Мой Аэр

Мой Аэр.

Так кричали птицы, так шептали души,
Кто кого боится, кто кого не слушал.
Сломанные лица отражали лужи…
Это мне не снится… это мне не нужно…
                        Линда, «Так кричали птицы»

Яна поудобней облокотилась спиной о теплую дощатую стену, закинула ноги на старую тумбочку и перевернула страницу. В маленькое чердачное окошко струился пшенично-желтый солнечный свет. Неспешно кружились пылинки. Кровать поскрипывала. Под полом скреблись и шушукались. Яна покосилась на открытый люк, с трех сторон огороженный перилами.
- Лешка, имей в виду: я все слышу!
- А…- несколько озадаченно донеслось снизу, - а я думал, ты спишь.
- Ага. Щас.
- Ну, тогда…- он набрал в грудь воздуха, - начинаем штурм неприступной цитадели могучей и противной чародейки!
- Э, э! – Яна кинула книгу на кровать и схватила подушку. – А где же твой черный рыцарь?
- Ни фига, мы уже в другое играем. Впере-од!
«Ну, ладно же!»
С подушкой наизготовку Яна подкралась к люку, тихонько ступая босыми ногами по паласу. Не дыша, дождалась, пока в отверстии показалась самая горячая голова – естественно, Лешкина, - и от души и сплеча врезала по ней своим оружием. Он ойкнул и скрылся; Яна слышала, как по ступеням скатилась пустая пластиковая бутылка – импровизированный меч атакующего.  «Где-то у меня тоже валялась такая», - подумала Яна и, отойдя от люка, зашарила под кроватью.
- Яна, Леша! – крикнула с веранды мама. – Воды принесите!
Атакующие посыпались с деревянной лестницы, размахивая все теми же бутылками; последней спрыгнула Яна, на ходу собирая в хвост длинные волосы и волоча за собой пятилитровую канистру.
Яна и Лешка вышли из поселка, обогнули солнечный травянистый холмик и стали спускаться в глубокий, поросший деревьями овраг. Соседские мальчик и девочка, верные Лешкины товарищи по «рыцарям и замкам», шли позади – за компанию.
Тропинка шла по узкой, похожей на драконий гребень насыпи, протянувшейся по дну оврага. Справа насыпь обрывалась почти отвесно, и метрах в двух внизу змеился тоненький резвый ручеек. Слева росли высокие мясистые стебли с белыми зонтиками цветов и зеленело заросшее болотце; в ряске плавала старая автомобильная покрышка и поквакивали лягушки.
То ныряя в зеленую лесную тень, то щурясь от мелких солнечных брызг, Яна дошла до самого низкого места, перебежала по узкой доске через ручей и по чудно изогнутому стволу взобралась вверх по склону, к колодцу. Когда и кто его выкопал и украсил здоровенными булыжниками, Яна не знала; не знала и мама; камни уже давно зеленели мхом. Яна перегнулась через край каменной кладки, повисла на нем и зачерпнула канистрой прозрачную, искристую, до судорог холодную воду. Потом набрала в горсть, отхлебнула, плеснула в лицо.
- Лешка, давай свою бутылку сюда… Да не раскачивай!
Он, оказалось, развлекался тем, что подпрыгивал на хлипкой доске. Яна прищурилась:
- Смотри, обломится  ведь… Обратно поверху пойдем.
Переставляя канистру с уступа на уступ, она выбралась из оврага. Это место они с братом со всей серьезностью называли «Большой Каньон». Прямо напротив, метрах в десяти-пятнадцати, поднималась отвесная рыжая от глины стена – часть холма с этой стороны срыли. Тут и там валялись валуны примерно с Лешку высотой, такие же торчали из рыхлой земли под обрывом. Твердая каменистая дорога, непонятно зачем сюда ведшая, кончалась здесь тупиком. Ветер крутил по ней желтую пыль.
Лешка, пыхтя, появился сзади из-за дерева, поставил на землю бутылку, закрылся рукой от солнца, косо глядящего в Каньон.
- Значит, здесь, - сказал он.
- Ага. Вот тут, за камнями. Оттуда не видно, а от поселка Каньон прикроет.
