Она исчезла из своего маленького подмосковного городка внезапно. Так, как исчезают в Америке свидетели судебного процесса, которые охраняются следствием. Они исчезают не то, что в один день – в один час. Вместе со своими близкими, документами, фотографиями и самым- самым необходимым имуществом. Никто даже не представляет, что могло такое случиться, что вот взял человек, испарился, и все. Будто его и не было никогда. Все вопросы в какие-то органы ни к чему не приводят, народ поговорит, да и замолкает.
Так же исчезла и Рая. А еще вместе с ней пропала уже почти взрослая дочь. Вот только вчера был выпускной, только она делилась с одноклассниками планами на будущее, а тут – раз, и пропала. И вела ж себя так естественно, будто не знала, что завтра ее здесь не будет. И не будет навсегда.
Рая вышла замуж поздновато. Уже, так сказать, в девках засиделась. Вышла, вроде, по любви. Но веселой и счастливой люди, которые ее знают, только и видели ее в день свадьбы.
Муж, к тому времени уже удачный чиновник и серьезный парень, оказался жутким тираном – семьянином: и ревновал безосновательно, и вечно его что-то не устраивало. То суп недосолен, то пыль на батарее, то ботинки плохо начищены…
Бывший военный, он превратил дом в казарму с первого дня совместной жизни.
Постоянно приговаривая «Господи, ну чего ты такая мямля?!», он выражал все свои претензии, совершенно пустые и обидные.
Раю, наверное, все это не устраивало, но, попробовав однажды взбунтоваться, она получила пощечину: «Ах, ты мямля, глянь какая! Она еще с мужем и огрызаться вздумала?!»
А деваться ей было некуда – она еле дождалась, чтобы вырваться из их развалившейся хаты в деревне от выпивающих пожилых уже родителей. Ни жилья, ни профессии нормальной в руках, а тут еще и забеременела…
Единственное, что делал исправно муж, так это приносил бОльшую часть зарплаты, торжественно укладывал купюры в шкатулку на серванте, и никогда не спрашивал никаких отчетов – знал, что эта рохля и мямля все равно никуда не по делу не потратит. Зачем ей деньги?
Носиться самому по магазинам, решать какие-то бытовые вопросы, он не собирался, и полностью доверял своему «казначею» Раиске.
Еще до свадьбы Рае шептали, что ее будущий супруг Максим – страшный бабник. Ни одна мало- мальски симпатичная барышня в их городке мимо него не просачивалась.
А после свадьбы слухи чуть поутихли, но это лишь потому, что жалели эту тихоню Райку, и без того страдающую от него, а еще потому, что он так обнаглел и так ударился в постоянные загулы, что рассказывать пришлось бы просто ежедневно, меняя лишь имена партнерш.
На Раю смотрели всегда снисходительно, с ухмылкой и жалостью. Ей казалось, что каждая дамочка, которая только что взглянула на нее и улыбнулась в ответ на приветствие, только что вылезла из постели от ее Максима.
Особенно несчастной и неустроенной она почувствовала себя после развода. Максим однажды пришел и безапелляционно заявил, что им нужно срочно развестись. Формально, как сказал он, для дела. И сделал в этом месте ударение. Он решил баллотироваться в депутаты. «А потом» - продолжил он уже в свои смоляные усы, - и в мэры можно». – И добавил, смеясь: « А там и на Москву двинем потихоньку…»
Рая поняла, что это – начало ее конца. Если человек заранее перекраивает свою личную жизнь и состав семьи, который в таком случае как раз должен не меняться, дабы карьеру не испортить, репутацию не подмочить, значит, это – серьезный передел, с далеко идущими планами.
Возражать она никак не могла – квартиру мужу еще перед свадьбой подарили его родители. Так что, ей все равно ничего не достанется. Не давать развод – совсем смешно. Ее никто и в суд приглашать не станет – все сделают за пять минут и без нее, стоит Максиму Леонидовичу попросить.
Так все и случилось, и на следующий день Рая уже складывала в папку с документами свидетельство о расторжении брака.
