1
Нынче радист – вымирающая профессия. По крайней мере, в геологии. В прежние времена настоящий, умеющий выстукивать морзянку специалист был желанной персоной в геологических партиях и находился на особом положении. Он – голос и уши партии. Вести с «большой земли», - хорошие ли, плохие, - все через него. Те, кому случалось ждать важного известия, каждый раз, перед сеансом связи, смотрели на радиста так, словно от того завысило, оправдаются ли их надежды. И если, скажем, где-то далеко, супруга рожала мужу-геологу первенца, то первым об этом радостном событии узнавал радист, а уже потом счастливый отец.
Все изменилось с переходом на голосовую связь. Портативную «Ангару» привести в рабочее положение не многим сложнее, чем включить телевизор. Знай себе, жми на тангенту «прием/передача», вещай: ««Вал», я «Вал сорок семь». Для вас ничего нет. До связи». Проще простого: обезьяну посади – справится.
Радист Михалыч, по прозвищу «колымчанин» был осколком легендарного прошлого. В свое время он бортрадистом летал, сначала на «Ли-2», потом на «Ил-14». Всю необъятную восточную часть России от Омска до Магадана и от Хабаровска до Певека облетел, но укорениться на Севере не смог, да и не захотел. Вылетал пенсию к сорока годам, и подался на Юг. Решил на родине осесть, в Краснодаре, где имелась многочисленная родня. А по пути завернул колымчанин в Душанбе, в гости к армейскому другу.
Тут и приключилась с ним история, вроде рассказанной бичом – персонажем песни Высоцкого «Про речку Вачу».
Встречу отметили крепко, продолжив и на следующий день. Гуляли сначала на квартире у сослуживца, потом нелегкая вытащила их на улицу, а там и растеряли друг друга. Колымчанин обнаружил себя лишь на утро другого дня. Без копейки денег и без документов. В дальнейшем пришлось долго все это восстанавливать: писать объяснительные, слать запросы, проходить через бумажную волокиту. Словом, до Краснодара Михалыч так и не доехал. Прижился в Душанбе. Сошелся с женщиной, устроился на работу в геолпартию.
- Оформим тебя рабочим, - сказал колымчанину Ярошевский. – Так и пенсию будешь получать, и все надбавки.
В партии ко двору пришелся Михалыч. Рукастый мужик. Где чего починить, движок собрать-разобрать, протянуть проводку, новую ручку для молотка выстругать, палатку подлатать - да мало ли - все умел Михалыч, «и швец, и жнец», и радист, само собою. Но был один у него существенный недостаток – слаб на выпивку. Ему только начать стоит, и все - пропал колымчанин на месяц, а то и на два. Закладывал, покуда черти не принимались беспокоить, являться по ночам, а то и средь бела дня. Зная про эту слабость Михалыча, геологи старались его не провоцировать, ограждали, как могли, от соблазна.
По преферансу был большим спецом Михалыч. Но карты в руки брал редко – не тот здесь размах. То ли дело на Севере.
- «Офицера» прошу! – заявил Михалыч.
Решил таки сыграть, вспомнить молодость. Сел четвертым в компанию к начальнику с супругой и геологу Сане Волкову.
- Оставь замашки свои колымские,- возразил Ярошевский,- играй, как все люди.
«Офицер», или «двойная темная» - это для любителей играть по принципу «либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Партнеры Михалыча не привыкли к таким экстремальным трюкам. Зачем? Преферансу азарт противопоказан, а для особо пылких существуют другие игры.
- Не надо, Михалыч, - попросила Саша.
Она, как ни странно, больше за радиста переживала, что тот может, с такой игрой, крупно подзалететь.
- Скучно с вами, - скривился Михалыч. – Кто не рискует - шампанского не пьет.
- А зачем нам шампанское, - усмехнулся Ярошевский, - чай, не гусары.
- Да, вижу. Вот у нас, на Севере…
- Знаем: сто верст – не крюк, сто рублей – не деньги, шестьдесят лет – не старуха. Только здесь тебе не Колыма.
Убедиться в справедливости этого утверждения колымчанин получил возможность буквально на следующий день. За время северных скитаний Михалыч повидал всякое, но наблюдать воочию разрушительное действие подземных толчков ему довелось впервые.
