Дура и Бог

восторга от победы… Поэтому он радовался, когда возле деревни появлялись волки.

Волк был достойным противником. Таким же умным, осторожным и жестоким. Благородный серый хищник… Брак у волков – на всю жизнь. Независимо от “весовой категории” все волки способны взвалить на спину пятидесятикилограммового барана и бежать с этим грузом несколько километров. На коротком рывке волк настигает летящего по насту зайца, преодолевая стометровку за четыре секунды. А в период бескормицы, разыскивая и преследуя добычу, он может со скоростью двадцать километров в час бежать без передыху до десяти часов кряду. В борьбе за жизнь бесстрашен. Бесстрашие волков – отнюдь не безрассудная самоотверженность собаки. Волк – трезвый, расчетливый рационалист. Он ужасно бережет свою драгоценную персону и из всех ситуаций всегда выбирает самую для себя безопасную. Но если вопрос стоит о жизни и смерти, он дерется как заправский фехтовальщик – молниеносный бросок и такой же стремительный отскок в сторону. Из всех собак так могут драться лишь немногие лайки.

Взять волка в одиночку трудно… Выследить, загнать, убить… Волк слишком умён и осторожен. Обычно на волков идут группами, но Старик был одиночкой, и таким же матёрым хищником. Он на лошади приезжал туда, где были нападения волков, садился на бугорок, и «слушал» местность. Он сам превращался в волка…сам выбирал место, откуда  сам сейчас словно наблюдал за самим собой… Старик знал, что ему, волку, нужно место, откуда он может видеть потенциальную добычу, и откуда он может так же вовремя проконтролировать появления опасности в лице человека. И он находил это место. Своим звериным чутьём Старик вдруг понимал, что волк сейчас наблюдает за ним с вершины высокой сопки в нескольких километрах от него. Потому что лучше места быть не может. После этого Старик садился на лошадь, и уезжал в сторону деревни. Но едва складки местности скрывали его от взгляда волка, Старик поворачивал лошадь, и ехал с огромным крюком, чтобы не попасть в область прямого видения волка, заходя с тыла засаду волков. Старик оставлял лошадь в ложбине, а сам осторожно выползал на хребет. Доставал бинокль, и с удовлетворением видел серые силуэты хищников на хребте соседней сопки, наблюдающими за долиной. «Вы проиграли…» - тихо шептал Старик, наводя прицел винтовки на самого крупного зверя – первым выстрелом надо было обязательно завалить вожака стаи.

Когда Старик появился в родном селе, волки исчезли из окрестностей. Это была его территория. Изредка какой-нибудь случайно забредший волк решал застолбить эту территорию за собой, но едва об этом узнавал Старик, судьба отводила волку несколько дней жизни.

Но однажды Старик забрёл в одно место. Горный хребет, словно кинжал, разрезал степь на две части, и он выехал на самый конец этой гряды. Выехал, и замер…словно что-то оборвалось в груди. Старик сел на камень, и заплакал. Перед ним плескались красота и покой. Старик оплакивал свою жизнь, свою судьбу, Страну, которой он служил, и которой уже нет, оплакивал могилы своих друзей, служивших этой Стране… Слёзы бежали и бежали по его щекам…вместе со слезами из сердца выходила боль… Место вышедшей боли в его сердце заполнила красота и любовь.

В селе все были удивлены, когда узнали, что Старик попросил отвести для выпаса ему это малопригодное место…горный хребет, пересыхающие ручейки, маленькая трава… Вся борьба среди сельчан шла за буйные заливные луга в долинах вдоль степных рек.

А Старик…взял себе этот горный хребет…построил небольшой саманный домик, и остался в горах… Изредка появлялся в селе за продуктами, и лицо его было наполнено счастьем и покоем.

* * *
Через час маленький междугородный автобус вёз меня из города. На автостанции я взглядом выбрала ближайший рейс в какую-то маленькую деревушку, которая была последним пунктом назначения, и за которой по карте не было уже никаких населённых пунктов.

Всё было решено. Найти глухое место, и умереть. Не муча никого. Сколько мне осталось?

