Я заблудилась в лабиринте. Выход был где-то рядом, я даже увидела дневной свет в боковом ответвлении, но когда бросилась туда, наткнулась на глухую стену – перепутала. Пришлось возвращаться назад и пробовать другие варианты. Тщетно. Я металась, подобно дикому зверю, оказавшемуся в западне, кричала, звала на помощь, пока не выбилась из сил. И тогда услышала: «Ты останешься здесь до конца дней своих!»
И тут же проснулась. Но глаза открывать не торопилась – молилась, чтобы все, случившееся накануне, оказалось ночным кошмаром, как и этот лабиринт. Молилась я впервые и оттого неумело, просто повторяла: «Господи, сделай так, чтобы я оказалась дома». Молилась, а сама знала: открою глаза и увижу низкий потолок, голые обшарпанные стены, тусклое оконце размером с томик энциклопедии… Так и случилось.
Я, было, зарыдала, но тут меня начало тошнить и вырвало в ночную посудину. Отравилась, не иначе. Что за гадость я вчера ела? И пила. Да здесь, поди, и воду не кипятят, зачерпнут из ручья - и все!
Очень хотелось зареветь, однако, я поднялась и, как смогла, привела себя в порядок.
Только теперь я обрела способность рассуждать. Думать свою горестную думу. Положение было отчаянным, и это еще мягко сказано. Здесь, в чужом суровом и беспощадном мире мне ни за что не выжить. Единственная надежда на спасение – найти способ вернуться. Ведь каким-то путем я попала сюда, так? Значит, можно пройти им в обратную сторону? Только как отыскать этот путь, вот вопрос.
Кот мой сидел у двери, мяукал – просился в туалет. Молодец, приучен к порядку. Выпустила его и опять затворила дверь.
За оконцем, затянутым светлой промасленной ветошью, явственно светлело. Начинался новый день, и значит, хочешь, не хочешь, надо позаботиться о хлебе, так сказать, насущном. Как минимум.
О том, чтобы выйти на улицу, я и думать боялась – поджилки тряслись при мысли о том, какие опасности могут там меня подстерегать. Конечно, торчать в таверне все время – тоже не выход. Рано или поздно, мне придется покинуть это ненадежное убежище. Но... лучше позже, когда пообвыкнусь, осмыслю все, намечу план действий… А пока нужно узнать у хозяйки, как у них тут насчет завтрака.
Я осторожно открыла дверь, выглянула в узкий коридорчик – никого. Прошла к лестнице, ведущей на первый этаж, позвала:
– Фрау Эльза!
В ответ снизу донесся… отборный русский мат.
Не иначе – мои вчерашние собутыльники заявились. С утра пораньше… Хотя нет, не с руки им после случившегося накануне соваться сюда.
Я спустилась по лестнице и увидела старуху-оборванку в дупель пьяную, растянувшуюся на полу и силящуюся подняться. Она-то и оказалась соотечественницей, выражающей свои чувства посредством русской ненормативной лексики.
За столом сидели, орудуя ложками, несколько мужчин, одетых без щегольства, но опрятно. Сынишка хозяйки находился тут же – подбрасывал дрова в очаг, Фрау Эльзы не было видно. На нищенку никто не обращал ни малейшего внимания. Я тоже собиралась ее проигнорировать: на что мне эта пьянь, пусть даже и соотечественница! Но что-то екнуло внутри. Какая, в общем-то, разница, русская она или немка, скажем, – передо мной старый немощный человек. Я подошла к женщине и протянула руку:
– Давай, помогу! – Не удержалась, добавила, – кулема!
Старуха подняла голову и сфокусировала на мне взгляд выцветших водянистых глаз.
– Ты кто?
– Джек Воробей.