В лагере ужинать собрались, когда тряхнуло, качнуло раз, другой, и еще раз, сильнее. С окрестных склонов донесся шум катящихся камней. Все повскакивали с мест, обратив взгляды на ближайший к лагерю склон. К счастью с этой стороны им ничего не угрожало: откос пологий, да еще покрыт арчовым лесом. Сильно грохотало на противоположном берегу озера, там сорвались и плюхнулись в воду одна за другой две крупные глыбы. По озеру пошли волны, своеобразные микроцунами, с шумом накатившиеся на ближний берег.
Вызванная землетрясением суматоха быстро улеглась. Убедившись, что все тихо, люди вернулись за стол. И тут обнаружилось: пропал Михалыч. Стали искать. Оказалось, радист, перепуганный до смерти, дал тигаля и укрылся в лесочке на берегу, где его и обнаружили. Бедолага, он потом всю ночь не сомкнул глаз, лежал, не раздеваясь, поверх спальника, пугался ночных шорохов.
Перед стихией бессильны даже закаленные северяне. Как и прочие смертные.
2
В Фанских горах сентябрь – поистине чудесное время. Понятия «бархатный сезон» и «бабье лето» лишь отчасти передают состояние здешней природы в начале осени, когда даже в самых бурных реках вода приобретает кристальную прозрачность, когда небо синее синего, а воздух чист и неподвижен, и когда в горах наступает тишина.
Геолог, случись ему оказаться, в нарушение техники безопасности, одному в маршруте, получает уникальную возможность соприкоснуться с Вечностью. Поднявшись на водораздел, человек сбросит с натруженных плеч рюкзак, присядет, достанет сухой паек, не торопясь, поест; затем вытянется на земле и станет лежать, закинув руки за голову. Кругом - звенящая тишина, а над ним бездонное небо. Человеку покажется: он один в целом мире. И ему откроется Вечность…
А скорее всего, человек просто расслабится, и начнет дремать, ни о какой вечности не думая. Созерцательность и мистическо-философские настроения – удел разного рода отшельников да поклонников восточных вероучений, коих развелось в горах, как собак нерезаных. Прут и прут, из обеих столиц, из других мегаполисов, из Прибалтики и Украины, из Польши и Германии. Бесполые, какие-то, существа - не разберешь, где мужик, где баба. В одинаковых хламидах, волосы и у тех и у других до ж.., пардон, до задницы. Им беседовать с Вечностью, как говориться, сам бог велел. А геологу недосуг. Сезон еще продолжается, и недоделанного – выше крыши.
Саша скучала в лагере в обществе Михалыча и Нади-поварихи. Николай в город укатил по делам, остальные в многодневном «выкидном» маршруте.
Ярошевский, узнав о беременности жены, хотел было домой ее спровадить, но Саша отказалась категорически. Чего ей там делать? Торчать в четырех стенах, пылью и вонью бензиновой дышать? А здесь природа, арчовый лес, горный воздух; люди немалые деньги платят, чтобы сюда попасть…
Убедила. Но теперь муж пекся о Саше, как о больной. Подбирал ей самые легкие маршруты, на «выкидушку» вообще запретил идти. Мол, в лагере остаешься, за старшую.
Сидели втроем под навесом. Надя картошку чистила, Саша с Михалычем играли в шахматы. Радист был мастак не только в преферанс, да вот партнера по шахматам ему не находилось. Иногда начальник соглашался сгонять партейку, но с ним было не интересно: думал долго, отвлекался постоянно, вечно дела не давали ему доиграть.
А тут, вдруг, Саша предложила:
- Михалыч, давай сыграем.
Колымчанин усмехнулся: тоже мне, игрок. Думал: разделается с ней, как с ребенком. И тут же получил мат. Обозлился, стал играть внимательнее – тот же результат.
- Ты, что, в шахматную секцию ходила?- спросил обескураженный радист.
- Нет. Меня пэпс научил. Папа мой.
- Он у тебя кто, шахматист?
Саша рассмеялась.
- Скажешь, тоже! Геолог он.
- А-а, - уважительно отозвался Михалыч.
