видимо, начатый ещё на платформе разговор. И хотя я старалась их не слушать, и намеренно попыталась читать, всё равно мне скоро стало ясно, что говорят они о своей начальнице и говорят о её нарядах, её дочери, её даче и её машине. И стало ясно, что они не очень-то любят свою начальницу, и что им приятно обсуждать её наряды, её дочку и её дачу. Они вышли в Рыбацком, обдав напоследок меня пряным запахом дорогих духов и растворились, затерялись в толпе, спускающейся по лестнице с платформы в сторону Невы…
В вагоне стало пусто, почти все выходили в Рыбацком – там проходит линия метро и многие ехали только до метро.
Из соседнего вагона прошла группа молодых людей, они сели неподалёку и стали громко разговаривать, смеяться и подшучивать друг над другом, потом дружно снялись, как стайка птиц, и прошли в следующий вагон, чем-то наш вагон им не понравился…
А парень, девушка которого так обиделась на него, что выскочила на первой же попавшейся остановке, всё набирал и набирал чей-то номер на своём мобильном телефоне и, наконец, ему ответили, и он громко крикнул: «Юля», а потом понизил голос и что-то долго говорил своей Юле, и я подумала, что, наверное, девочка с мальчишеской стрижкой всё-таки выйдет за него замуж, а может быть он звонил уже совсем другой девушке, ведь я не знала как зовут темноглазую…
А электричка уже подходила к вокзалу и уже показались вокзальные постройки и немногочисленные люди в вагоне стали застёгивать свои куртки, поднимать свои сумки и продвигаться к выходу.
И, наконец, электричка подошла к платформе Московского вокзала, и я вышла на платформу. Светило такое яркое, такое радостное солнце, словно и оно предвкушало нашу встречу с Риткой, и я быстро пошла по платформе, обгоняя неспешных пассажиров, которые разом вышли из всех вагонов и теперь создавали огромную, цветастую, гомонящую толпу. И у каждого в этой толпе была своя цель, ради которой он приехал, ради которой поднялся рано-рано, шёл под проливным дождём по лужам и, наконец, увидел солнце…
И я шла так быстро, как только могла, пробираясь между разными людьми, теперь уже не объединенными одной целью – попасть в этот город, на этот вокзал, на эту платформу, потому что эта цель была ими достигнута.
Сейчас я войду в здание вокзала, и у памятника Петру меня будет ждать Ритка, и мы опять будем орать и тискать друг друга, и всматриваться в такое знакомое и уже незнакомое лицо и говорить, что «ты не изменилась», и знать, что изменилась и ещё как.
А потом мы будем сидеть в кафе и рассказывать друг другу всё-всё, что не уместилось в редких письмах, а потом пойдём гулять, может быть, в Летний сад или ещё куда-то, где немного народу, хотя где его здесь немного… Потом я провожу Ритку в аэропорт и снова поеду на вокзал и моя электричка придёт поздно, и дочь будет волноваться, и зять пойдёт меня встречать.
И мы будем пить чай на кухне, и я расскажу им всё про Ритку и её жизнь, ведь мы все так любим слушать про чужую жизнь …
И скоро вернётся из командировки мой муж, и я ему тоже расскажу про Ритку, и про собачку, и про девушку с быстрыми тёмными глазами, и про старушку в мужском дождевике с её пакетами…
А он расскажет мне про командировку и про тех, с кем он встретился в своей командировке, и мы будем долго-долго разговаривать про всё это, и про детей, и про нашу внучку, которая уже хорошо говорит: « сама», «пусти» и «играть», а всё остальноё ещё плохо, но обязательно будет говорить хорошо, и уже очень скоро начнёт рассказывать нам о своих делах и разных важных и не очень важных встречах, и у нас с ней тоже найдутся темы для долгих разговоров и неспешных рассказов…
Спасибо, Лена