Жизнь с того дня круто не изменилась. Он так же вел себя, так же величал ее мямлей, разве что стал иногда в разборки вставлять «Да, кто ты такая, что указывать мне?! Живешь хоть и с формальным, но мужем, да еще и в его квартире».
С этого дня Рая стала дольше прежнего задерживаться на работе, в своем Доме быта, стараясь заработать хоть немного чаевыми на свои личные нужды.
Вообще-то Рая, которую с подачи мужа даже сотрудницы за спиной иначе, чем мямля не называли, была мужским мастером. Но Максим, который, как собака на сене, и сам «не пользовался» и другим не разрешал из своей ревности (а скорее, из эгоизма), сразу же распорядился: «Мужиков стричь не будешь, нечего, на женщин переключайся!»
- Но я же мужской мастер… - пыталась возражать Рая.
- Ничего. Мужиков любой дурак пострижет, пусть эти… незамужние в лысинах ковыряются. Ты не будешь! Или бросай работу или…
Бросать работу, единственное место, где она чувствовала себя человеком нужным, она не хотела. Вот так и стала учить сама себя делать прически дамам.
Работу парикмахера Рая всегда считала искусством. Ну, и что, что окончила какие-то слабенькие курсы ради корочки – разрешения стать мастером. Она доучивалась сама. Изучала литературу, модные журналы, смотрела по телевизору все конкурсы стилистов, восторгаясь тому, что кто-то имеет возможность платить за мастер – классы у известных людей.
Постепенно все женское население городка «раскусило», что Рая умеет преображать дам невероятно. И теперь к ней шли делать прически по случаю свадеб, выпускных вечеров, просто по случаю наличия денег и отсутствия настроения, все женщины городка.
Рая работала молча, быстро и самозабвенно. Клиенты уходили с улыбками, счастливые, и благодарили ее с удовольствием, засовывая купюры – чаевые в кармашек фартука.
В этот вечер депутат Максим Леонидович отправлялся в ресторан на день рождения мэра – надо было разведать, чем дышит тот, кабинет которого он собирается штурмовать в ближайшее время. Его пригласили без супруги, зная, что он с ней в люди никогда и до развода-то не показывался. Но мэр попросил слезно, протягивая пригласительную писульку с розочками: «Леонидыч, просьбочка у меня небольшая. Моя прическу сделать не успела… Так это… нельзя ли как договориться, чтобы твоя Раиса ее причесала? У меня там такие люди приглашены! Все ж придут со своими красавишнами…»
- Да не вопрос, дорогой Вы наш! Только Рая моя приболела, дома, с температурой лежит... – Ответил, пресмыкаясь и радуясь одновременно, Максим Леонидович.
- Ну, так еще ж лучше! Ты за моей заскочи, да к себе домой и отвези, а?
Рая, конечно, была расстроена таким приработком: и больная совсем, и угодить нужно стараться, а это не есть хорошо, да и не заплатит за эти старания, естественно, жена самого мэра.
Мэриха Веруся, как она сама себя назвала при знакомстве, оказалась молодой красоткой, веселой и добродушной. Пока Рая, молча, делала прическу, та ей рассказала всю жизнь городка изнутри. Прическа, вроде, удалась. Дверь захлопнулась за разлетающимися фалдами красивой пышной юбки Веруси, аромат дорогих духов перебил даже все запахи на кухне.
Вернувшись в комнату, которая стала на два часа филиалом парикмахерской, Рая увидела на столе, торчащую в массажной щетке купюру. Сто долларов! Ничего себе! Впервые такая зарплата. Рая думала, как бы заныкать эти первые, достойные ее труда, деньги. Долго ходила по комнате в поисках тайника…
На дне рождения мэра главным героем стала его супруга Вера. Вернее, ее прическа. Все дамы и их супруги сделали за вечер море комплиментов этому произведению искусства и все пытали Веру Николаевну, в каком салоне работают такие спецы. Вера молчала, как партизанка. И Максим Леонидович, которого распирало от гордости, выпив двадцать пятую или тридцать седьмую рюмочку на брудершафт с каждым важным лицом, раскололся, наконец: «Это супруга моя, Раиса!»
