По ту сторону. Глава 3

1
Слово «ошеломить», как известно, буквально означает «ударить булавой (или иным тяжелым предметом) по шлему». Именно такое было ощущение: меня ошеломили - огрели молотом. Но не по шлему, а  по ничем не защищенной (бандана не в счет), головушке.
Так и сидела, пришибленная невероятным, но очевидным фактом: я в прошлом! Во времени, отстающем от нашего на четыреста с лишним лет!
Как такое могло произойти? И что мне теперь делать? Ответа на эти исконно русские вопросы я не находила. Лишь одно  знала: какая-то неведомая сила перенесла меня за отметку (на временной шкале) «четыреста лет до моего рождения». Не слабо, да?
Впрочем, и страха, как такового, уже не было. Ни страха, ни отчаяния - ничего. Это потом, наверное,  стану кричать, плакать, биться в истерике, рвать на себе волосы и взывать к небесам; а пока я сидела и тупо смотрела на кружку, поставленную передо мной женщиной с пышными формами, как видно, хозяйкой «заведения». Затем столь же тупо глотала крепкий как вино напиток, не чувствуя вкуса. А вокруг царило кабацкое веселье: кто-то затягивал песню, остальные подхватывали, истерично хохотали пьяные путаны,  подвыпившие мужчины стучали по столу кружками, требовали у хозяйки еще пива…
Меня опять тронули за плечо.
– Слышь, Рысь тя спрашивает, чего, мол, давеча ты в карман сховал?
– Yes, – поддакнул капитан, – what have you got in your pocket? (что там у тебя в кармане?)
Его мобильник заинтересовал, ха-ха!  Я едва сдержалась, не дав истерическому смеху вырваться наружу. Дура, едва жизнью не поплатилась, защищая абсолютно бесполезную здесь «игрушку». Мобильник в шестнадцатом  веке – умора! Отдать, что ли?  Возьми, мол, на память сувенир, капитан… Нет, нельзя, чужая вещь, и потом… а вдруг заработает?
Ничего глупее, конечно, чем надеяться на появление тут сотовой связи и придумать невозможно, а все же… Нет, отдавать нельзя. Нужно найти отмазку.
– Талисман, – ответила я капитану, а для Ивашки добавила, – оберег.
Реакция «добра молодца» оказаласьнеожиданной: набычился, сделал страшные глаза, проскрежетал:
– Ты крещен ли, али язычник поганый, нехристь!?
Как хорошо, что ношу серебряный крестик  на цепочке -  достала из-за ворота рубахи, продемонстрировала собеседнику. Его настроение враз переменилось: если крест, стало быть, христианин, а то, что языческий оберег с собой носит – ну, так это дело личное.
Желая сменить тему, я стала расспрашивать: где мы находимся, в каком городе, стране? Пояснила: память, мол, от выпивки совсем отшибло (валить все на «зеленого змия» - это по-нашему, по-расейски).    От братьев Рябовых внятного ответа добиться не удалось. Ивашка, тот отмахнулся – на кой? Афоня, хоть и был явно эрудированнее братца, затруднился правильно назвать город, выдав что-то типа «рига-мотя». Может он столицу Латвии имел в виду? Пришлось обратиться к капитану.
– Региомонтум, – ответил Роде.
Яснее не стало. Хотя, где-то я, вроде бы, слышала это название.
Пирушка продолжалась. Однако, как я заметила, капитан и его команда не расслаблялись, держали ухо востро. Роде даже извлек из-за пояса и положил перед собой странный предмет, в коем я не без труда распознала пистолет. Огромный такой пистолетище, вроде тех, из которых на сцене стрелялись Ленский с Онегиным.  Непростая, должно быть, жизнь у этих людей, ох, не простая!
В самый разгар веселья с шумом отворились двери, и в помещение ввалилась новая компания гуляк. Как оказалось – «свои», из команды Роде. Среди них выделялся один, которого я за габариты и седые толстые казацкие усы мысленно нарекла Тарасом Бульбой. Только, в отличие от гоголевского героя, сей богатырь носил  еще  расчесанную надвое бороду и две седые косицы. Вооружен он был не саблей, как прочие, а огромным топором с лезвием в форме полумесяца.  Ужасной  секирой  Бульба поигрывал, перекидывая с руки на руку, словно игрушечную. Наметанным глазом я отметила: пальцы у него на обеих руках лишены верхних фаланг – верный признак ампутации, скорее всего, из-за обморожения. Вообще, увечья и шрамы, как видно, здесь в порядке вещей, ими, наверное, гордятся, как  знаками отличия и свидетельствами доблести.
Обе компании шумно приветствовали друг друга, причем русская речь мешалась с немецкой. Гости расположились за столом - выпивка продолжилась. Хозяйка и ее малец с ног сбились, таская жбаны с чертовски крепким пивом. На меня никто уже не обращал внимания, вот ночные бабочки, те пользовались успехом. Шум, гам, хохот – «добрая попойка», как говаривал гоголевский казак Чуб.
А мне не до веселья было. Я окончательно осознала всю бедственность своего положения в чужом, незнакомом мире. Без денег, без крыши над головой, никого и ничего здесь не зная… Куда приткнуться? Где найти приют, хотя бы на первое время?
Гулянка прервалась самым неожиданным образом.   Появились очередные гости. Хотя,.. гостями-то их с очень большой натяжкой можно назвать. Бравые ребята вошли в помещение как хозяева. Все они были вооружены весьма серьезно: двое несли на плечах ружья с очень длинными стволами, трое держали в руках пики снабженные лезвиями топориков. Я сразу признала в этом оружии алебарду – видела такие у «ролевиков»; все пятеро в доспехах, похожих на рыцарские: в  кирасах и шлемах. Лишь один человек, – несомненно, командир небольшого отряда, – носил камзол и широкополую шляпу, а из оружия – шпагу. Ни дать ни взять картина Рембрандта «Ночной дозор».
