По ту сторону. Глава 10

Должна признать – у меня очень скверный характер. Я из тех, кто на линованной бумаге пишет поперек. Родители не переставали удивляться: в кого она такая!? Старшая сестра Шурка – их дочка. Лицом она в папу, ну просто вылитая, а фигура и характер мамины.  Покладистая, неконфликтная, я бы даже сказала, бесхребетная – домашняя клуша. Она рано вышла замуж, родила сына, погрязла в домашних заботах, и  довольна. Чему, спрашивается, радуется?
Я, бывая у них в гостях, не переставала удивляться. Муж Шурки, мой зять, увалень, приходит с работы – на диван; она у плиты, борщи ему наваривает. Пожрут, в ящик уткнутся, и пока все сериалы не пересмотрят спать не ложатся. Оба   себя поперек шире. А, впрочем, это их дело. Раз им нравиться, значит так и надо.
Я полная противоположность сестре – худышка, но крепкая, спортивная; колючая – не даром Ивашка Рябов сравнил с ершом.
В школе меня постоянно обижали, пока не научилась драться: сначала просто кулаками, без правил, так сказать, затем стала ходить в секцию айкидо. Девчонки  из нашего класса меня ненавидели, но боялись. Пацаны недолюбливали, и тоже побаивались:  при случае могла врезать – мало не покажется. Одному уроду, когда тот попытался «зажать» меня и облапить, в броске вывихнула плечо. Был скандал, причем того придурка признали потерпевшим, а меня хулиганкой. Родители «урода» грозили судом, но, в конце концов, «дело» спустили на тормозах. Только моим родителям пришлось перевести меня в другую школу. И все наперекос пошло.
В старой школе я хоть и не отличницей была, но до троек никогда не опускалась, а в новой  чуть не на круглые двойки скатилась. Уроки начала прогуливать, пропадала во дворе до темна, в компании, прямо скажем, не самой образцовой. Сигареты и выпивка были там обычным делом. Но у меня, слава богу, ума хватило, не подражать новым приятелям-подружкам во всем. Курить я не стала принципиально, чтобы не нарушать спортивный режим, и пила лишь пиво, да и то редко. Я по-прежнему много читала и любимой моей телепередачей оставалась «Что? Где? Когда?».
Окончив с горем пополам девять классов, я поступила в медицинский колледж. Почему? Да, просто всегда хотела стать врачом. Мама с папой, конечно, в штыки приняли мое решение. «Заканчивай одиннадцать классов и поступай, как все нормальные, в мединститут. Наймем репетиторов, вытянут тебя, раз сама не в состоянии». И уговаривали, и ругали – все без толку. Упрямства моего – на десятерых хватит, если уж решила чего – хоть башку расшибу, а сделаю. По правде говоря, надоела, к тому времени, школа хуже горькой редьки, да и уверенности, что сумею ее благополучно закончить, не было. А колледж не только среднее образование даст, – так я родителям втолковывала, – но и специальность. Поработаю, мол, младшим медработником, определюсь окончательно, потяну ли на врача.  Переиграть же, никогда не поздно. Убедила. Точнее, устали они со мной цапаться, махнули руками – делай, как знаешь.
Да, характер у меня не сахар. Но именно благодаря ему уцелела,  оказавшись в совершенно немыслимой ситуации –  угодив в реальное Средневековье. Не свихнулась и не опустилась,   старалась не просто выжить, но и жить достойно, насколько это возможно в данных обстоятельствах.
А Чужой Мир продолжал испытывать на прочность. Опять одна. Опять негде приклонить голову.
Сбежав от возможных преследований барона  фон Борхерта, я нашла в порту большую рыбачью лодку с парусом, хозяин которой согласился за два с половиной талера отвезти в Антверпен.
Ивот я здесь.
На постоялом дворе за ночлег и баланду, подаваемую на ужин, сущие гроши брали, но для меня и эти расходы грозили стать неподъемными. В карманах, что называется, ветер гулял.