Комплименты в свой адрес он уже не мог воспринимать, потому что, как обычно, на всех вечеринках, «отъехал» первым.
С этого дня Вера Николаевна стала частым и постоянным клиентом. В Дом быта она ходить не собиралась, потому Раю навещала исключительно на дому.
Максиму это и льстило и не нравилось. Потому что, мало того, что Вера Николаевна, Раису «обрабатывает» по поводу того, что она «тут гниет», так еще и его при каждом удобном случае начинает моралить.
- Как Вам не стыдно, Максим Леонидович? Вы – такой важный человек, депутат, а супруга Ваша в такой зачуханной парикмахерской работает, не приоденете ее, на курорт не отправляете. Хотя бы ради дочурки своей, Дашеньки, хоть раз в год на юг отправили, подлечить, так сказать…
Через какое-то время Максим сдался.
- Ты, Райка, хоть и мямля у меня, но меня уже эта мэриха и ее подружки, которые тут копны волос оставлять повадились, уже достали… Ты это… я там позвоню твоей заведующей… на юга не обещаю, а к родителям давай, раз хоть в три месяца наведывайся. В санаторий местный какой-нибудь можешь съездить. Дашку не тяни с собой, нечего ей… Моя мама против, чтобы ребенка тягали туда- сюда. Мать тут поживет, а ты начинай, купи билет, поезжай на пару недель. Денег дам, ты с этими куклами, наверно, не разбогатела..?
- Вы, Рая, не обижайтесь, - разоткровенничалась как-то Вера Николаевна, - но я Вам скажу. Не зря Вас муж мямлей зовет. Вы такая и есть. Как Вы можете, вообще, жить с этим уродом? Он же Вас за человека не считает. Пьет, постоянно бухой, всех баб, и местных и заезжих, оприходовал тут… Вы же знаете все сами. Он неделями дома не бывает, и даже, уверена, оправданий не ищет. А Вы…
- А куда мне деваться? Да и дочка, все- таки, в хорошей школе, на хорошем счету. Куда ее дергать... Мне некуда.
- Некуда не бывает! Вы себе должны дать установку, и рваться вон отсюда. И не в глушь, в Ваш родной Задрищинск, а – в Москву, в тусню! И возраст у Вас нормальный, то, что надо! Если женщина хочет, любой возраст не станет преградой. Вам двигаться нужно, совершенствоваться.
Следующие несколько лет, до самого совершеннолетия Даши, до ее окончания школы «золотой» медалисткой, прошли незаметно. Для других, наверное, незаметно. Как и какой кровью они дались Рае, знает только она.
Периодически она уезжала к родителям на пару - тройку недель, возвращалась какая-то счастливая и окрыленная. Такая другая, что Максим стал подозревать, не нашла ли она себе там мужика. Но он никогда не опускался до того, чтобы ее проверять. Не царское это дело.
Одеваться она стала чуть посолиднее, но экономила последние годы на всем абсолютно. Казалось даже, что жалела себя кормить. Сильно похудела. А главное – взгляд у нее стал другой. Совсем другой, взгляд человека, думающего какую-то потаенную думу, готовящегося к серьезному испытанию или поступку.
И однажды, уволившись за пять минут с работы, ни с кем не прощаясь и ничего не объясняя, она вошла в квартиру, через десять минут спустилась вместе с Дашей по лестнице вниз, к стоящему у подъезда такси, хлопнула дверцей и уехала в неизвестном направлении.
Мужу записку она оставила, чтобы просто не искал: «Это все. Мы уехали. Даша, если захочет, найдет тебя сама. Нас не ищи. Мы уехали из страны навсегда. Спасибо тебе за все, Максим. Обиды нет. А ты меня прости.
P.S. Даша выбор сделала сама. Не вини ее. Ты вряд ли заметишь отсутствие уже
