Красота, любовь и верность

Один старый доктор рассказывал Серёге, что в сталинских лагерях, где он в больничке практиковал само собой по принуждению и необходимости, в исключительных случаях приходилось спасать больных с очень высокой температурой клинописью. То есть клин клином ну и дальше, как сказано. Расконвоированные для этого использовались из тех, кто покрепче. Помочь как – то надо, а лекарств не наблюдалось. Так что к лихорадящим требования минимальные - лежать тихонько и потеть. Собственно это было не требование, а пожелание. И ведь помогало. Не всегда конечно, но помогало. У таких больных внутри магма кипит. В местах соприкосновения даже порой пощипывать могло и к концу процедуры пахло шашлыком настолько отчетливо, что хотелось вина кисленького - шутил старик.
- Только с красавицами при таком способе лечения надо было быть осторожным - говорил он - уж очень они горячие. С ними можно кое - где кожу опалить до углей. Дурнушки не в пример холоднее. Серёга к рассказу старика, своего коллеги, относился с сомнением, хоть и допускал, что нечто подобное, возможно, могло быть в условиях лагеря. Относительно красавиц у него была своя теория. Он считал, что красавицей можно не только родиться, но стать, под воздействием мощного фактора. Таким фактором могут быть деньги. Хотя те же деньги могут изменить внешность и не всегда в лучшую сторону. Как чувствуют себя богатые люди, Серёга узнал в двенадцатилетнем возрасте, когда подруга его матери тётя Люда выиграла Волгу по лотереи. Вообще-то говоря, она была дурнушка, но очень добрая. Несколько дней после аванса и расчета у неё можно было стрельнуть без отдачи мелочевку на мороженое. Пока водились деньги, она была в смысле кредитования человеком безотказным. Правда это знал не один Серёга, поэтому надо было обращаться за деньгами с четвёртого по седьмое и с пятнадцатого по восемнадцатое каждого месяца. Вне этих рамок у неё денег не было. Может быть поэтому, она была очень худенькой и тихой. Серёгин отец частенько обращаясь к ней, говорил
- Ну чего ты сидишь, как мышка. Опять зарплату раздала алкашне? Ей Богу, Людка, мне придется у тебя деньги отнимать и выдавать на обед, вон как нашему короеду на буфет в школу - и он кивал на Серёгу.
- А я этих алкашей твоих скоро перебью всех - говорил Людке дядя Гриша, друг Серёгинова отца. У неё при этом на некрасивом лице серые глаза темнели, и выражение их становилось беззащитным настолько, что отец отчаянно махал рукой, дядя Гриша сникал и смотрел себе под ноги, а Серёге хотелось погладить Людку по волосам и прижать её некрасивое, жалкое лицо к своей детской груди. И вот в лотерее 1959 года она выиграла «Волгу». Об этом невероятном событии Серега узнал от неё в кафе «Мороженое», куда она его однажды привела, предложив заказать всё, что только хочется. И когда, казалось, его живот от съеденного мороженого покрылся ледком, сообщила, что выиграла по лотерее машину. И он в ту же минуту понял, что значит быть очень богатым. И до сих пор остался благодарен этой женщине, за приобщение к невероятно прекрасному ощущению. Ведь мог его никогда не узнать. Разумеется, получить от государства Людка захотела денежный эквивалент «Волги». Впрочем, не это главное. Буквально через несколько дней после этого события из дурнушки она превратилась в красавицу, и не только потому, что приоделась. Красота вылезла изнутри, из глубинного сознания, которое проорало Людке, что при таких деньгах глупо не быть красивой. Серёга помнил, когда он впервые это заметил. Они поднимались с ней в лифте на шестой этаж. Дело было сразу после похода в кафе «Мороженое» и он обратил внимание на то, что небольшие груди тети Люды даже под кофточкой смотрят, словно зенитки, прямо в потолок движущейся кабины, а глаза приобрели оттенок, которому он нашел определение только через несколько лет, когда впервые увидел аметистовую друзу. Его отец тоже почувствовал в ней перемену, так как трусил ногой, сидя напротив, за столом и не отрывал обалдевшего взгляда от Людкиного лица. Дядя Гриша в это время уверял Людку, что она конченая дура, поскольку можно было продать машину по спекулятивной цене восточным людям с базара. Она ему, кажется, не верила. Словом, от неё со страшной силой стало веять притягательным обаянием буржуазии. Серёгина мама, погладив по лысине мужа и потрепав по густой шевелюре дядю Гришу, прекратила тогдашний треп, сказав