Мне, по большому счету, без разницы было, как назваться. С такой же легкостью могла объявить себя Шреком или Человеком-пауком. Здесь, в шестнадцатом веке, все эти персонажи присутствовали лишь в моем сознании, а для всех прочих их упоминание не несло дополнительной смысловой нагрузки – просто чудные имена или клички, каких в любом столетии предостаточно. Однако, на мою старуху упоминание голливудского героя, похоже, произвело впечатление. Она даже протрезвела, как будто. Во всяком случае, взгляд нищенки сделался осмысленным, а на лице – изумление, смешанное с… радостью? Хотя… какие у нее могли быть причины для радости при встрече с пиратом Карибского моря? К тому же, вымышленным. Да и в этом качестве Джек Воробей еще только должен появиться через четыреста с лишним лет.
– Как ты сказал? Воробей? – прошамкала беззубым ртом старуха, состроив при этом безобразную гримасу, которая могла принадлежать какому-нибудь душегубу-маньяку. – А я знаю тебя, Джек Воробей! Ха-ха-ха!
Ее идиотический смех гулко прозвучал в полупустом помещении. Из всех присутствующих только малец обернулся в нашу сторону и крикнул что-то озорное, вызвав смешки завтракающих мужчин. В ответ нищенка запустила по-русски выражение, от которого покраснел бы и портовый грузчик. Я же готова была сквозь землю провалиться от стыда перед иностранцами. Впрочем, они-то не отреагировали – откуда им, сердечным, знать смысл не подлежащих переводу буйных красот русской матерщины.
Я хотела повернуться и уйти, оставив языкастую старуху на полу – пусть сама, как хочет, так и встает, но та, изобразив на лице смирение, проворковала:
– Касатик, пособи старой женщине, сделай милость. – Я помогла ей подняться. – Сокол ты мой ясный, храни тя Христос и Пресвятая Богородица.
Лисила старуха, медовые речи вместо пьяной ругани пустила в ход. И голос-то у бабки сделался певучим. А что самое поразительное – мне он показался хорошо знакомым, этот ласковый говорок.
Да нет же, показалось – мало ли голосов похожих на свете встречается!
Старая карга выглядела настоящей ведьмой. Вернее, нет, ведьмы, те молодые, с распущенными волосами, а эта – Баба-Яга из всем нам с детства памятного фильма «Морозко»: маленькие злые глазки, рот, в котором сохранилась лишь пара кривых зубов, один сверху, другой снизу, на башке безобразный серый платок с торчащими из-под него седыми лохмами. Несколько диссонировал с обликом этого сказочного персонажа сильнейший запах алкоголя, коим насквозь, должно быть, пропиталась «Яга».
– Я тебе пригожусь, мил человек, – продолжала разливать елей бабка. – Сам-то откуда будешь, такой молоденький да ладненький?
– Из России, – ответила я, не подумав. Отечество-то наше в ту пору именовалось иначе.
– Россия… – задумчиво произнесла старуха. – Понимаю, с русской стороны… А здесь-то какими судьбами? Беглый, что ль?
Я замешкалась с ответом. Старуха поняла по-своему.
– Не желаешь открыться? И то верно – длинный-то язык с головой вместе отымут. Царь-то Иоанн Василич строг, языкастые при ём долго не живут. Он, сказывают, опричнину ввел супротив бояр. А ты, красавец, поди, боярский сынок-то?.. Ладно, коли не хочешь, не отвечай.
Вот так. Старуха все за меня сказала. Боярский, мол, отпрыск, бежал от царского гнева за границу. Почему бы нет? Пусть считает меня политэмигрантом.
Любопытная старуха задала очередной вопрос:
– Давно ли у нас?
– Второй день, – честно ответила я.
– И знакомств нету, поди? И без языка?
Я кивнула.
– Ой, лихо! – воскликнула бабка, жалеючи меня, приложила ладонь к щеке и покачала головой. – И что ж теперича тебе, горемыке, делать?
