решению. Ударом ноги Миша вышиб замок. Последний со звуком, вызывающим зубовный скрежет, вылетел из железных пазов. Дверь открылась, с силой хлопнув по стене. Сверху, над притолкай, обильно посыпалась штукатурка.
- Надеюсь, соседи милицию не вызовут, - стряхивая белый мел с черного пальто, поморщился молодой человек, перешагивая порог.
Впереди, горел свет, падая на непрошенных гостей немного наискось, справа. Горел едко, ядовито, тревожно. Олег порывисто промчался до конца коридора, дернув на себя дверь в ванную комнату так резко, что ручка жалобно хрустнула и перестала существовать.
Миша никогда не забудет открывшейся его взгляду картины.
Лежавшая на полу фигура, задрапированная в длинное кашемировое пальто, напоминала кем-то жестоко поломанную дорогую куклу. На рукавах темнели бурые пятна успевшей свернуться крови. Волосы золотистым руном разметались по кафелю.
Олег схватил дочь и прижал её голову к груди:
- Миша, - хриплый отчаянный шепот отчима заполнял собой холодной пространство, разрастаясь в восприятии до надрывного крика. Слова вырывались вместе с белым облачком – Она дышит. Она ещё живая!
Миша смутно помнил, как искал в аптечке бинты, как вызывал скорую помощь. Как ехал вслед за белой машиной, а потом разговаривал сначала с врачом, а потом с матерью Лены, ещё более потерянной, чем Олег.
- Вы не переживайте, - повторял он слова доктора напуганной, раздавленной горем, матери, - она ведь не отравилась. Так что, раз живая, значит, дальше жить будет. В таких случаях вскрытые вены предпочтительнее проглоченного яда.
Марина кивала, как китайский болванчик.
Но прошел час. Потом другой. Вослед ему - третий. Ничего не менялось. Девушка по-прежнему находилась в бессознательном состоянии. Ей сделали повторное переливание крови. Но, несмотря ни на что, давление продолжало понижаться. Непонятно почему, начала подниматься температура.
- Видимо в организм попала инфекция, - прокомментировал состояние Лены доктор. - Будем колоть антибиотики. Против стафилококка другого оружия нет. Особенно при снижении иммунитета, неминуемого при большой потере крови.
Марина не отлучаясь, сидела перед дверью реанимации, в которой находилась дочь. Олег, сгорбившись, сидел рядом с разом постаревшей, резко подурневшей женщиной, держа её за руку. Картина была тягостной. Белые стены. Белые халаты. Белые лица. И непреходящие чувство вины. Его почему-то испытывали все: мать, отец и он, Миша. В чем он мог провиниться перед едва знакомой девочкой?
За окном стоял день, такой же унылый, как настроение. Все было серым. Даже желтые листья, измызганные дождем и ветром, стали тусклыми и какими-то …мертвыми, что ли? Промозглая изморозь, забиралась под черное драповое пальто, заставляла пожалеть о привычке ходить без шапки до пятнадцатиградусных морозов. Сигаретный дым застревал в горле. Возвращаться туда, к закрытой двери, за которой умирала Лена, - хотя причин умирать у неё не было, потому что кровопотерю восстановили, распространению инфекции ставили блок, не было, - не хотелось.
По мокрой дорожке, залитой грязными лужами, шагала женская фигурка, которая, будучи цветным пятном, в сером мире, невольно приковывала к себе внимание. Яркая красная кожаная куртка, летящие по ветру коричневые, отдающие краснотой кудри, сапожки на высоких каблуках, коротенькая юбочка. Кокетливая, яркая, весьма симпатичная девчонка, глядя на которую так и тянуло счастливо, влюблено улыбнуться. Или хотя бы отвлечься от мрачных переживаний.
- Привет, - пропела красавица, подойдя, и вынимая из кармана холодную ладошку, чтобы протянуть для приветствия. - Я Таня, - Ленина подруга. А ты, Миша – я знаю. Лена мне про тебя много рассказывала. Я у неё твою фотографию видела.