Днем я бесцельно слонялась по узким кривым улочкам Антверпена, - сидеть и нюхать вонь постоялого двора невыносимо, - с робкой надеждой приискать работу, чтобы была по силам. А ночами тихо ревела в подушку (точнее, в набитый сеном мешок) и молча просила Бога сжалиться надо мною – вернуть домой.
Город пребывал в плачевном состоянии – последствие «испанской ярости», событий шестилетней давности. Испанская солдатня, как рассказала мне подвыпившая хозяйка постоялого двора, тогда совсем озверела, из-за задержки жалования,  начала грабить город и громить все, что попадалось под руку, колоть и резать, не разбирая правых и виноватых. По словам женщины, сущий ад творился на улицах и площадях Антверпена – все было завалено трупами, кругом горело и рушилось. Она ни сколько не преувеличивала: на следы пожарищ я натыкалась всюду, а главную площадь города «украшали» черные от копоти развалины – все что осталось от городской ратуши.
Ширина большинства улочек Антверпена такова, что позволяла дотянуться рукой из окна до дома напротив. К этой особенности здешнего градостроительства я уже успела привыкнуть. Вот что по-прежнему раздражало, так это привычка городских жителей выливать помои прямо из окон, чуть ли не на головы прохожим. В дожди улицы превращались в зловонные канавы, но всем наплевать. Хорошо еще дни сейчас стояли солнечные. Вообще, погода была чудесной – не холодно и не жарко. Все, что могло цвести, цвело, чирикали воробьи, на крышах орали коты, по улицам, задрав хвосты, носились собаки. Город оживал, залечивал раны.
Солнце уже перешло на запад, подсвечивало золотом черепичные крыши и дымовые трубы. Я спешила к порядком  опостылевшему постоялому двору – успеть до темноты. Какое-никакое, а убежище. Гулять ночью по Антверпену – чистое безумие, занятие для самоубийц.
Улицы быстро пустели, лишь немногочисленные питейные заведения оставались открытыми, принимая бесшабашных гуляк, из тех, кому «море по колено». У дверей одного из кабаков я заметила фигуру, показавшуюся знакомой. Подойдя ближе, окончательно убедилась, что знаю этого человека. Разве можно спутать с кем-нибудь богатыря из команды капитана Карстена!? Того самого, что я нарекла для себя Тарасом Бульбой. Он, как видно, только что вышел из кабака и занят был тем, что проделывали, без всякого смущения, в любое время дня и ночи, все местные мужчины – мочился на стену. Меня подобные сцены уже не шокировали – привыкла. Я лишь чуть-чуть замедлила шаг. Бульба повернулся и, поправляя штаны, скользнул по мне безразличным взглядом – не признал. Он направился обратно в кабак, а у меня сердце заколотилось: возможно, здесь и другие члены команды? Так захотелось опять увидеть Роде и братьев Рябовых, прямо как родных! В этом враждебном мире они роднее всех родных, хотя я для них, ясное дело, никто, и звать меня никак. Они, верно, давно забыли, как вступились за незнакомца  в чужом городе. И все же, я пошла следом за Бульбой – не хотела упускать шанс прибиться к «своим», братьям по крови, так сказать.
Таверна, куда я вошла, ничем не отличалась от десятков подобных, кои довелось посетить за время странствий по балтийскому побережью: закопченные стены и потолок, очаг, длинные столы, масляные светильники. В сидящих за столом мужчинах я сразу признала «наших».
– О, да это, никак, Воробей?! Греби к нам, земляк! – раздался зычный голос Ивашки Рябова.
Брат его, Афоня, сидел тут же, в компании знакомых мне Лиса и Беса, вместе с несколькими мужиками, которых в прошлый раз  не  приметила. И не видно было среди гуляк-моряков их доблестного капитана.
Ох, и досталось моим плечам от дружеских похлопываний лопатообразными ладонями Ивашки с Афонею. Охламоны – никакого понятия, как следует обращаться с дамой… Тьфу ты, до сих пор забываю, что для всех окружающих я мужчина, а никакая ни барышня.
– На ловца и зверь бежит, – объявил Ивашка. – Ты, паря, нужон нам до зарезу. Пойдешь в команду лекарем?