В помещении тотчас воцарилось молчание, даже потаскушки прекратили  хохотать. Слышно стало, как потрескивают дрова в очаге и кипит в котле варево. Гуляки обратили взоры на грозных вояк.
Человек со шпагой пролаял что-то на немецком. Я разобрала лишь «капитан Карстен» и «бургомистр». Похоже, от имени высокого городского начальства явилась сюда  стража. А цель их визита, как я поняла – доставить Роде к его милости бургомистру. И, вне всякого сомнения, не для дружеской беседы. Мне подумалось, что появление стражников как-то связано с выдворением  из питейного заведения моих обидчиков  «гопников». Ведь те вполне могли «накапать» начальству, дескать «чужаки  наших бьют».
Роде не торопился исполнять приказ бургомистра, а его посланца сам послал ко всем чертям, подкрепив ругательство угрозой: направил на стражника дуло пистолета.
Я устала уже бояться, воспринимала происходящее, как не имеющее ко мне никакого отношения. Мужчины готовы устроить перестрелку или перерезать-переколоть друг друга – ну и пусть. Во все века мужики только тем и занимаются. Правда, делают они это, чаще всего, из-за нас, женщин. Иногда сами того не зная.
Опять обошлось без стрельбы и поножовщины. Хоть в этом мне везло. Стражники, видя, что численный перевес на стороне «наших», отступили. На прощание их командир бросил Роде короткую фразу, явно угрожающего характера, что-нибудь типа «ты еще об этом пожалеешь».
Положение, конечно же, было серьезным. Одно дело с горожанами сцепиться, другое – интересы властей предержащих затронуть. Мои новые друзья, думаю, понимали это не хуже меня. Потому-то, не утратив, по крайней мере, внешне, боевого задора, они поспешили «откланяться» – расплатились с хозяйкой за еду и выпивку и, один за другим, потянулись к выходу.
Ивашка, как и при знакомстве, хлопнув меня по плечу, сказал:
– Бывай, друже! Даст бог, свидимся еще. Хотели было тя в команду пригласить, да, видим, не сдюжишь. Не барское дело –  узлы вязать да паруса ставить. А лекарь у нас свой... Храни тя Христос.
Афоня с капитаном только молча махнули мне, прощаясь.

2
Я, как была, так и осталась неприкаянной. Единственные дружелюбно настроенные люди меня покинули. Надо было  к ним попроситься, хоть юнгой… Теперь поздно, «поезд ушел».
Что же мне, горемычной, делать? На дворе, как я успела заметить, ночь. Да и днем я бы вряд ли отважилась выйти.  И тут сидеть не безопасно – ну как стража опять заявится, а у меня ни денег, ни документов. Хотя, какие, к черту, документы здесь, в шестнадцатом  веке! Вот «гопники» могут вернуться – это пострашнее будет.
Пока я размышляла над превратностями судьбы, хозяйка смахнула тряпицей со стола крошки и объедки прямо себе в подол, вынесла на двор. Вернувшись, она уселась напротив, стала что-то мне втолковывать. Видя, что я ни бельмеса не понимаю, сложила ладони лодочкой и прислонила к ним голову – спать, мол, пора. Я кивнула. Хозяйка улыбнулась, демонстрируя крайне запущенные, гнилые зубы, и сделала характерный жест, как бы подбрасывая монеты. И без слов ясно – плати за ночлег.
Ой, мамочки, чем же я заплачу! В карманах – шаром покати. (Ларискино имущество не в счет). Объяснить ей – дескать, отработаю? Полы могу помыть, картошку почистить… Хозяйка, видя мои финансовые затруднения, стала знаками предлагать продать что-либо. Ее заинтересовало мое кольцо на левой руке – турецкая цацка, имитация золота плюс поддельный изумруд. Да, ради бога! Я сняла колечко, протянула женщине. Та, прежде чем взять его в руки, тщательно вытерла их о передник.
Глаза у фрау Эльзы (хозяйка представилась мне) заблистали не хуже «золотого» кольца. Я, как могла, постаралась объяснить женщине, что в руках у нее не благородный металл. Честно говоря, мною двигала не столько совесть, сколько опасение, что могут возникнуть неприятности в дальнейшем, когда раскроется подлинная природа  этого псевдозолота. Не знаю, правильно ли поняла меня хозяйка, только от покупки она не отказалась, уж очень ей понравилась красивая вещица. (Психология дикаря, отдающего за стеклянные бусы ценные меха).
Фрау выдала мне целую пригоршню серебряных монет с портретами каких-то монархов и проводила в комнату на втором этаже дома.
Ах, какая чудесная была комната! Пусть размером с ванную в наших девятиэтажках и оконцем с томик  «Советской энциклопедии», зато тут имелась деревянная кровать с самой настоящей периной и лоскутным одеялом, на полу – плетеный коврик, в углу, на деревянной подставке, медный тазик и кувшин с водой, а под кроватью – умереть, не встать – ночной горшок!
На двери засов был, я сразу же его задвинула. И тут обнаружила: я здесь не одна!
Черный котяра (он явно прошмыгнул следом за мной) вылез из-под кровати и стал тереться о ноги, мяукая так жалобно знакомо, что я тут же опознала в нем того,  на пути у нас с Ларисой. В «Веселом Роджере». Он, точно он! Бедняга, угодил в передрягу вместе со мною,  и жмется теперь, инстинктивно, к «своей», к «подруге по несчастью».
Что же мне с тобой делать, горе мое?
Я не раздеваясь (сняла лишь куртку с банданой и сбросила сапоги), улеглась в постель, взяв к себе кота.
Под его мурчание и заснула.