- Правда? – Миша скривил губы, делая жалкую попытку улыбнуться. На деле вышла ухмылка, - наполовину злая, наполовину смущенная. - Ну, здравствуй, Таня, - улыбнулся он, пожимая протянутую ему ладонь.
- Хорош, поганец, - засмеялась девушка, насмешливо прищуривая большие темные глаза и наклоняя голову к левому плечу, - даже лучше, чем на фотке. Ну, и как она? - Насмешливые искорки в глазах перемешались с льдинками, отчего взгляд сразу стал серьезнее. – Уже оправдывается за сделанную глупость?
- Пока в себя не приходила.
Тонкие изящные брови девушки то ли гневно, то ли печально сошлись на переносице.
- Это случилось там? – Мише померещилось, что голос незнакомки зазвучал ниже, приобретая бархатистые хриплые нотки.
- Где «там»? – поинтересовался он на всякий случай.
- В этой чертовой хате с духами?
- Ты о квартире на Чичканово? - уточнил Миша, перед тем, как дать утвердительный ответ. – Ну да.
- Как она могла туда одна пойти? После всего, что случилось накануне? Да она словно одержимая стала!
- Ага. Её мать то же самое сказала, - кивнул Мишка. Он, докуривая очередную сигарету, прищурившись, смотрел на девушку.
- Ты не поверишь, наверное, но та квартира - она и в самом деле «плохая». Есть в ней «что-то». И эта жуткая необъяснимая Сережина смерть…нет, ну как могла она туда после всего, что случилось одна сунуться? Морок какой-то!
- Ага, морок. А может быть просто стресс? Самое главное – результат весьма плачевен.
Вернувшись к палатке, молодые люди обнаружили всю туже картину: закрытую белую дверь и две сгорбленные фигуры перед ней.
Так прошло три дня. Мишка исправно совершал променады от больницы до дома, в котором проживали Лазоревы, мать и дочь. Ходил в магазины, готовил (и стоит учесть, что при этом не стеснялся пользоваться чужими холодильником и плитой) завтраки, обеды и ужины. Последнее (в смысле, готовка) было делом не сложным. Потому что в печальном доме, наполненным предчувствием скорой смерти, ели на удивление мало. Кроме него, можно сказать, никто и не ел, так, лениво перекусывали. Мишке было даже не ловко за свой отменный здоровый аппетит.
Он изо всех сил пытался быть полезным. Но его существование в свете последних событий было малозаметным. Ленина мать весьма напоминала собой живую мумию, что не могло не порадовать его не гуманную мамочку. Да и Олег порядком подрастерял задор.
А Мишка, к собственному стыду, устал скорбеть. Нет, ему жалко было неразумную глупую Ленку. Жалко было и её так странно, так неожиданно скончавшегося парня. Мишку угораздило проявить альтруизм и пойти на похороны совершенно незнакомого человека, чтобы сопровождать туда Танюшку. В результате его широкий жест оказался мало кому нужным. И даже неуместным. Потому что Танюшку и без него уже сопровождали.
А вот впечатлений пришлось набраться. И каких!
Странное семейство было у покойного. Пока он лежал в гробу, умиротворенно сложив ручки на груди, родственники исхитрились вдрызг переругаться из-за водки. А потом так же, - вдрызг, - напиться. В результате все дальнейшее мероприятия по захоронению бренных останков вызывало серьезные опасения. Пришедшим в качестве случайных гостей Мише и Саше из сторонних зрителей пришлось стать активными участниками, взвалив на плечи тяжесть, которую родственники потянуть, в результате обильных возлияний по печальному поводу, были не в состоянии.
Двери оказались узкими, и, потыкавшись с полчаса, ещё раз переругавшись (Миша уж думал грешным делом, что дело до драки дойдет) родственники решили вытащить тело через окно. С учетом того, что проживала семья покойничка на третьем этаже, - то еще мероприятие!
