настя

Настя.


    Я познакомился с ним в спальном купе поезда «Москва-Сургут». Вернее даже не познакомился, а услышал от него эту странную историю, которая тогда так сильно меня тронула. На вид моему попутчику было лет тридцать пять — сорок. Он был высок и худ, лицо было не то  чтобы изможденным, а, скорее всего, просто усталым. Когда он размешивал в стакане чай, я заметил, что руки его дрожат. Это бывает у людей с расстроенной психикой или с нервными патологиями.
   После того, как мы представились друг другу и вынули из чемоданов обычные джентльменские наборы в дорогу, то есть варёные яйца, колбасу, огурцы и бутылку водки, начался неторопливый разговор, который оживлялся по мере уменьшения содержимого бутылки. Он говорил подчёркнуто интеллигентно, неторопливо, но я почувствовал за его словами хорошо скрытую нервную напряжённость. Видимо он хотел что-то рассказать, поделиться тем, что его очень волнует, но никак не решался. Мы поговорили уже о футболе, политике, международном положении, то есть обо всём, о чём могут поговорить случайные, ничем друг другу не обязанные люди, вынужденные коротать время. Но он так и не начал разговора, который так его волновал.
    На следующий день, я сообщил ему, что сегодня ночью его покину, так как цель моего путешествия гораздо ближе Сургута. На столе был тот же джентльменский набор, что и накануне, разве что водку заменил коньяк. Под вечер мы были уже почти друзьями. Это было легко, так как каждый понимал, что сегодня ночью эта дружба прервётся и, скорее всего, навсегда. Этим и особенны дорожные знакомства, что они легко завязываются и так  же легко и безболезненно прекращаются...
 Речь зашла о женщинах. Я показал ему фотографию семьи. Жена и сын снимались в этом году во время отдыха в Крыму. Он внимательно рассматривал фотографию, а затем неожиданно спросил:
— Вы любите свою жену?
— Конечно. Ведь это — жена, и согласно семейного законодательства я просто обязан её любить, что я и делаю уже восемь лет, — шутливо ответил я, хотя меня и удивил этот его вопрос.
— Нет. Вы заблуждаетесь. Я не заметил в Ваших глазах и Вашем ответе особой искренности, Вы, наверное, просто привыкли к ней. Извините, если Вам нелегко это слышать, но признайтесь себе, что я прав.
 Я хотел было возразить, но лишь молча убрал фотографию в карман. Я почувствовал, что он сейчас расскажет мне то, что хотел рассказать ещё вчера.
— Нет. Любовь — это несколько другое, совсем другое, — задумчиво произнёс он, — Вы знаете, я, пожалуй, расскажу Вам одну историю, которая перевернула, поставила с ног на голову всю мою жизнь. К тому же, если бы не эта история, мы бы с Вами вряд ли встретились когда-нибудь.
Он протянул мне сигареты:
— Вы курите, а я начну...


