Противник появился как всегда неожиданно, на дороге нарисовался крытый штабной Horch 108/ Kfz.31, а за ним бодро пер колесно-гусеничный Sd.Kfz.251, с тремя МГ, угрожающе торчавшими во все стороны. Сержант Кривошеин дернул за тонкий белый тросик, протянутый к дороге, перед тупым радиатором Хорьха взметнулась вверх тонкая белая линия, которую шофер, как и было задумано, не заметил и через установленное количество секунд вдоль маленькой колонны, взорвалась дюжина лимонок. Хорьх занесло, но он было выровнялся и, шлепая по снегу пробитым покрышками, попытался поддать ходу, но длинные очереди Томпсонов прошили и кабину, и кузов, и радиатор. А в открытый кузов следующего за Хорьхом броневика, посыпались гранаты, а очереди автоматов быстро привели уцелевших немцев к знаменателю. Один МГ все-таки успел дать длинную очередь по правой верхней кромке ложбины и поставил траурную точку на молодой жизни морпеха Васьки Синицина. Когда я пришел к выводу, что со всеми немцами покончено, по моей команде ребята посыпались вниз, Сережка бросился к Хорьху и, рванув на себя изрешеченную 11,45 миллиметровыми пулями дверцу, отпрыгнул в сторону, и правильно сделал. Из темноты салона брызнули огнем выстрелы парабеллума. Старшина первой статьи Сашка Балакин, недоучившийся студент филолог, крикнул на почти чистом немецком: «Wirf nach draußen die Waffen weg, der Schweinehund und gehe selbst hinaus, oder wir werden die Granate werfen*».
Из Хорьха вылетел на снег парабеллум, и вслед за ним показалась фигура с одной поднятой рукой, к другой был пристегнут цепочкой металлический чемоданчик. Свинской собакой оказался тот самый полковник, чемоданчик которого мы ждали. Попытка отстегнуть чемоданчик от руки немца, успехом не увенчалась, полковник утверждал, что ключа у него нет. Сашка Балакин предложил (естественно по-русски), отрезать на хрен руку вместе с чемоданом, после чего полковник Лессер (так его, оказывается, звали) попросил не отрезать ему хеде, потому что он не врет и пригодится с руками. Ребята обрадовано стали обсуждать, для чего, мол, пригодятся херру Лессеру руки, и вот тогда подтвердилась старая фронтовая мудрость – никогда не радуйся и не расслабляйся раньше времени, сначала вернись живым из поиска. Ибо неприятности начались по полной программе. Со стороны выхода из лощины, вдруг взревел двигатель, и раздались пулеметные очереди. Свинцовый вихрь пронесся по лощине не щадя никого. Сашка схватил полковника за шкирку и сдернул его на обочину, где вжал в какую то ямку и, прикрыв собой, прицелился из автомата в сторону стрельбы. Сержант Кривошеин и Сережка были срезаны маузеровскими пулями в первые же секунды. А со стороны выхода из ложбины в пулеметную стрельбу вплелась какие-то крики и длинные очереди Томпсона. А потом грохнул множественный взрыв. Приказав Сашке уводить немца назад, я, взяв с собой Петровича, бросился на звуки боя, но когда мы туда добрались, принимая естественно все меры предосторожности, все уже закончилось. На дороге лежал Мишка, зажимающий окровавленное плечо, а в нескольких метрах перед ним, дымился немецкий бронетранспортер. Мы с Петровичем не пожалели по последней гранате и оказались правы. За броневиком прятались двое легко раненых егерей с автоматами и ждали удобного момента. Выходит, что не дождались… Мишка рассказал, как все было. Бронетранспортер ехал накатом и появился внезапно. Сержант Госбезопасности Зилов дернул тросик, ведущий к связке лимонок, но что-то там не заладилось. Крикнув Мишке, прикрой, Зилов бросился к гранатной связке. До службы он, оказывается, был акробатом в цирке, так, по крайней мере, он рассказал Мишке, пока они сидели в засаде. Схватив связку лимонок, и на ходу, как лепестки с ромашек, обрывая с них чеки, он вскочил на капот броневика, оттуда вспрыгнул на крышу кабины и, вбросив гранаты в открытый кузов, уже хотел уйти кульбитом, как сработала одна из гранат. Четырех секунд сержанту хватило бы, но их, увы, было меньше. Когда Мишка был ранен, он не помнил сам. Сгоряча поменял диск в автомате, снял немца подранка, высунувшегося из-за колеса, и только потом почувствовал боль.
