маринки, что сельдей в бочке. На крючок рыба не шла, а вот браконьерской «накидкой» вытащили, - дважды забросив, - три полных ведра. Устали потом чистить.
Погода испортилась. Дождило. Бархатный сезон закончился, пора было подумать и о завершение полевого сезона. Хотя формально партия должна находиться в поле до декабря, имелся вариант перебраться поближе к городу, арендовать домишко в какой-либо «зоне отдыха», и жить там с удобствами, получая, при этом, «полевые».
Саша неважно себя чувствовала. По утрам ее тошнило, на еду смотреть не хотелось. Зря не послушалась мужа, не поехала с ним в город. Сиди теперь в сырой палатке, напяливай на себя сто одежек, кутайся в шерстяное одеяло, жди, когда распогодится.
Нашла себе занятие Саша: собирала дикий шиповник. Нарвала уже два больших пробных мешка. Ягоды следовало подсушить,.. но это уже потом, в солнечные дни. Зимой пригодится. Ей теперь надо витаминов побольше. Ей и будущему малышу.
Нежданно-негаданно прилетел вертолет. Эта машина, все знали, была закреплена за геофизиками – специальным оборудованием напичкана. Среди прилетевших Саша увидела Николая, чему очень удивилась.
Муж обнял ее, спросил:
- Все нормально, Сашунь?
Он явно спешил.
- Облет будем делать, - объяснил супруге Николай. - Ребята-геофизики попросили наши точки им показать…
Он зашел в палатку, взял свою полевую сумку.
- Коля, можно мне с вами? – попросила Саша. Ей вдруг захотелось еще раз полюбоваться с воздуха красотами Фанских гор.
- Не надо, малыш. Опять тебя начнет тошнить, – возразил Николай. – Не скучай. Мы быстро: туда-сюда.
Саша только вздохнула, но настаивать не стала.
Вертолет поднялся, резко набрал высоту, ушел в сторону перевала Тавасанг.
Николая Саша видела в последний раз.
Потом следственная комиссия так и не пришла к однозначному выводу о причине катастрофы вертолета «Ми-8», бортовой номер такой-то. Машина только-только прошла плановый ремонт, и управлял ею опытнейший командир Юра Бойко, знавший здешние горы, как свои пять: он смог бы летать и с завязанными глазами.
Вертолет подошел к Чимтаргинскому массиву со стороны озера Куликолон, приблизился к скальной стене и тут… Высказывали предположение: в несущий винт попал шальной камень, сорвавшийся сверху, с ледника, и отскочивший от удара о выступ так далеко, что угодил прямо в лопасть. Машина потеряла управление, врезалась в скалу, мгновенно вспыхнула, и огромным черно-желтым факелом рухнула вниз, к подножью Чимтарги – высочайшей вершины Фанских гор.
В лагере удивлялись, почему так долго не возвращается вертолет. Но особо и не тревожились: может им в город пришлось вернуться, да мало ли… Одна Саша места себе не находила. Николай сказал: туда-сюда, а уж вечер скоро. Что могло их задержать? Если только,.. О, боже!
Саша вспомнила: в пять вечера сеанс связи.
У себя в палатке Михалыч посмотрел на часы: до связи оставалось три минуты. Щелкнул тумблерами на панелях громоздкой как шкаф, мощной «Полосы» - засветились желтые огоньки индикаторов. Михалыч закурил, достал из бокового кармашка палатки общую тетрадь с ручкой, положил перед собой: у радиста все под рукой должно быть. На часах большая стрелка уперлась в «12». Михалыч аккуратно притушил сигарету в консервной банке, нажал на тангенту, поставив ее в положение «передача», выстукал ключом: «РОЦИ, я РОЦЩ». Эфир молчал. Радист повторил вызов. «РОЦИ» отозвался. Михалыч приготовился писать, слушал. Он, вдруг, побледнел, застучал: «Не понял. Повторите».
Чуда не произошло: морзянка, переведенная на нормальный язык, воспроизвела скорбное известие, которое, хочешь - не хочешь, пришлось записать, с тем, чтобы вручить геологу Александре Ярошевской, жене,.. теперь уже вдове, Николая Антоновича Ярошевского.
