Произведение «1.10. Гора против Слободы, или Девочка с Кармышка» (страница 1 из 2)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Роман
Темы: историяРоссияроманюностьСССРшколаРоссия разАлександр Зарецкий
Сборник: 1. Россия, раз! Россия, два! Россия, три!.. Роман
Автор:
Оценка: 5
Баллы: 45
Читатели: 3070 +2
Дата:
«1.10. Гора против Слободы, или Девочка с Кармышка» выбрано прозой недели
16.01.2017
«Ульяновск Гимназия Ленина и моя школа.»
Предисловие:
Александр Зарецкий                                                        
                                       Из романа «Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..»
                                                           
Облое чудище власти пожрёт нас, лаяй - не лаяй
                                                                                                                              Эпос  
     
                                             
                                                                 


                                                                       Мотька из оврага, или Повесть о…
                                                                          ( Провинциальные хроники)
                                                                                                ***

1.10. Гора против Слободы, или Девочка с Кармышка

                                                                     
                                                                               Мотька из оврага, или Повесть о…
                                                                             
Часть первая. Гора против Слободы, или Девочка с Кармышка

                                                                      До пяти часов утра лампочка не гасла...  
                                                                      Па-ча-му ты не пришёл, ка-да я была согласна!



  Лето в Тологде - это святое. Генерал срывался каждый июль. Колька ездил охотно, потом не очень, а вдруг стал ждать долгих каникул. Ундина случилась на берегу речки его детства.
   «Ети твою мать!? - не удержался отец, глянув на сына в баньке. - С озёрной ундиной стакнулся. Так, заруби на елде, Колька, - нарочито грубо изрёк. - Это не случка по случаю, а семейный обряд, что-то вроде посвящения, инициации по-умному. К бабам для нормальной жизни тебе самому тропки торить. И помни: не взять от женщины больше, чем она может дать».
  - Ты тоже звал дикарок ундинами? - спросил Колька.
  - Ну, не русалками же!
  …В парках Кармазы сохранились дневные девушки с книжками и альбомами. А вечером в средоточии города Майкл с Алексом увлекали Мэри и Кэт прошвырнуться под нервно-дёрганым светом неона. В провинцию залетели слова, и парни стали чуваками, девочки, - чувихами. Поколение, которое поманили «Звёздным билетом» в иную жизнь.
  На кармазинском Бродвее, улице Советской, в девичестве - Большой Московской, отгородили зальчики в гастрономах, поставили высокие табуреты и из бутылок чужеземного силуэта наливали болгарское вино. Ник Кромов потягивал армянский коньяк, что считалось не в стиль, и знал, что мир принадлежит ему.
  Для народа это было время двух сортов водки, и один - лучше другого.
  Гитарный мусор уже почти смёл Высоцкий. Того любили и подполковники из наружки. Один начал стукачку цитатой: «Иду с дружком, гляжу, стоят». Конечно, Окуджава, но трудяге с похмелья не страдалось о грехах своей родины вечной. У Володьки Трепасто с единственного в городе отлаженного магнитофона подстрекали оба барда.
  - Про Ника Кромова говорят, что он облагородит компанию, - лебезила Татка.
  …Мотька возникла не из пены не морской, а из мутного весеннего половодья. На Кармышке, слободе на речном косогоре, поплыла школа. Учеников разбросали по другим, а в малолюдную Первую перевели класс, сделав его издевательски девятым «г», ибо девятого «в» не существовало. Уж очень были против слободских. От чужаков избавились к маю, но отличников пригрели. Мотька с клеймом «кармышковская» стушевалась среди разноплемённой оравы «вумных» - потомства местного начальства, где уроженцы Кармазы составляли треть. Звали её Варя, но на детских утренниках яркощёкую и круглолицую наряжали матрёшкой. Так и построилось: «Матрёна - Мотя - Мотька».
  Эту школу в Кармазе величали «Гимназией». На фасаде двухэтажного, почти лишившегося архитектуры, здания упрямо проступала старорежимная надпись, а цифра «1801» повторялась на ступеньках чугунной лестницы. Сохранилась и фронда против педагогов под паролем «дисциплину хулиганить».
  «Кромов, - предостерегал завуч, - ваши проказы выходят за рамки обычных школьных шалостей».
  Заслуженный педагог веровал в то, что Россия населена литературными героями. Девочки тогда носили форму, а от ребят-старшеклассников завуч требовал костюм и галстук.
  …Город утопал в сирени. Девчонки глотали цветочки с пятью лепестками. Мотька подкараулила Кромова у стрелки сквериков - «Орёл» и «Решка».
  - Смеяться будешь? - произнесла, а не «привет!».
  - Смотря, что и как скажешь?
  Ник метнул в небо железный рубль.
  - Нам сюда, - показал на аллею, где томился бюст местного большевика от латышей Аверса, убитого Сталиным, но возвращенного народу. Второй скверик облагородило изваяние Реверса - литовского партийца со схожей судьбой.
 - Я, по вашим меркам, диковата, но надо же мне с кем-то по-настоящему общаться, - нахально выступила Мотька.
  Ник понял, что она уже сыграла на него в орлянку. Злясь, продекламировал:
  «Давай, с тобой сразимся в чёт и нечет.
  Пошлём судьбу на новый пересчёт.
  Что будет - будь, вопрос-то - прост и вечен.
  Коварен нечет, беспощаден чёт».