Сани мы оставили в километре от ложбины, в небольшом распадке, и наш поредевший отряд, скованный тремя ранеными, (Петровича и пленного тоже, как выяснилось, зацепило), добирался туда битый час. А у саней нас ждала засада… Хорошо, что я решил от греха подальше пойти другой дорогой и подойти к нашему транспорту с другой стороны. Егерей было трое, по крайней мере часовой, оставленный у нашей стоянки, имел при себе три пары лыж. Нам помогли свастики на аэросанях. Сашка Балакин нагло пошел прямо на часового, не скрываясь, и в ответ на его «Хальт ! Хэнде хох!» ответил букетом немецких ругательств, которым научился в институте у Гамбургского антифашиста, подвизающегося на кафедре немецкого языка. Подойдя на нужное расстояние, Сашка махнул рукой, и в горле у потерявшего бдительность часового оказался нож. Ножи старшина первой статьи Балакин метал как индеец томагавки. Но остальные двое были настоящие егеря, и мы потеряли Петровича. Так что, слив горючку в одну машину, мы тронулись назад. Базу мы нашли быстро и заметили издалека по столбам дыма. Горели ангары, догорали другие постройки. Кругом валялись убитые егеря, у ворот склада лежал, вцепившись уже окоченевшими руками в «Томмиган», техник-интендант Пасюк. Мы подошли к майору Иванову, и я доложил, что задание выполнено. Полковник и чемодан захвачены и доставлены. Потери группы - пять человек убитыми и один ранен. Майор принимал доклад, сидя на носилках, у него были прострелены ноги. Американского Дугласа на аэродроме уже не было, нашего тоже. От По-2 остался практически только двигатель. Как только мы ушли на задание, и улетели по своим секретным делам наш и американский Дугласы, на аэродром напала рота егерей. Радист Сысоев успел послать радиограмму о помощи, у своей рации он и погиб, подорвав её и себя гранатой. Аэродромная обслуга и чекисты, вели бой до последнего, и спасли их бойцы ОМСБОНа. Их командир велел сажать самолеты прямо в тундре и пешим порядком ударил в тыл егерям. В живых остались только Майор, грузчик со склада Пасюка, трое солдат охраны и двое зенитчиков. Зенитчики находились в сильно стороне от аэродрома. У них была установка из трех ДШК и они лихо начали расстреливать колонну немецких бронетранспортеров и, расстреляв весь боезапас, не только ополовинили егерей, и, лишив их транспорта, частично сорвали им атаку, но и сами смогли не подпустить к себе ни одного живого немца.
Майор подозвал к себе командира ОМСБОНа и приказал ему переписать нас и составить наградные листы. Пленного полковника Лессера с которым, как выяснилось, пару раз со времени пленения случилась медвежья болезнь, увели сразу же, так и не отстегнув его от железного чемоданчика. А по всему горизонту полыхала канонада, начиналась Петсамо-Киркенесская операция.
Мне дали Главстаршину и Знамя, Сашке и Мишке - по Звездочке, и тоже прибавили лычек…
«А что это был за аэродром, и кто был этот майор?» - жадно спросил младший сын.
Ветеран затянулся «беломориной», лукаво усмехнулся в усы, и ответил: «А кто его знает, сынок. Задавать вопросы тогда было не принято».
И снова замолчал, и теперь надолго. И родные тоже уважительно молчали, не желаю нарушать думы старого морпеха.