Старый колымский волк, чего только не повидавший в жизни, совершенно растерялся, страшась и подумать, как сможет он сообщить ужасную новость молодой женщине, еще девчонке, в сущности. Позвать, разве, кого из геологов?…
Михалыч выглянул из палатки, и встретился взглядом с Александрой. Отвел глаза.
- Что-то случилось, Михалыч? – сдавленным голосом произнесла Саша.
Радист молча кивнул, и дрожащей рукой протянул ей листок с радиограммой.
Саша вскрикнула раненой птицей, повернулась и пошла к своей палатке. Не доходя, присела, схватилась за живот.
- Ой, мамочка…
Михалыч бросился к ней.
Бледная, без кровинки в лице, Саша с трудом выговорила:
- Больно.
* * *
В тот год в Фанских горах смерть собрала обильную жатву: жертвами авиакатастрофы стали, вместе с экипажем, семь человек; на восхождениях погибли трое альпинистов, еще один сильно поморозился и спустя месяц скончался в больнице; три туриста-дикаря бесследно исчезли. Что произошло с ними, осталось загадкой.
4
Саша потеряла ребенка, и сама едва не лишилась жизни. Машиной ее отвезли в Пенджикент, в районную больницу, оттуда санрейсом доставили в Душанбе. Три дня она балансировала «на краю» из-за большой кровопотери (последствие выкидыша). Не обошлось без осложнений. Врачи оценивали состояние больной, как критическое.
Саша пребывала в полузабытье, бредила, металась. Все карабкалась наверх, силилась выбраться из глубокой ямы – не получалось; она снова и снова лезла, падала, поднималась… То, вдруг, она оказывалась маленькой девочкой, заблудившейся в горах: отстала от мамы в маршруте, жалобно звала ее, но кругом лишь скалы да бездонные пропасти….
- Саша, девочка моя…
Она открыла глаза и увидела маму, сидящую на стуле, возле кровати. Мама тихо плакала.
- Не плачь, мулечка,- попросила Саша.
- Ой, проснулась… Лежи, лежи. Я не буду плакать.
Появились две женщины во врачебных халатах. Маму попросили выйти. Сашу чем-то напоили, затем сделали укол, она опять заснула.
Утром солнце ярко осветило небольшую, на две койки палату. Саша открыла глаза, осмотрелась. Она была здесь одна – вторая койка аккуратно застелена. Пахло хлоркой и лекарствами. Из крана умывальника, что находился в углу палаты, падали гулкие капли.
Зашла врач, полная улыбчивая кореянка, в годах.
- Как себя чувствуем? Голова не болит? Ну-ка, давай посмотрим тебя… Так, хорошо. Присядь, пожалуйста…. Так, давай послушаем. Дыши… Еще. Не дыши…. Давление, давай, померим.
Тараторила, как сорока. Саша и рта не раскрыла – докторша все сказала за нее.
- Хорошо. Только слабость есть, немного, да? Голова кружится, да? Сейчас сестричка укольчик сделает… Лежи, вставать нельзя, ни в туалет, никуда.
Потом пришла мама. С большой сумкой, в накинутом на плечи белом халате. Присела возле койки, положила руку на лоб дочери.
- Не болит? Я поесть тебе принесла. Покормлю тебя сейчас. Как раньше, из ложечки.
- Какое сегодня число?
- Шестнадцатое.
Саша закрыла глаза, поджала дрожащие губы.
- Похороны уже были?
Мама молча кивнула. Саша, не видя ее, все поняла.
У мамы опять слезы навернулись. Она торопливо достала платок, промокнула.
- А Бронислава Вячеславовна… Как она?- спросила Саша, вспомнив о свекрови.
- Держится.
- А папа? Он в поле?
- Нет, здесь он, со мной. Внизу сидит, в вестибюле. Меня одну только пустили, и то, на полчаса, не дольше.
Мама покормила Сашу, умыла ее, помогла переодеть ночнушку. Саша все, как во сне делала – ушла в себя. Мама лишь вздыхала, шмыгала носом, часто платок доставала.
В таком состоянии Саша пребывала в последующие три-четыре дня. Мама не на шутку обеспокоилась ее душевным здоровьем. Неужели, к психиатру придется обращаться? Не дай бог.
Сашу по очереди навещали все родственники. Старались ободрить. Саша оставалась безучастной к их разговорам, отвечала односложно. Она не плакала, но и не улыбалась, вообще не проявляла никаких эмоций.