___________


    ... Это было десять лет назад. Я тогда только окончил горный институт и получил распределение в Сургут. В то время еще существовало распределение. Это далековато, но учился я неважно, был холост и поэтому в очереди распределения находился в самом хвосте. Вот и попал так далеко от университетских центров. В Сургуте я устроился в геологоразведочную партию в посёлок Бурун. Это  от Сургута по прямой километров семьсот на северо-восток, причем, добраться туда можно только по воздуху, вертолётом. Дорог туда нет, кругом тайга, самый центр Ханты-мансийского национального округа. Посёлок — это громко, просто стояли в ряд несколько бараков-общежитий, да с десяток домов постоянных жителей. Народ был пёстрый и в вечерние часы в кафе, которое днём было обыкновенной столовой, собирались геологи и аборигены: ханты и манси. Все вместе пили питьевой спирт и довольно весело проводили время за этим занятием. В кафе было всегда сильно накурено, пахло солёной рыбой и крепким мужским потом.
    Я прилетел в Бурун в начале декабря. Здорово мело, хотя сильных морозов пока не было. Представившись начальнику партии, я получил ключи от комнаты в общежитии и приказ о выходе на работу через два дня. Признаться, я очень обрадовался возможности немного отдохнуть, так как здорово устал от перелетов, смены обстановки и новых впечатлений. Поэтому, придя в свою комнату в крайнем из четырёх бараков, я бросил под койку рюкзак и, получив у коменданта бельё, с удовольствием завалился спать.
    Меня разбудил стук в дверь. Судя по темноте за окнами, проспал я весь день
— Войдите, не заперто, — недовольным со сна голосом выкрикнул я.
    Дверь открылась, и вошёл незнакомый, невысокий человек в овчинном полушубке с погонами капитана милиции. Уши милицейской шапки были опущены.
— Здравствуйте, извините, что побеспокоил. Я —  начальник местной милиции. Фамилия моя — Некрасов. Некрасов Юрий Иванович.
— Валерий, —  ответил я и протянул руку.
    Пожав мою руку, Некрасов присел на стул.
— Чем могу быть полезен? — спросил я после затянувшейся паузы, которая становилась неловкой.
— Вы у нас человек новый и я хотел просто с вами познакомиться.
— Тогда я сейчас встану, — как можно бодрее произнес я, —  умоюсь и угощу Вас настоящей «Столичной».
— Ну что же, не возражаю, — Некрасов стал расстегивать полушубок и включил телевизор, стоящий на тумбочке. — Ого, работает! Вам повезло.
    Я  поднялся и стал надевать спортивный костюм. Я стоял лицом к зеркалу, а спиной к гостю и мне при этом было видно, что милиционер уж больно тщательно меня рассматривает, как будто выискивает изъян в моей фигуре или какие-то особые приметы. Это стало меня раздражать, но я промолчал. «Такая у них работа! — подумал я, — а познакомиться с ним, конечно, нужно».
    Умывальник был один, общий в коридоре, и я вышел. Освежившись под краном с ледяной водой и почувствовав себя отдохнувшим, я вернулся к покинутому гостю. Работал телевизор, передавали погоду. Диктор местного телевидения предвещал морозы, а в заключение предупредил жителей отдалённых посёлков, что можно ожидать нападения красных волков. Поэтому родители должны особенно внимательно смотреть за детьми и не оставлять их без присмотра.
— Это что, правда? — спросил я.
— Насчёт волков? Да, правда. Но на моей памяти, а я здесь уже два десятка лет прожил, волки к Буруну не подходят. Здесь всегда было шумно, а теперь особенно.
— А почему красные?
— Цвет шерсти у них рыжеватый, да и крупнее они обычных волков. Но то, что красные волки кровожадны, так это скорее выдумка, легенда. Там в России пугают детей медведями, а тут исстари красным волком. Но всё равно: лучше с ними один на один не встречаться.
  Я разлил водку по рюмкам. Выпили. Капитан сразу же стал собираться. Я для приличия хотел налить ещё, но, честно говоря, не стал его долго уговаривать. Было видно, что он чем-то озабочен и явно что-то скрывает, а я из-за этого чувствовал себя с ним неловко. Уже в дверях он остановился:
— Знаете, Валерий, волки — это ерунда, — сказал Некрасов, как бы в продолжение разговора, — Вы первый раз в тайге. Не знаете обычаев, местности, нравов. Мой Вам совет: не уходите далеко от посёлка, и если что-нибудь заметите или что-то Вас побеспокоит, немедленно обращайтесь ко мне. Мой дом с правой стороны от кафе.
— А что я могу заметить? — удивился я.
— Не знаю. Если бы знал, сказал бы. Но у нас каждый год пропадают люди. Бесследно. Волки обычно хоть кости оставляют, а тут — ничего. Незаметно отсюда улететь нельзя. Рейсы вертолёта — два раза в день. Всё на виду, а людей — нет.
— Хорошо, если что-нибудь подозрительное замечу, я вам обещаю сообщить.
    Некрасов ушёл. Последние его слова меня несколько озадачили. Моя работа, а я устроился инженером по контролю за состоянием окружающей среды, предусматривала отбор проб в различных точках местности, на расстоянии достаточно приличном от посёлка. Я надел шубу и вышел на улицу. Был вечер, небо усыпано звёздами, ярко светила луна, поэтому было не очень темно, хотя посёлок освещался лишь местами. Снег искрился от мороза, совсем близко от барака чернела тайга одним сплошным чёрным пятном. Тишину нарушали лишь пьяные выкрики из-за маленького холма, за которым находилось кафе. Вдруг из темноты вынырнула собачья упряжка. Видимо загулявший охотник возвращался на свою стоянку из кафе. Собаки остановились около меня.
— Добрый вечер, который час? — коверкая русский язык, спросил охотник. Это был хант или манси. Я тогда их ещё не отличал. На вид он был совсем старик с седой клочковатой бородой на морщинистом лице. Что я запомнил, так это его отличную шубу из голубого соболя. Это и в тех краях довольно редкий зверёк, а ближе к столице его вообще не увидишь. Короче говоря, эта шуба была очень дорогой.
— Четверть одиннадцатого , отец — ответил я посмотрев на часы.
— Ты здесь недавно? Что-то я тебя не видел. Откуда сюда приехал? — забросал старик меня вопросами и я подумал, что это один из местных аборигенов — завсегдатаев ежевечерних застолий.
— Из Москвы, отец, из столицы. Слыхал про такую? — иронично ответил я.
— Значит ты —  русский! И отец и мать твои были русскими! — живо заговорил старик.
— Да. Ну и что?
— Нет ничего. Прощай! Ха-ха! — засмеялся он, — Москва! Большой город! Столица! — возбужденно бубнил он и прикрикнул на собак. Упряжка быстро скрылась из виду. Темнота поглотила её без остатка.