Саша, видя, как страдает мужское самолюбие колымчанина, - проигрывает женщине!- начала поддаваться, стала «зевать» фигуры. Михалыч сразу же смекнул в чем дело.
- Ты чего мне подыгрываешь! Играй по-настоящему.
И опять схлопотал мат.
Надя наблюдала, какое-то время, за игроками, потом сказала:
- До чего же скучная игра. Лучше бы в лото сыграли.
- Втроем?- скептически отозвалась Саша.
- А что, - оживилась повариха,- мы с сестрой и в вдвоем играли, в детстве.
- Так то в детстве.
Не уговорила их Надя. Продолжили сражаться за шахматной доской. Упрямый Михалыч решил, что костьми ляжет, а у «девчонки вчерашней» выиграет. Впрочем, шахматные страсти не мешали им мирно беседовать.
- Действительно скучно, - вздыхал колымчанин. – Самое сейчас время – запить.
- И не думай даже! – воскликнула Саша.
- Думай, не думай, все равно ничего нет. Разве что одеколону…
- Михалыч! – рассердилась геологиня.
- Да ладно, это я так… Не имеет смысла начинать, если продолжить нет возможности.
Саша покачала, укоризненно, головой.
- Обязательно в запой уходить? Нельзя, что ли, как все нормальные люди?
Михалыч, теребя плохо выбритый подбородок, принялся рассуждать вслух:
- Специфика профессии. Радист сидит безвылазно на базе. Заняться нечем, скука. Ну и… Вот в Мургабе на рации - знакомый мой, Вадик Фоменко. Когда на Памире работали, я с ним каждый день на связь выходил. Раз слышу: не его «почерк», не Фоменко. У каждого радиста своя манера ключом работать, свой «почерк». Я ему: «Кто на связи?». Отвечает: «Фоменко». Что за ерунда, не пойму. А потом, когда были в Мургабе, я к нему заглянул. Спрашиваю: «Вадим, а помнишь, тогда-то, я не узнал тебя по «почерку»». А он: «Да это я трезвый был». Ха-ха-ха.
- Ты, Михалыч, лучше про себя расскажи, как чертей гонял, - вмешалась в разговор Надя.
- Было, - согласился радист.- Закуролесил я, на месяц «в штопор» ушел, а может, и больше. Раз сижу утром дома один: моя на работе была. А выпить-то нечего, да и завязывать, чувствую, надо. И так мне плохо, так плохо… Вдруг вижу: из-за шкафа выруливают: пять штук. Черти! И ты понимаешь, пляшут, паразиты. Я на них матом: «А ну, пошли!». Гляжу, исчезли. Потом снова. Так я их и гонял, пока моя на обед не пришла. Испугалась, вызвала скорую. Приехали, укол мне вкатили. В психушку хотели забрать, но я уговорил – оставили. А санитар мне, когда они уходили, говорит: «Ты, мужик, наверное, резко бросил, вот тебя «белочка» и накрыла». Нельзя, оказывается, резко завязывать.
- А какие они, черти эти? – заинтересовалась Надя.
- Обыкновенные, с рожками.
- Ох, Михалыч. Что ты с собой делаешь, укорила радиста геологиня.- Так не долго в дурдом попасть.
- Я теперь осторожно. Вообще, хочу окончательно бросить.
- Давно пора, - поддержала Саша, а сама подумала: «Свежо предание, да вериться с трудом».
Чтобы не провоцировать Михалыча, Саша постаралась сменить тему.
- У тебя дети есть, Михалыч?
- Дочка. В Красноярске живет, с моей бывшей.
- А сколько ей лет?
- Пятнадцать будет.- Михалыч вздохнул. – Скучаю по ней. Последний раз видел ее три года назад – специально приезжал повидаться. А она мне: ты бросил нас, папа. Эх!
В голосе радиста было столько горечи, что Саше стало ясно: вся его «колымская» бравада – маска, а под ней одинокий и ранимый человек.
3
В октябре партия перебазировалась на озеро Хурдак, «пятый номер» в цепочке Маргузорских озер. Здесь не так красиво было, зато имелась автодорога. К тому же поблизости - озеро Нофин, а в нем