День? Три? Неделя?..

Я сошла в маленькой деревушке, и стараясь идти прямо и не шатаясь, пошла по ближайшей улицы вдоль полуразваленных стареньких домишек. Меня провожали удивлённые взгляды двух бабулек, сидевших возле автобусной остановки, которая, видимо, играла роль местного культурного центра. Если бы не они, то я бы решила, что приехала в вымершую деревню.
Был тёплый весенний день. Солнце ласково касалось меня лёгкими дуновениями ветерка, а земля была покрытой нежно-изумрудной молодой травой, настойчиво пробивающейся сквозь пожухлую прошлогоднюю траву. Скоро я растаю в этой траве…

Улыбаюсь… Слёзы накатываются на глаза… Тело скручивает острая боль, и я присаживаюсь на обочине… Перед глазами плыли облака…или у меня поплыло сознание… Нет…надо идти. Рано падать. Деревня слишком близко. Дорога шла вдоль небольшой речушки, петлявшей по степи. Вдали…чёрт…сколько же километров до туда…перед глазами всё плывёт…там возвышается горный хребет…и меня неудержимо манит туда. Там меня точно никто не найдёт. Найти глухое место…какую-нибудь пещеру… Туда…только туда… Господи, дай мне силы дойти!..


Гл. 2
Старик сидел на пороге своего небольшого саманного домика в небольшой долине. За домом был небольшой загон с маленькой отарой овец, которые изредка негромко блеяли. Волк никогда не трогал его овец. Старик знал, что его логово находится в нескольких километрах, за горным хребтом. Даже, если бы он не спас этого волка, тот не стал бы охотиться на добычу в такой близости от своего логова, чтобы не навести охотников на свою волчицу и потомство.

Старик сидел, расслабившись, внимательно слушая Степь, и ожидая проявления второго Знака. И тут его взгляд привлёк орёл, круживший над соседней долиной. Он явно что-то высматривал. Это был не суслик. Это была не охота. Это было какое-то ожидание чего-то. Через несколько минут к нему присоединился второй орёл… Они неторопливо парили над одним и тем же местом, и вскоре к ним присоединился третий орёл.

- Нда… - задумчиво покачал головой Старик. – Однако… Смерть пришла… Почему не за мной, дура? Я то уж давно тебя жду. За кем тогда пришла? Над кем стоишь, занеся косу? А Степь тебе, дуре, разрешила забрать чью-то жизнь?

Скорее всего какое-то крупное животное, решил Старик. На мелкое зверьё орлы бы давно накинулись, и растерзали. Значит…какая-нибудь больная или подраненная корова, либо лошадь. Надо было идти.

Он издалека увидел тёмный силуэт, лежащий неподвижно в каменистом русле пересохшего ручья. Но не сразу разглядел, что или кто это в наступавших сумерках. Лишь в нескольких метрах замер, словно споткнувшись.

- Эй!.. Ты кто?..

Но неподвижное худенькое тело, лежавшее навзничь, даже не шевельнулось на его возглас. Старик подошёл к телу и присев на корточки, тронул его за плечо. Тишина. Старик потянул тело за плечо и, чувствуя его удивительную лёгкость, перевернув на спину, изумлённо охнул.

- Эхма… Дура… Ты кто? – на него едва дыша, бессознательно смотрело обезображенное язвами женское лицо. – Зачем Смерть с собой привела? Сама уже в обнимку со Смертью лежишь. Только ты, дура, не знаешь, что в Степи Смерть не главная. Она ещё должна у Степи разрешения спросить, чтобы забрать тебя, дуру…

Он с трудом закинул лёгкое, как пух, тело девушки на плечо, и, покачав головой, прошептал: « Совсем молодой барашек больше весит…»

* * *
Сознание возвращалось медленно. Что-то тёплое и влажное касалось моего лица. Лишь с небольшим стоном мне удалось развести веки… Прямо над моей головой нависало лицо Старика с узкими восточными глазами и беспристрастным выражением лица, протиравшим моё лицо какой-то мокрой тряпкой.