_____________


    Через пару недель я совсем уже обжился в Буруне. У меня появилось множество приятелей, и хоть я до этого не особенно жаловал спиртное, стал каждый вечер ходить в кафе. Скоро я уже запросто выпивал залпом стакан «чистого», курил сильный горлодёр и включился в соперничество за право обладать сердцем единственной в кафе официантки. Не могу сказать, что она была привлекательна, но женщин в Буруне было негусто, и не поухаживать за незамужней официанткой считалось дурным тоном. Каким Вы сейчас меня видите — это лишь тень тогдашнего новоиспеченного инженера. Работа мне нравилась. Не сразу, но я освоил широкие, короткие лыжи и уже достаточно уверенно передвигался по любым сугробам. О предупреждениях милицейского капитана я вскоре позабыл, да и его самого в посёлке было не видно. Жизнь вошла в определенную колею: утром в тайгу за пробами, после обеда анализы и составление отчётов, а вечером хмельное застолье в кафе. И так —  каждый день.
    Однажды, перед самым Новым Годом я, как обычно, вечер проводил в кафе. Было полно народа, дым стоял коромыслом. Засиделись за полночь, и когда пить уже было невмоготу, и все шуточки в адрес единственной женщины были высказаны, меня разморило, и я стал собираться спать. Приятели уговаривали меня остаться на «психическую», так они называли последнюю бутылку «чистого», но я чувствовал, что мне хватит, и одев шубу, вышел из кафе. Я тогда здорово перебрал, и меня слегка пошатывало. Но сбиться с дороги было невозможно, так как она была одна и проходила мимо моего барака. Поэтому любой любитель хмельного зелья, если он держался на ногах, мог всё-таки добраться до своей койки в общежитии. Я медленно шагал в сторону бараков. Их пока не было видно из-за темноты и маленького холма, который был как раз посреди пути от кафе. На улице мело, но не более чем всегда. Мне показалось, что я уже прошел половину пути, так как фонарь над дверью в кафе пропал из вида, а свет от окон общежития должен был вот-вот появиться, как откуда-то из темноты навстречу мне неожиданно