  - Я не могу понять, что именно ты неверно сказал, но говоришь ты не то, - старательно произнесла Мотька и взяла под ручку.
  «Ведёт себя по-дамски или по-свойски?», - в Нике зрел интерес к настырной.
  - Прошвырнёмся, как вы говорите, - предложила та. - По бульварам над нашими оврагами.
  - Овраг - место тёмных сил, - поиграл словами Кромов. - Нет женщины, которая не хотела бы в ведьмы.
  - На вашу верховую-центровую чувиху я не тяну, - не согласилась с намёком Мотька. - Я человек с Кармышка.
  Кромов смирился с Ником, но чуваком с Горы себя не считал.
   - Человек, а с виду - обыкновенная девушка, - рассмеялся, и они отправились искать свою Кармазу. В городе это называлось «ходить».
  «Предсекс», - определял шатающиеся по улицам парочки Трепасто.
  Облака скользили по ещё холодной глади. С середины июня раз в неделю над Кармазой нависала тьма из воды, чтобы ухнуть тропическим ливнем.
  Тараторкой Мотька не была, но истории рассказывать любила.
  - На том островке-утёсе, - махнула девушка рукой, - заветный клад лежит.
  - Найдём его и сообщим urbi et orbi.
  - Матерись по-русски, - надула губки Мотька.
  Их увековечил альбом видов Кармазы. Шагают, обнявшись, к мотькиному дому. А тот, стоящий почти на юру, любил фотографироваться. Снимали-то ухоженный бульвар, коринфский портик дворянского собрания, фонтаны, памятники. Но брали панорамно: до далей того берега. Вот и влезал в кадр первый особнячок Кармышка. Для этого альбома он развернулся обращённой к Реке верандой.
  - Привет кубышка кармышковская, - выдала Татка, выследив их.
  - Ты агрессивна и всегда меня обижаешь, - выговорила ей Мотька.
  - В американской книжонке с колхозным названием написано про комплекс неполноценности, - ужалила Татка, развернулась и пошла.
  «Копытце дьяволицы», - бросила Мотька вслед. – Что за книжка такая деревенская? – обратила лицо к спутнику.
  - Сэлинджер. «Над пропастью во ржи».
  - Есть и другие, не хуже.
  Обе, по сути, скандалили с Ником.
  …Мотька стояла голой у распахнутого окна. Кармышок принимал лучи солнца из-за Реки, и вечером оно уходило из города через слободу: «Чего зенками лапаешь? Какая есть».
  В первое же свидание она увлекла Ника на веранду, остеклённую частым переплётом, где обитала круглый год, топя печурку, спускаясь в дом в самые холода. Здесь Мотька сочинила Ника Кромова и решила воплотить.
  - Не строй из себя ничего, - простенько сказала. - Всё по природе. Познакомились, как снег сошёл, а потеплело, дала, - вульгарно дёрнула бёдрами. - Для Кармышка я забегалась в девочках. - Выпить хочешь? - спросила.
  Вернулась с подносом: графинчик, рюмки, вяленая стерлядка.
  - Самое главное в человеке - живот, - хихикнула. - Как покушаешь, так и попукаешь. Водка оказалась самогонной. «Злодейка кармышковская», - объяснила, разливая. - Самобытное - лучше казёнки. - Это только у нас - такая стерлядка, - подняла пальчик.
  «Хорошо, что мы сделали это», - светилась Мотка, стоя на крыльце в халатике на голое тело. Но вечерняя уличка вдруг стала враждебной.
  «А тот, кто раньше с нею был, - вспомнил Ник. - Высоцкий зря петь не будет», - подумал, увидев кодлу.
  Мотька прижалась к нему: «Пошли вместе и ладошка на попке. Если так, то у нас - серьёзно».
  - Я могу схлестнуться с любым, со всеми сразу, - хорохорился Ник, решив не думать о победе. Относительность своего физического превосходства он понял давно.
  - Ты, конечно, можешь привести парней сверху. Но местные ребята Кармышок держат. Приживись, а уж потом бей морды.