На пятый день заявилась Зулька.
- О, привет, Сэнди!
Наклонилась, обняла подругу, чмокнула в шеку.
- Привет.
Саша впервые за последние дни не выглядела человекоподобным роботом.
- Как ты узнала про меня, Зулька?
- Я же в партии Информации работаю. Забыла?
Зулька вывалила на Сашу кучу новостей. В основном про себя. Похвасталась:
- У меня роман. С таким мужчиной… Он москвич, кандидат наук. Красавец. Такой мужик, о-о! Его группа здесь работает, по договору. Они сейчас в районе Магиана. Ты, может, даже видела их. Вы ведь рядом, где-то, находились?
Саша кивнула. Некоторое время она молчала: Зулька неосторожно напомнила ей о трагедии. Потом, неожиданно, заговорила:
- Ты, знаешь, Зулька, я, кажется, на самом деле видала твоего… красавца. Высокий такой, с бородкой? Как же его фамилия,.. Козырев, кажется.
- Кошелев, - поправила Зулька. – Да, это он. Ну, и как тебе?
- Достойный мужчина, - ответила Саша неопределенно. – Зуль, ты Ленку Куракину давно видела?
- Ты что, не в курсе? Она замуж выскочила, за немца, и умотала с ним. Сейчас в Германии живет. Он с ее Борькой вместе работал, на СТО. Ленка мне недавно написала. Мол, скучаю по дому, плачу каждый день… Ой, ой, так я и поверила – плачет она, как же! Рада, небось, до усрачки. Они пока живут… Ну, типа лагеря карантинного. Их там обучают всему: законам, порядкам… Как с дикарями, в общем. И ты поняла, они на пособие уже тачку себе взяли - «ауди»…
Язык у Зульки был, что называется, без костей.
- А брат ее тоже уехал?
- Борька? Да нет, чего ему там делать… Хотя, может и укатил куда. Не знаю, сто лет с ним не встречалась.
После Зулькиного визита Саша немного оживилась. Только чувствовала себя неважно.
И улыбаться, похоже, совсем разучилась.
* * *
Зуля Деникаева не подозревала, что на тот момент, когда она рассказывала подруге о новом любовнике, Лев Никитьевич Кошелев был уже почти сутки мертв. Произошел несчастный случай, из-за небрежного обращения его помощника с охотничьим оружием.
Еще один скорбный эпизод в Фанских горах в тот злополучный год.
5
У Саши появилась соседка. Пожилая и замкнутая. Все молчала, только вздыхала, да постанывала. Саша подумала: уж не немая ли. Самой Саше разговаривать не хотелось, но такое соседство – тоже не подарок. А, впрочем…
Тут соседка подала, неожиданно голос.
- Дочка, - позвала Сашу старуха. – Дочка, налей мне водички.
Саша даже вздрогнула. Уточнила:
- Минералки?
- Ага.
Саша передала ей бутылку, но та не взяла.
- Налей.
Вот так: ни тебе «пожалуйста», ни «спасибо».
Полина Андреевна, так звали бабку, не слишком докучала соседке. Обращалась, в основном, с просьбами, больше смахивающими на приказы: «дай», «налей». Саша не обижалась на такую бесцеремонность: не пристает с расспросами, и ладно.
Иногда, впрочем, на Полину Андреевну находило желание поболтать. Просто так, ни с того, ни с сего, начинала рассказывать:
- Дочка у меня в Оренбурге живет. замужем. Зять-то у меня хороший, работящий мужик, все в доме делает. Он и в магазин сходит, и ужин сготовит, когда дочка на работе задерживается. Она в вечерней школе работает, учительница. Да, зять хороший у меня, ничего не скажу. Вот невестка, Нинка, от стерва, такую еще поискать! Мужик, может, отдохнуть хочет, а она ему: «Хлеба у нас нет, сходи в магазин». Нет, совсем, совести…
Старуха даже не заметила анекдотичности своих высказываний: по отношению к своему чаду белое то, что для другого – черное.
А еще Полина Андреевна панически боялась уколов. Когда в палату входила медсестра со шприцем, она сразу начинала скулить:
- Может не сейчас, а? Попозже…
Медсестра на корню пресекала старушечье