Миша с трудом удерживал смех, грозивший вырваться наружу. И гнев.
- Как все это грустно, - вздохнул Саша.
Таня, отвернувшись, ничего не ответила.
Миша ещё раз подумал о том, что такая девушка для провинциального увальня, - непозволительная роскошь. Интересно, а если гроб, в который Ленку положат, тоже в дверь проходить не будет, её тоже из окна спускать будут? С девятого этажа? Проще уж на крышу закинуть. Поймав недоуменный и возмущенный Танькин взгляд, Миша осознал, что радостно зубоскалит. От циничности собственных соображений стало неприятно, словно паука голой рукой раздавил. Лена ведь ещё жива. Впрочем, в то, что её все-таки удастся выкарабкаться, даже её родная мать не верит. Причина, по которой она впала в коматозное состояние, была непонятна. А когда, спрашивается, тем, от кого что-то зависело, было что-то понятно? Факт остается фактом, - Лена обернулась полной, прости господи, недвижимостью.
Несчастного Серегу, наконец, спустили. Погрузились в транспорт, распределившись по автобусам и автомобилям. Миша поежился. При мысли, что, может быть, через несколько дней точно также придется сопровождать другой гроб, на душе стало тоскливо и пакостно.
Зачем он сюда притащился, елки зеленые? Сидел бы себе дома.
Потому они плелись по огромному кладбищу, размером чуть ли не больше самого города.
«Ну и мрут они в этом Тамбове! – неприязненно как-то подумалось, чуть ли не зло. - Тут людей лежит больше, чем в живых осталось».
Гроб пришлось нести самим. Он был тяжелым. И воображение дорисовывало холод тела, которое катилось на их горбу.
Яма была глубокой. На дне скопилась вода. После последнего прощания гроб заколотили с глухим, неприятным звуком и стали опускать. Потом закопали.
- Сигаретку не одолжишь? – хмуро спросила Таня.
Руки и кончик носа у неё приобрели активно красный, в просинь, цвет. Она совсем замерзла, и будто полиняла, как афиша под дождем. Вся её яркая красота разом потухла.
Сашка при Танькином вопросе обиженно и недовольно засопел.
- Ты же говорила, что не куришь? – напустился он на свою подругу. Танька отмахнулась:
- Не курю. Но сейчас можно. – Девушка посмотрела на серое небо, наливающееся наползающей с севера тяжестью. – Тошно как, - выдохнула она.
Тошно. Это Татьяна метко заметила. А он паренька ведь даже не знал. Что же будет, когда придется хоронить …дальше додумать Миша просто не стал, глубоко затянувшись табачным дымом. Ну не хотел он себе этого представлять.
Чертова кукла! Угораздило же!
Миша не поехал на поминки, попрощавшись с новыми знакомыми у рынка, чтобы привычно направиться в сторону больницы.
Олег сообщил о том, что состояние Лены с вечера не поменялось. Врачи определяли его как «стабильно плохое». Из реанимации девушку перевели в отдельную платную палату, где мать и отец поочередно сидели у одра дочери.
Первоначальное яростное отчаяние отступило место тупому терпению. Если душа готова упиваться печалями без конца, то бренное человеческое тело слабо и норовит струсить, впасть в спасительное полусонное состояние. Чем острее чувства, тем быстрее они притупляются.
Марина ещё сильнее похудела. Казалось, внутри женщины задули свечу. Взгляд потух, губы побелели, волосы повисли тусклыми прядями. Мать из последних сил не хотела уступать дорогое существо широко раскрытой могильной пасти. Пока сознание готовилось к принятию возможной потери, душа под таким грузом изнемогала и темнела.
Олег бегал, предлагал взятки врачам или преставал с вопросами. На все его начинания люди в белых халатах пожимали плечами и отделывались коронной фразой: «Мы сделали, что могли. Остается ждать».
Ждать – всегда тяжело. Вдвойне тяжелее ожидание возможной смерти. Особенно для людей с темпераментом, как у Олега.
Но, несмотря на