- Ух, ты, класс! – присевший было на теплый камень Леша аж подпрыгнул. – Значит, идем сегодня? Ночью?!
- Ага-а, - Яна довольно подмигнула и посерьезнела: - А теперь – домой, марш! Да не туда, поверху! Хочешь с водой по оврагу тащиться?
Сегодня ночью они пойдут жечь костер. Будут рассказывать всякие истории, залезать в темный, жутковатый ночной порой овраг. Может быть, даже спустятся к реке. Волосы трепал свежий и теплый, пахнущий рекой, травой и чуть-чуть дымком ветер, солнце приятно грело спину, в животе щекотало от ожидания предстоящей ночи.
Хорошо!
Почему-то думалось, что эта ночь – последняя.
Зачем?
И далось мне уезжать отсюда! Америка, так ее… Гавайские острова… Зачем?
Я не хочу…
*
Был сонный поздний октябрь, и хотя в классе зажгли бледные, как поганки, лампы дневного света, помещение заполнял особый осенний сумрак. Шумел и шуршал дождь за окном; рассохшаяся рама протекала, и на полу под подоконником темнела лужица. Мокрый желтый лист прилип к мутному стеклу с той, наружной стороны.
Физичка опять кого-то вызвала решать задачу. Яна хмуро водила пальцем по парте. После полученной на прошлом уроке двойки щеки и уши еще горели. Вину свою признавать ну никак не хотелось. И делать тоже ничего не хотелось. Когда в класс явилась завучиха и начала что-то многословно объяснять, девочка легла грудью на парту, подавляя зевок. Пусть себе болтает, больше урока пропадет. Содержание речи она, конечно, прослушала.
- Я-ана…- Аня-Хоббит, выждав приличное время после ухода завуча, ткнула соседку локтем в бок. – Ну что, ты будешь участвовать?
- А? В чем?
- Ну, ты даешь! – Хоббит возмущенно мотнула разноцветными космами. – Ты что, ничего не слышала?! Конкурс по английскому!! А приз – поездка в США на год! Бесплатно!!!
Яна уставилась на нее, соображая.
- Да ты гонишь, - наконец заявила она с явным облегчением в голосе. – Так не бывает.
- Как это не бывает?! – оскорблено вскинулась Хоббит. – Это как это не быва…
- Прекращаем разговоры! – физичка стукнула концом указки по столу. Класс примолк. – Кстати, Аня, иди-ка, напиши следующую задачу.
Хоббит поднялась и хмуро поплелась к доске. Яна украдкой показала ей язык.

После уроков Хоббит долго вертелась возле кабинета завуча, привлекая своим панковатым видом нездоровое внимание. Когда дверь, наконец, открылась, выпуская наружу несколько пришибленную подругу, Аня преодолела разделявшее их расстояние в полкоридора одним гигантским прыжком.
- Ну?! Что я тебе говорила? – торжествующе вопросила она.
- Да… Ты права, - проворчала Яна. – Ну, хорошо. Пожалуй, я буду участвовать.
*
Они возвращались домой, болтая и посмеиваясь в дождь, лихо шлепая сапогами по лужам. Машины плыли по проспекту, рассекая потоки воды, как корабли. Над головой было серебристое осеннее небо; и под ногами тоже было небо, которое отражалось в мокром асфальте. И в этом бесконечном прозрачном небе двигались автомобили и люди – словно бы прямо по воздуху.
Школьницы свернули под влажную сень сумрачного парка. Деревья желтели медленно; темно-зеленая глянцевая от дождя масса листвы только местами пестрела желтым и красным. На ограждающем парк высоком каменном бордюре под нависшими ветвями устраивались художники – что-то вроде выставки-продажи. Покупают, правда, редко, зато всегда кто-нибудь ходит и глазеет.
Среди картин и авторов пристроилась невысокая худенькая, но жилистая девушка; она переступала с ноги на ногу, кутаясь в косуху, густо расписанную затейливыми серебряными узорами.
- Привет, Женька, - подскочила к ней Яна. Художница – старше года на два, - в знак приветствия тряхнула длинной тяжелой косой. Яна тоже замотала распущенными по плечам шоколадного цвета кудрями.
