзьку сообщение не произвело впечатления, уже лихо продолжил: – Но хорошо, что вы живы, Лука Митрофанович!
– Да, мало нас осталось, – задумчиво согласился ветеран и, до того держа руку у уха, махнул этой рукой, то ли приглашая гостей следовать за ним, то ли от сожаления, что мало осталось вете-ранов.
Вихрастый с товарищем снова переглянулись, пожав плечами. Им оставалось догадываться, услышал ветеран, о чём они ему сообщили или нет?
– Идите, идите, ребята, – подтолкнула гостей в спины женщина. – Он в дом приглашает, – и снова вполголоса, больше для себя, добавила: – Жив, то-то и хорошо.
Товарищи, в нерешительности переступая с ноги на ногу, последовали за стариком. Вихра-стый даже с облегчением махнул рукой, показывая коллеге, хорошо, что ветеран не расслышал.
Дом Зюзьки, как называла ветерана соседка, одиноко стоял в глубине двора, затерявшись в листве сада. Складно сложенный домишка выглядел бодрячком. Оштукатурен и свежо побелен известью, замешанной с крупным песком. Задней стеной он выходил к овражку, а с придворовыми постройками соединялся узкой тропинкой, вымощенной обломками пережженного кирпича. От дома к калитке на улицу пролегала широкая дорожка, по краям аккуратно утыканная когда-то красной черепицей. С годами черепица посерела, местами покрылась серо-желтыми пятнами лишайника. Вправо и влево от дорожки отходили грядки, подобранные прямыми высадками. Двор был ухожен первостатейно! Дорожка посыпана золой. Вместо изгороди – сетка-рабица. У деревьев выбелены стволы.
Старик, приволакивая правую ногу, медленно шёл к дому, то и дело останавливаясь, чтобы на-гнуться и сорвать сорняк или поправить выбитую ямку. Он резво водил пальцами по земле, словно затирая ошибку, и ямка пропадала, присыпанная землей. Ребята каждый раз, как Зюзька нагибался что-то обустроить на грядках, останавливались, восторженными взглядами показывая друг другу на ветерана.
– Лука Митрофанович, вы с кем живёте? – не выдержал один из приятелей. – Кто ухаживает за всем?
– Сам. Всё сам, – не оборачиваясь, ответил Зюзька.
Товарищи снова переглянулись, их удивлению не было конца и они обвели взглядом всё вокруг. Уцепившись за перила, Лука Митрофанович поднялся по ступенькам и, облокотившись на лавку, стоящую вдоль дома, сел на неё. Только теперь гости увидели, как тяжело дышит Зюзька.
– Я подумал, нашлась моя Лукерья, – справляясь с одышкой, проговорил Зюзька и часто зака-чал головой, роняя её на грудь. Неожиданно старик замер. Молодые люди конфузливо перегляды-вались, не зная, как поступить и что делать теперь.
– Сейчас проснётся, – успокоила их соседка. – Это с ним бывает. Он у нас вообще немного того, – и она покрутила ладонью у виска. – Вроде как не в себе.
– У него родственники есть? – поинтересовался вихрастый парень.
– Никого у него нет, – в сердцах махнув рукой в сторону Зюзьки, ответила женщина и, что-то прикинув в уме, задумчиво заговорила. – Он с самой войны ждёт жену с сыном. Вот уже почти пятьдесят лет. На этой почве свихнулся совсем. Дом, двор, хозяйство, все есть! Живи в удовольст-вие! А он всё ждёт и ждёт!
Начиная рассказ, соседка нервно стала накручивать полотенце на кулак. От нахлынувших чувств она захлёбывалась и никак не могла найти ту нить, за которую можно было бы потянуть и излить всё сразу, одним махом. Ребята молча ожидали продолжения истории Зюзьки.
– Поначалу мы всё думали, они списались с женой. Ну и общаются. Зюзька рассказывал, что супруга не может, дескать, приехать так сразу. Малец в школу ходит, не оторвешь, – женщина за-думалась немного и продолжила. – Он их в эвакуацию с сынишкой малолетним отправил. С одной стороны немцы заходили в село, а с другой – полуторки с бабами и детьми комсостава выезжали. Пограничники на подступах к селу залегли, и пытались удерживать немцев, пока грузились их се-мьи. Нас, сельских, не брали. Так и жили – и под немцем, а потом и под допросами своих, – соседка перевела дыхание, внимательно посмотрела на ребят и, как показалось товарищам, даже повеселела. – Такой же вихрастый был, вот как ты, – она махнула полотенцем в сторону вихрастого паренька, и тот снова раскраснелся. Его напарник восторженно улыбнулся и, ткнув товарища под локоть, пошутил:
– Может, родственники?