- Очнулась, дура.

- Ты…кто…- с трудом прошептала я, ощущая, как он по капле выдавливает с тряпочки по капле между моих губ какую-то горькую жидкость.

- Я – Бог. А ты – дура. Поняла?

Какой-то идиот… Я попыталась презрительно хмыкнуть, и снова провалилась в пустоту…
Возвращение в сознание было противным…во рту словно кто-то нагадил…чем поил меня этот сумасшедший Старик?

Я с трудом приоткрыла веки, и повернула голову. Я лежала на овчине, укрытая такой же шкурой, в каком-то небольшом саманном домике, состоящим из единственной комнаты с небольшим грязным окошком. Печка буржуйка была растоплена, и на ней стоял ковш, над которым белесыми волнами поднимался пар. Дверь была распахнута настежь, и на пороге сидел старик, подставивший своё лицо утренним лучам солнца.

С трудом перевернулась, и села на край самодельной лежанки. Старик, услышав шорох, взглянул через плечо:

- Проснулась, дура…

- Проснулась… - буркнула я в ответ, - и мне пора идти.

- Конечно, пойдёшь, дура. – Старику явно не были знакомы правила приличия. – Зачем мне здесь нужна такая дура? Которая Смерть обняла, и за собой тащит.

- Никого не тащу, старик. Это мой путь, и не тебе судить.

- Что ты знаешь про Путь, дура? Думаешь, выбрала свой Путь, и идёшь по нему? Мы не выбираем Путь. Это он выбирает нас. Рожденный Волком не может выбрать Путь Зайца. И твой Путь там, где ты находишься сейчас. Твой Путь нашёл тебя, и привёл сюда. И ты даже не знаешь, зачем.

- Я пришла умирать… - неожиданно для себя, призналась я. – У меня рак, старик… Всё бесполезно… Сколько осталось…день, или неделя…

- А это не тебе, дуре, решать… - презрительно скривился Старик. – Твоя человеческая стая не смогла тебе помочь. Она отвергла тебя, больную дуру и уродину. Так, да? Поэтому ты пришла умирать сюда. Ты сильная дура, раз нашла в себе силы не цепляться за стаю, а гордо уйти. И теперь твоя жизнь в руках Степи и Неба.

- Старик… Какая жизнь? Ты же видишь меня…

- Заткнись, да?.. Что ты знаешь про жизнь? Ты ведь даже не понимаешь, что для Бога одно мгновение жизни равно вечности. Сегодня – первый день твоей оставшейся жизни, дура. И от тебя зависит, чем ты наполнишь эти дни своей оставшейся жизни, которые для Бога равны вечности.

Старик поднялся, подошёл к печке, и налил в кружку из ковша настой какой-то травы:

- Кушать тебе не надо. Всё равно подыхать пойдёшь. Вот это выпей, дура. Один листик заваришь – лечишься. Два заваришь – умрёшь. Падун-трава. Я тебе полтора заварил. Может, быстрее сдохнешь. Потом умирать пойдёшь. Туда пойдёшь, куда я покажу. Поняла, дура?

Я, осознав, что он не будет останавливать меня и мешать моим планам, и потому согласно кивнула, начав пить обжигающий противный настой.

* * *
Старик тащил меня в горы. Конечно, это были не Кавказские горы, а просто небольшой горный хребет, рассекающий Великую Степь на две части, но подъём из-за моей слабости давался с трудом. Мы делали частые привалы, когда я просто валилась на камни.

- Слушай, Старик… Тебе какая разница… Оставь меня здесь… - не выдержала я.

- Заткнись, дура! – Резко оборвал меня Старик. – Я лучше знаю, где надо умирать.

Мы вышли на вершину хребта, когда Солнце начало свой путь к закату. Но Старик, после небольшого отдыха снова поднялся и кивнул мне – пошли. Я, понимая, что осталось уже недалеко, послушно шагнула за ним.

Начался небольшой подъём вверх в конце хребта, когда нам пришлось пробираться между огромных валунов, которые напоминали развалины древнего замка неведомых