Если б я знала, что мне делать! Вот карга старая, пригожусь, мол, обещала! Языком-то все горазды. А жалость ее мне без надобности – «нас не надо жалеть, ведь и мы никого б не жалели…»
– Я цирюльником могу, – сказала я неуверенно. Вроде бы здесь обязанности младшего медперсонала возложены на мастеров, которых в наше время называют парикмахерами. – Кровь отворять умею. Вывих могу вправить, роды принять при случае… Только у меня нет… - Я подумала, как сказать старухе, чего у меня нет, и нашла подходящее слово. – Нет нужной бумаги.
– Не беда. Если уж индульгенцию от папы купить можно… Были б деньги.
Бабка вопросительно глянула на меня.
– Нет у меня денег, – ответила я на ее немой вопрос. – То есть, мало. Совсем мало.
Я не знала толком, насколько велик мой капитал – деньги, что дала мне фрау Эльза. На всякий случай решила поприбедняться.
Старуха хмыкнула неопределенно, но расспрашивать больше не стала.
– Ты голодный, поди. Давай перекусим да и пойдем, отведу тебя к своим.
К каким таким своим!? Она что, собралась меня на какую-нибудь «малину» затащить, или как тут называется место, где бродяги собираются?
Словно в ответ на мои мысли старуха пояснила:
– Комедианты мы, лицедеи. Я при бродячем цирке состою.
Во как! Артистка, значит. И не заливает, похоже. Наверное, артисты здешние – голимая пьянь да нищета. Что же она в цирке-то делает, уж, наверняка, не под куполом на трапеции крутится! Может, на кассе сидит, билетами торгует? Хотя, вряд ли, здесь, поди, с шапкой по кругу медяки от благодарных зрителей собирают.
Старуха ухватила меня за рукав и подвела к столу: садись. Тут, как раз, хозяйка появилась.
Заказывала, конечно, бабка. По-немецки. Я лишь слово «бир» уловила. У старой карги – продолжение банкета, а платить, видимо, мне придется.
Фрау Эльза приняла заказ с приветливой улыбкой на устах. Ей, разумеется, только в радость, что гости утро с пива начинают, значит, есть надежда, что и продолжение последует. Но мне-то с утра напиваться, какой резон?
– Найн! – воскликнула я. – Мне не надо пива! Найн бир! Битте, млеко, брод…
Хозяйка кивнула понимающе. А бабка захихикала противным дребезжащим смешком, но комментировать мой выбор не стала. К пиву ей подали вяленую рыбину – классический набор, я же довольствовалась кружкой молока и ломтем свежего хлеба. Тут, вместе с очередным посетителем с улицы в корчму заскочил мой котик, и – ко мне на колени.
– Кыш! – заорала на кота старуха. – Сатанинское отродье.
– Не надо его гнать. Он мой! Блэк его зовут.
Я уже и имя коту придумала. Никому его в обиду не дам! Единственная родная душа. Попросила у хозяйки жестами посудину для кота, отлила ему молока и хлеба покрошила.
– Твоя животина? – усмехнувшись, процедила карга. – Тады пусть.
За завтраком мы продолжили церемонию знакомства. Старуха звалась Варварой, а по-европейски Барбарой. «Меня наши так кличут, и ты Барбарой зови». Кроме имени старуха не стала ничего открывать: ни откуда родом, ни как оказалась здесь, «на неметчине».
– А я Джек. По-русски Яков, Яша.
Это я Джека Восьмеркина вспомнила, американца, героя когда-то читанной книги, он ведь, на самом деле, звался Яшей.
Старуха допила пиво, недоеденный кусок рыбы сунула в котомку и … расплатилась с хозяйкой. Своими деньгами! Только за себя, разумеется, но и этим удивила меня безмерно. Я-то была уверена: все расходы на меня лягут.
Я тоже заплатила – за ночлег и еду.
– Пойдем, что ль? – спросила старуха. – Готов аль нет?
Нищему собраться – только подпоясаться. Я кивнула. Взяла на руки Блэка.
Старуха усмехнулась.
– На руках понесешь? Добро такое... Ха!
Мы вышли на улицу