- Ребята помолчите, Людка уже едет, помашите ей ручкой и кончайте обсуждения на этом. Людка уехала в Сочи, откуда вернулась с красивым мужиком, которому дядя Гриша дал понюхать кулак и пообещал, в случае если он её обидит, свернуть шею. Впрочем, обещания своего не выполнил. Халявщик исчез очень скоро, как только закончились деньги от лотереи. Серёжка отчетливо помнил, как возвращаясь поздно вечером после футбола, увидел в подъезде у окна скорбную фигуру тети Лиды. Он подошел и спросил, почему она не заходит в квартиру. Она ничего не ответила, только вдруг обняла его и зарыдала. Потом, так и не сказав не единого слова, побежала по ступенькам вниз. И всё. Потом тетя Люда умерла. А когда много лет спустя, Серёга спрашивал у мамы, от чего всё-таки она умерла, его умная мама несла какую-то чушь об острой сердечной недостаточности. Ведь умерла-то Людка потому, что узнала, как замечательно быть богатым и красивым человеком. А, когда деньги кончились, просто не захотела продолжать жить в бедности и вновь становиться дурнушкой. Итак, красавицей можно родиться, а можно, при определенных обстоятельствах, в красавицу превратиться из страшненькой. Возможно изменение и в обратном направлении. Красавица вдруг из-за денег становится уродиной. Наличие денег очень причудливо может отражаться на владелицах. Таких случаев сколько угодно. Серёга помнил одну такую дамочку. Она хоронила своих мужей одного за другим. Деньги их переходили к ней. В конце концов на ней перестали жениться и не потому, что её мужики мёрли, как мухи. Она потеряла привлекательность. На лице её появилось, и уже не исчезало, противное брезгливо - недоумевающее выражение. Выглядеть бывшая красавица стала ужасно. Впрочем, Серёжке всё равно нравились только красивые внешне. С ними разумеется сложнее иметь дело, но с собой в юности, пока не получишь по лбу, спорить бесполезно.
В восьмом классе, среди учебного года, сразу после новогодних каникул, появилась новенькая ученица. Девочку посадили за Серёгину парту, так как место рядом с ним было свободно. После первого беглого осмотра он решил, что никого красивее никогда не видел. Особенно хороши были белокурые густые волосы. А на переменке, наблюдая, как новенькая продефилировала в буфет, понял, что она богиня. Толи походка у неё оказалась взрослой женщины, толи было ещё что-то, что как-то не вязалось с хрупкой фигуркой и худенькими, хоть и очень стройными ножками. На следующем уроке он нахально прижался своей ногой к её бедру, ожидая обычную реакцию на это. Одноклассницы страшно смущались, краснели, или возмущенно фыркали и немедленно отсаживались на край скамьи. Но новенькая вначале словно ничего не заметила, но через минуту как-то медленно, даже лениво, склонилась к Серёжкиному уху и шепотом спросила
- Тебе приятно прикасаться ко мне? Он моментально почувствовал, как кровь прилила к его лицу и немедленно ретировался, восстанавливая статус-кво. Последующие три урока он ничего не слышал, а только ощущал в смятении, как его наполняет чувство влюбленности. После уроков Серёга стоял на противоположной стороне улицы и ждал, когда предмет его неожиданной любви появится в дверях школы. Вот она вышла, огляделась и, заметив его, помахала рукой, явно подзывая к себе. Когда он подбежал, она спросила
- Хочешь меня проводить? - Серёга даже ответить был не в состоянии. Только утвердительно кивнул головой. Они прошли несколько шагов и она спросила
- Где ты живешь?