  Так повелось в Кармазе, что лестницы в тысячу ступенек к Реке - для всех, а путь по слободским пьяным мостовым - для местных.
  «Не поймёшь, это - её мальчик или просто мальчик?», - раздалось со скамейки.
  «Слова сидящего - угроза», - знал Ник.
  - Ты - из этих? - спросили.
  - Нет, я - из тех! - бодро ответил он.
  - Будем песенки петь или раздвинетесь? - вступила Мотька.
  Кампания расхохоталась и стала её соседскими парнями.
  «В Нижнем, нынешнем Горьком-городе, - Откос, в Симбирске, нынешнем Ульяновске, - Венец, - объясняла Мотька, - а у нас - Кармышок».
  Подгорье было изрезано оврагами. Некоторые укротили, застроили. Их звали «спусками», а проулки - «вражками».
  «Это всегда была Пароходная слобода, как только забегали они по Реке», - гордилась Мотька.
  Подруга жила в другой России. Ник-то думал, что она сохранилась в медвежьих углах, вроде Туголесья. Но эта отсиделась не за болотами, а на косогоре Кармазы. В городской России не так уж много семейств, что веками пребывают в постоянстве.
  «Девушка я оседлая», - повторяла Мотька.
  Каменные в основе и деревянные поверху особняки. С фасадов - одноэтажки с мезонинами, а в сады-огороды, выходили двумя этажами с непременной верандой. Отвернувшиеся от города дома стояли вразброс и жили в них без скученности. Прикрылись неказистостью, а внутри - традиции городской жизни.
  - Окраина, которая много о себе думает, - определил Трепасто.
  - Все вы там наверху - комиссары и комиссарово отродье, - рыкнула на это Мотька.
  На веранде их роман пережидал непогоду и зимовал. Раз внеурочно пришёл отец Мотки.
  - Привет морским волкам! - крикнула сверху дочь.
  - Не хами, - добродушно ответил. - Шкипер я.
  «Я бы такого в рейс взял», - оценил Ника, осушив лафитник. - Матушка твоя не заглядывала? - спросил, решив, что парень уже достаточно свой.
- Давно её не было.
- Ну, и ладушки, - бросил шкипер, и спустился к себе.
  Со второй половиной дома были ломаные отношения. Мотька служила парламентёром. От них - взрослый двоюродный брат. Подруга сразу и без тени неловкости объяснила, что семья её давно разделилась, мать переселилась к деверю, оставив дочь отцу.
  Ник принял эту внешнюю правду.
  «В школе - комсомолка, на Кармышке - хозяйка, - повторяла Мотька. - И дикую природу люблю».
  В лес они не поехали. Мотька придумала садик. Нашла его при особняке провинциального модерна на боковой, когда-то богатой улице. Ограда выполнена с выдумкой: нижний ярус - глухой забор с рустовкой под каменные блоки, верх - кованая железная решётка. Конторы пустели в семь. Вход с улицы закрыли ещё при диктатуре пролетариата.
   Мотька положила перед вахтёром при воротах во двор пачку «Беломора».
  - Невтерпёж? - осклабился тот.
   Девушка наигранно смутилась.
   - Тогда и пиво?
  Мотька выставила пару пенника, добавив рыбку. Старичка развезло на трезвую голову, а Ника восхитило, как естественно подруга уважила простолюдина подачкой.
   С тыла и забор из голого кирпича, и ограда казались выше. Не античный атриум, но вокруг сухого полуразвалившегося фонтана - одичавшая сирень и две скамейки. Выбрали ту, что в тени.
  В романе «Терраса Ястребовых» в саду этой городской усадьбы влюблялись, стрелялись, валялись пьяными, спорили о судьбах России и, страшась революции, гоняли чаи на воздухе. Книгу литератор создал в эмиграции и вернулся в СССР автором очерка нравов бывших. Жил местной знаменитостью, пока не исчез из флигеля родного дома. Со временем его простили, но издавали только в Кармазе.
  Мотька и Ник проводили в убежище чудные вечера, лаская друг друга и