– Как, – удивилась я, – у вас же есть лекарь – Карл?
– Не, ему надысь голову ядром оторвало.
Известие о трагической гибели моего коллеги  из уст Ивашки прозвучало так, словно речь шла о досадном недоразумении, не более.  Меня же оно потрясло.
– К-каким ядром? – выдавила я запинаясь.
– Знамо каким – из пушки. Да он и виноват – кой бес понес на палубу в самую сечу.
Че-о-о-рт! Да что же такое – по ним, оказывается, из пушек лупят!
– Что паря, труса празднуешь? – процедил Ивашка насмешливо, заметив мой испуг.
Я отрицательно замотала головой.
– Вовсе нет. Готов стать вашим лекарем. А капитан… Рысь, он где?
– На судне. А нам позволил гулять. До утра. Ну что, Воробей, по рукам? – повернулся к брату. – Что, Афоня, берем молодца в команду?
Молчаливый Афоня пожал плечами.
– Я что. Аки Рысь порешит…
– Решено, значит. Рыси в радость, что лекарь сыскался. Стало быть – по рукам.
Мы с Ивашкой, согласно обычаю, «ударили по рукам».
– Гля, братва, – прогудел Рябов, – коего соколика в товарищи берем! Теперь должно обмыть сговор. С тя, паря, магарыч.
О-хо-хо. Плакали мои денежки… Ну, да ладно, зато теперь я член команды – и заступиться есть кому, и жалование, глядишь, буду получать.
– Хозяин! – крикнула я громко на немецком. – на зов явился пожилой горбун, которого я знала, как владельца этой корчмы. – Вина моим товарищам!
Пирушка покатилась  комом с горы, разрастаясь и  набирая обороты. Откуда-то появились местные жрицы любви – кабацкие шлюхи, за версту чующие поживу, и летящие к подгулявшей компании, как мухи на  го… извиняюсь, на мед. Воистину, их профессия не только древнейшая, но и одна из самых востребованных во все века. Что поделаешь, есть спрос – будет и предложение. Появление «веселых девочек» добавило морячкам веселья. Соленые шуточки, похлопывание дамочек по мягким местам, радостное повизгивание потаскушек влилось в общий разноголосый хор. Содом и Гоморра!
И все бы ничего, когда б шлюхи, черт их дери, не положили глаз на меня. Сразу две «очаровашки» вознамерились устроиться у меня на коленях. Одну удалось отпихнуть – ее тут же перехватил Лис – а вот другая, несмотря на мое активное сопротивление, повисла на шее и обмусолила мне все лицо мокрыми губами. Дрянь такая – убила бы! Но, этого-то я как раз позволить себе не могла. Да чего там – даже послать подальше дуреху, видящую во мне симпатичного юнца, нельзя. Что бы подумали друзья моряки!?
Весь трагикомизм моего положения заключался в том, что я, играя роль мужчины, должна вести себя именно как мужчина. Назвался груздем – полезай в кузов.
Не находя благовидного предлога избавиться от назойливой  проститутки, я вынуждена была терпеть. Руки чесались (и ноги), так хотелось спихнуть дамочку с колен и залепить хорошего пендаля, чтобы вылетела на улицу, открыв дверь своей пустой головешкой. Однако, я сдерживалась, не позволяя ей только  лезть шаловливыми ручками куда  вздумается, и отворачивалась, когда нахалка норовила одарить поцелуем. Дуреха гладила мне волосы и нашептывала на ухо какие-то глупости на дикой смеси голландского, немецкого и французкого. Я уже неплохо понимала  этот «язык международного общения», своеобразное «эсперанто», распространенный, на сколько мне известно по побережью Северного моря от Гамбурга до Кале.  
– Извини, милая, – процедила я сквозь зубы полушепотом, – мне нечем тебе заплатить.
– Лгунишка, – не поверила дамочка, – я знаю, у тебя есть деньги. Но такому красавчику как ты я согласна скинуть половину цены.
Вот, зараза! Чертова пиявка, присосалась – не оторвешь.
Привлекательная