- В центре, а ты?
- В цирке. В цирковой гостинице. Я из цирковых. Мы в вашем городе на гастролях. Воздушные эквилибристы Лурье. Будем работать целый месяц - потом добавила - давай прибавим шага, очень холодно. Только тут Серёга заметил, что она довольно легко одета. Шел январь, было холодно, а на Маше, так звали девочку, была куртка из плащевого материала. До цирка - четыре квартала. По существу они их не прошли, а пробежали. Гостиница представляла собой деревянное сооружение с темным длинным коридором, примыкающее прямо к круглому зданию цирка. С обеих сторон в коридор выходили выкрашенные зеленой краской двери. В одну из таких дверей они и зашли. Комнатка была небольшая. Их встретила белокурая женщина, она жарила на электроплитке картошку. Серёга подумал, это мать Маши. Они были очень похожи. На вбитых прямо в стену гвоздях висели блестящие цирковые костюмы. У окошка, разделенные тумбочкой, две узкие кровати. Посреди комнаты круглый стол, застеленный клеенкой. Женщина внимательно оглядела парочку и спросила
- Ты, Матильда, я вижу со школьным товарищем?
- На одной парте сидим - ответила Маша.
- Ну вот и садитесь за стол рядышком, я вас покормлю. Серёга, было, начал отказываться, но Маша уже расстегивала его пальто. Пришлось есть жареную картошку с молоком. Еда, впрочем, была вкусной.
- Зови меня Линда - протягивая руку, сказала Машина мать.
- Как, просто Линдой? - переспросил Серёга.
- Мы все её так зовём - сказала Маша и пояснила – в цирке так принято, называть только по имени. В это время в номер вошел коренастый мужчина с суровым лицом. На нем был шелковый халат. Ни слова не говоря, он неприязненно уставился на гостя
- Это школьный приятель Матильды - сообщила Линда.
- Кто бы сомневался - сказал мужчина - через час жду вас на арене. А паренька, если хотите, можете пригласить на сегодняшнее представление. Серёга тут же засобирался домой. Никто его не удерживал. Линда протянула ему контрамарку. Маша проводила до дверей.
Дома Сергей рассказал про новенькую девочку маме. И первое, что она сделала это достала меховую безрукавку, которая была у них с незапамятных времён и много лет валялась без дела, так как была маленького размера. Серёга в своё время носить её отказался категорически. Считал её «девчачьей». Она была расшита шелковыми, яркими нитками.
Вечером он был на представлении. Воздушные эквилибристы Лурье выступали во втором отделении. Он едва дождался их выхода. Вначале выскочили на арену два атлета в сверкающих трико с обнаженными мускулистыми торсами, потом две женщины, в которых он ни сразу узнал Линду и Машу. Цирковые костюмы их преобразили. Маша, в частности, отнюдь не казалась ему такой худенькой, как днем в школе и он с беспокойством подумал, что безрукавка, которая лежала у него на коленях в бумажном пакете, будет, пожалуй, ей мала. Линда и Маша поднялись по верёвочным лестницам под самый купол. Потом туда же, ловко, словно обезьяны, забрались мужчины, и началось то, от чего Серёжкино сердце то и дело замирало от страха. Машу с Линдой атлеты раскачивали на руках и швыряли друг другу на невероятной высоте. Наконец всё закончилось. И когда под аплодисменты артисты стали раскланиваться, страх сменился восхищением и гордостью. Маша, прежде чем уйти с арены, посмотрела на Сергея и махнула рукой. Лицо её в ярком свете было бледно -