– Зюзька служил на погранзаставе, та, что в тридцати километрах отсюда, справа от леса, – со-седка повела рукой и продолжала, не обратив внимания на развеселившихся гостей. – Та! Что он там служил?! Неделю как приехал, и война. Молоденький такой, а жена его Лушка, совсем еще девчонка, и уже с ребеночком на руках, – соседка обернулась на спящего Зюзьку и, удостоверившись, что тот ещё спит, обвела всё вокруг рукой. – Им надел, домик этот отвели, – она снова махнула полотенцем, только уже на дом, у стены которого, облокотившись, дремал Зюзька, и товарищам показалось, что с каким-то застарелым сожалением она это сделала, – ещё на тюках с вещами сидели. Мы, малые, вон там, на заборе сидели. Это сейчас Зюзька рабицу поставил, а раньше был деревянный. Залезем с сестрой и смотрим на неё. Наряды у неё были все городские. – Женщина опять умолкла, беспокойно поправляя подол, и, вздохнув, задумчиво сказала: – Да и когда ей было разбирать вещи-то? Она за дитём всё бегала – туда не сядь, сюда не ходи, это не бери, иди скорей помой руки… И каждый день новое платье.
Соседка, коротко обернувшись на замеревшего Зюзьку, уселась на ступеньки и, ещё сильнее наматывая полотенце на кулак, продолжила, кивнув затылком в сторону соседа:
– Этот вернулся после войны. Отремонтировал дом, в заднюю стену снаряд попал, разворотило всё внутри. Обустроил хозяйство, стал обживаться и ждать. Сначала ждал, когда сын школу окон-чит, и они вернутся. Потом рассказывал, – сын поступил в институт и они не могут вот так запро-сто всё бросить и приехать. Мы всему верили, – соседка после этих слов тяжело вздохнула и впервые не накрутила полотенце на кулак, а протерла им глаза и лицо. Переведя слезливое удушие, она долгим взглядом посмотрела на Зюзьку. Тот продолжал сидеть не шелохнувшись, только бугорок рубашки на груди едва заметно выпрямлялся и складывался. Ребята, проникшись рассказом, тоже уставились на спящего ветерана. Время сложилось замысловатой сеткой морщин на лице Зюзьки. Мозолистые, натруженные руки лежали одна на другой, выставив, словно напоказ, тёмные вены. Седенькие виски, аккуратно подстриженные, туманились из-под кепки. Зюзька не спал, он любовался женой и сыном.
Командир заставы объявил три дня увольнительных для встречи возвращающихся из эвакуации семей. Зюзьку аж подбросило от новости. Стремглав нёсся он на площадь перед сельсоветом. Грузовик уже стоял, совсем, как тогда в сорок первом, когда в хаосе загружался, но в этот раз семьи бережно разгружали багаж и с улыбками на лицах оглядывались по сторонам, высматривая близких. «Надо же, – удивился Зюзька, – грузовик как новенький! До Казахстана доехал и вер-нулся, а стоит, словно никуда не ездил. Во! Как делали качественно». Своих он сразу узнал. Мишка совсем взрослый. Лукерья немного измученная дорогой, но хороша! На радостях сграбастал жену и сына, фуражка с головы слетела, и долго кружил. Пошла жизнь не по-простому, а на счастье. Зюзька оглянуться не успел, а они вона, идут по селу – Лукерья повязана белой косынкой и в красном платье, а Мишка, сын, с ранцем и в кепке, совсем как батька. Зюзькины щёки вздёрнулись, и снова лицо замерло. Лукерья хочет взять сына за руку. Мишка мотает головой – негоже – взрослый уже, идёт в первый класс! Лукерья учителкой будет в сельской школе работать, за сыном всегда приглядит. Зюзька тяжело вздохнул и мотнул головой, словно