- Классные картины, - Аня прохаживалась вдоль бордюра, сверкая глазами из-под капюшона куртки. – Необычный мир…
- Не просто необычный, - тихонько ответила Женька, глядя на картину. – Мой собственный.
Как Аня расслышала ее сквозь шум дождя, непонятно.
- Твой? Ты что, его присвоила?
- Я его создала.
- Я знаю, - еще тише ответила Яна. И на этот раз услышала только художница.
Дорога, уходящая в заросли живых шевелящихся деревьев, светилась бледным светом. Лошадь (или животное вроде нее) с когтистыми лапами вместо копыт несла по этой дороге двоих всадников. Их длинные волосы стелились за ними белым и каштановым шлейфом.
Яна смотрела, искала, погружалась…
*
Под толстым лесным одеялом клокотал огонь. Бился, как сердце. И рваным дерзким ритмом отбивало вокруг: они снова здесь. Снова собрались.
Стройные, знойные демоны-гарпии кружились, взвихряясь, вокруг костра, ударяя в бубны: и дробящийся, призывный крик переплетался с тревожным звоном и глухим частым пристуком.
Неподалеку, в очерченном круге, уже звенело оружие. У одного – четыре изящных, чуть заметно изогнутых меча – по числу рук. У другого меча только два, но двигаются они вдвое быстрее. Янтарные брызги огня стекают с летящих клинков и оседают в глазах партнеров. Они тоже танцуют, по-своему; оба слишком древни и сильны, чтобы всерьез что-то делить.
Йеннифэр зачерпнула горстями из костра. В ладонях остался малый язычок пламени. Она не боялась. Она сама сотворила этот огонь. И лес тоже. Для себя самой; для них; они для нее… каждый с одному ему известной целью, они творили этот мир. На краткий миг; на одну ночь; на годы…
Она принесла огонь Эвелине, сидящей в траве. Их ладони соединились вокруг него. Его можно было пить; можно было превратить в цветок или драгоценный камень; можно было швырнуть, хохоча, в небо, чтобы он взорвался искристым шаром фейерверка.
Но они любили через него целоваться. Пламя покалывало губы и язык, когда они прильнули друг к другу. Медово-русые волосы Эви струились вниз до бедер, прикрытых, как и у Йеннифэр, только полупрозрачной хламидой.
Они повалились в мягкую прохладную траву под боком какого-то холмика. Вокруг них расцветали и меркли все новые образы.
…Растрепанная женщина с безумным блеском в глазах, в строгом монашеском платье, откровенно распахнутом на груди; отобрав у кого-то из гарпий бубен, она мешает дьявольский смех со злыми, страстными, отрывистыми словами песни-гимна…
…Давешние бойцы фехтуют уже не в круге – на узком мостике, не шире стопы, над дымящейся пропастью. Опьяневшие от риска, они чертят в воздухе немыслимые узоры, торжествуя, когда разогретые боем тела по знаку разгоряченного разума совершают невозможное…
…Сквозь хмурое лицо сидевшего поодаль парня проступила волчья морда. Оборотень коротко взвыл, заметив в ночном небе старого врага-родича – большую летучую мышь…
…Не замедляя темпа, хоровод гарпий поднялся над костром. Танцовщицы одновременно выгнулись, откидывая головы, раскрывая в воздухе диковинный поющий цветок…
Вой. Бубны. Пение. Лязг. Смех…
- Я… люблю… тебя…
*
Аня наконец отчалила в полном автобусе, и Яна пробиралась домой одна, переулками и дворами. Щербатый асфальт вперемешку с грязью и древесными корнями своей причудливостью походил на тропы аэра.
Массивный, заляпанный грязью джип-внедорожник, порыкивая, прополз мимо, переваливаясь на колдобинах. Широколицый мужик высунулся из окна, с шиком облокотившись на дверцу, отчего та заскрипела.
- Девушка-а… Давай знакомиться?
- Не-а. – Яна презрительно наморщила нос, поправила сумку на плече и прибавила шагу.
- Сука! – с пьяной злостью донеслось из окна. Джип рванулся вперед, обдав ее брызгами, и помчался вверх по переулку. Яна с отвращением изучила грязные джинсы и сапоги, спокойно и свысока усмехнулась и послала вслед обидчикам вызывающе развязный воздушный поцелуй.
Звон разбитого стекла