Реклама
Обсуждение
     19:55 11.11.2016 (1)
2
С интересом прочла  часть романа. Воспоминания всегда интересны, потому что погружаешься в мир юности,   пробуждающегося влечения,  остроты  чувств,  их реализации. Поневоле  сравниваешь,  вспоминается   и  что -то  свое, личное.  Очень хорошо выписан  местный колорит,,поведение героев,  их самобытный сленг. Сейчас все как- то по другому. 
     22:01 11.11.2016
1
Спасибо. 
Но это всё же беллетристика. Я типизировал. Хотя, конечно, прототипы имели место быть. Благо, что частично уцелели мои записки тех лет. 
Гость      21:49 12.08.2015 (2)
Комментарий удален
     21:48 11.11.2016
Чаще дебют года в двадцать четыре. 
Какой-сякой дебют. В 24 - это уже такая рутина. Необходимая физиология. 
Всё мои приятели к этим "преклонным" годам уже по-второму разу официально женаты были. И исправно платили алименты. Порой, на своих, честно усыновлённых.
     22:18 12.08.2015 (1)
1
Если отвлечься от присутствующих, то могу твёрдо сказать, что у кого как.
Эта вещь сугубо индивидуальна. Я говорю. естественно, о возрасте.
Кстати, одна из моих одноклассниц заканчивала школу, будучи официально замужем. Но не по той причине, о которой вы сразу подумали. По более серьёзной. Совсем взрослой причине.
Гость      22:22 12.08.2015 (1)
Комментарий удален
     22:36 12.08.2015 (1)
1
А так сложилось, что я закончил школу, где на ступеньках чугунной парадной лестницы была цифра "1808".  Это было здание бывшей дворянской гимназии. Сейчас на ней снова эта надпись.
В большую перемену можно было в актовом зале полюбоваться на огромный парадный портрет её директора Фёдора Керенского - отца русского премьера Сашки Керенского. За актовым залом был чёрный ход с закутками, и мы туда бегали зимой покурить. А после звонка, войти в класс и сесть за парту, за которой сидел ещё один российский премьер - Вовка Ульянов.
     00:58 13.10.2016 (1)
Ого,
     01:02 13.10.2016
-1
Ага.
Гость      21:53 12.08.2015 (1)
Комментарий удален
     22:40 12.08.2015 (1)
1
Крапивина я не читал. Я плохо знаю нынешнюю литературу
Но я, действительно, критический реалист.
Гость      23:27 12.08.2015 (1)
Комментарий удален
     23:40 12.08.2015 (1)
1
Ааа! Это ещё тот Крапивин. Фантаст. И не думал, что что-то новое пишет. Но он вроде был полудетский писатель.
А Сократ - это литературный герой Платона, который всё за него и написал. Я Платона в молодости три тома осилил. А последний тоже купил, но, не прочёл.
Гость      17:13 14.08.2015 (1)
Комментарий удален
     19:50 14.08.2015
1
на обложке "Уральского следопыта"

Это был единственный провинциальный журнал в СССР, о существовании которого знали и в Москве.
     10:29 21.08.2013 (3)
1
"Парень кидает моей сестрёнке, для тебя он лишь  вприглядку", - это очень точный сленг. Все понятно и без мата.
     05:56 07.06.2016
-2
Сленг и всё
     23:51 21.08.2013
-2
Авторского мата у меня нет вообще и быть не может. Герои, те, конечно, выражаются. Но редко.
     23:26 21.08.2013
-2
Да. Хотя здесь не текст от автора. От автора было не очень верно.
Реклама