остекленелым взором пялился в объектив и, покачиваясь, следовал дальше. Вихрастый с товарищем по-своему истолковали поведение ветерана – устал старик, слишком сильные переживания. Не каждый день видишь себя умершим.
Весь вечер Зюзька просидел за столом в своем чисто убранном доме. Его взгляд не отрывался от двух медальонов. Один – который он проносил всю войну, другой – тот, что сегодня дали ему на захоронении. Ничто не изменилось в Зюзьке с утра, только взгляд остекленел и вытянулось лицо. Уже за полночь Зюзька, не включая света, помылся, на ощупь побрился, достал из сундука давно приготовленную одежду и переоделся. Оба медальона подержал в руках и положил на стул у кровати.
Утром забежавшая проведать соседа Валентина нашла Зюзьку молчаливым и с застывшим взглядом, навсегда уставившимся в потолок. Он лежал на кровати и даже руки сложил, как положено. На руках расползся желтым пятном холодный воск от выгоревшей свечи. А где-то в белых недрах известного потолка застыли в белых одеждах сидящие на лавочке у калитки Зюзькиного дома Лукерья и Мишка, его сын!
Похоронили Зюзьку тихо, но собралось всё село. Говорили мало, всё молчком да молчком. Уже после кладбища, приготавливая поминальный обед, Валентина нашла два медальона.
– Это что у тебя? – заметив молчаливую сестру, спросила Нинка. Валентина трясущимися рука-ми протянула медальоны.
– Послушай, это случайно не тот медальон, который Зюзька надел на жену, когда отправлял в эвакуацию? Помнишь, и мать рассказывала, да и он сам говорил не раз.
– Не доехали они в эвакуацию, – со слезами на глазах проговорила Валентина. – Так машину их и разбомбило в первый же день войны. Получается, выехали за околицу и…
– А он ждал…
– Счастливый, – едва сдерживая слёзы, проговорила Валентина. – Дождался. Вот они снова вместе.
Она в трясущихся руках прижала оба медальона к груди и разрыдалась.
