Вовне

белорусской... Служаки в погонах потрошат посылки, вымогают деньги у пассажиров интер-поездов, в основном у «земляков» - либо нынешних, либо бывших... Послушал-почитал это сосед наш Иванов, коего жена-немка привезла сюда, и рассердился, заматерился... Вот молодец, думаем - возмущён человек такой несправедливостью... Хм, кхе-кхе... не совсем так: старый Иванов стучал кулаком по столу и топал ногой, разъяряясь: «Зачем они об этом пишут?! Зачем они это пишут, падлы?!!! Порочат нашу родину!!!»
Задели человека за живое. Душа у него за страну родную болит... Что ж они нечуткие такие, эти репортёры! О каком-то воровстве, о каких-то грабежах и поборах... Зачем они об этом пишут?!?!

Он мучался непостоянством духовного облика - как своего, так и любого другого. Одна и та же личность меняется до непохожести на себя, затем как бы приближается к себе вновь, чтобы опять отдалиться... Более того, личность предстаёт вовне по-разному, подчас совсем, совсем иной. И чем шире диапазон контактов, тем многоликее человек, тем он... хм, разнее. Непостижимо то, что даже рядом, в пределах, скажем, одного подъезда, два понимающих человека имеют о тебе совершенно различные представления, даже взаимоисключающие. И ты - о них. Нет, не так... А как?.. Не в этом суть... А в чём?
Возможно, в поступках. Во всяких, в том числе в повторяющихся ситуациях, человек ведёт себя как... разные люди. Противореча себе. Противодействуя своей (?) сущности (а какая она?). Не совпадая с самим собой. Вот в чём драма. Это поистине драма. Неразрешимая... полилемма.

Однажды Б. возвращался с обеденного перерыва в своё «научно-культурное» учреждение, как сзади внезапно раздался резкий свист. Он вздрогнул и обернулся. Офицер милиции, пожилой казах, вынул свисток изо рта и разразился матерной бранью. Подойдя вплотную к Б., милиционер свирепо извергал оскорбления и угрозы, обдавая лицо Б. горячим дыханием ненависти. Оказывается, Б. собирался перейти улицу на красный свет, уже ступил на проезжую часть. Ошеломлённый злобой мента и неожиданностью этой сцены, Б. промямлил, что улица тихая и узкая, и сейчас нет машин, да и просто не заметил красного света... Ещё пуще ругаясь, казах схватил Б. за воротник, потянул на себя, потряс, затем сжал его предплечье и не отпускал, продолжая поносить его так, будто он только что совершил неслыханное преступление.
Стиснув его ещё крепче, мент зловеще изрёк: сейчас пойдём в отделение, и тебя там научат, как надо ходить по улицам, сволочь! Б., потрясённый и растерянный, опять стал что-то объяснять ему, оправдываться - воля почему-то именно в этот момент куда-то улетучилась, хотя в других подобных ситуациях он мог держаться иначе, - отчего брань и угрозы мента лишь ужесточались. Б. уже не знал, что происходит, не понимал, что ему надо от него, только недоумённо взирал на его перекошенную яростью животную харю. Наконец, выдав вереницу особенно хамских эпитетов, офицер поднёс кулак к лицу Б., покачал им туда-сюда (дал, так сказать, понюхать), переместил сей кулак к груди Б. и со всей силы толкнул-ударил. Пошатнувшись, Б. сделал два шага назад, еле удержавшись на ногах. Плюнув ему под ноги и в который раз выматерившись, слуга народа отвернулся и вразвалку пошёл в своё правозащитное заведение.
Несколько дней Б. не мог прийти в себя. Он наивно полагал, что эпоха бесправия прошла - расцвет «перестройки и гласности»... Ему напомнили, что к чему и кто есть ты. Ему напомнили, что в любой момент с ним и миллионами других могут сделать всё, что угодно. Ему напомнили, в какой среде он обитает. В необратимо-заповедной.

От двух высоченных шапочек Фрауэнкирхе неторопясь до Новой Ратуши, неоготической, филигранной. Ухоженность. Продуманность. Привлекательность. Чисто. Удобно. Уютно. Хоть и многолюдно. По настроению можно и в Хофбройхаус заглянуть, вкусить несравненного пива...
В самом начале Новой Жизни он поражался Подземному городу - как он его окрестил - в Ганновере, первой немецкой метрополии на его «счету», в его биографии. Невероятной казалась возможность (или невозможной - вероятность) идти под землёй многие сотни метров, среди людских потоков, и встречать разнообразные «гешефты» и закусочные, да к тому же на разных ярусах, связанных эскалаторами. Никак нельзя было представить себе раньше, что подземная действительность может быть такой прозрачной и элегантной... Но он тогда ещё не видел мюнхенский - гораздо просторнее ганноверского - подземный город в районе вокзала, простирающийся не только вдаль, но и вширь, расходящийся, кажется, до бесконечности. Здесь просто хочется побежать в азарте жадного присвоения-преодоления облагороженного пространства цивилизации, гулко топотать по безупречно подметённому гладкому каменному полу...
Конечно, Вена академичнее и симметричнее Мюнхена, стройнее, «ансамблевее», изысканнее, но Мюнхен, бесспорно, многообразнее Вены, живописнее, пестрее, неожиданнее, непредсказуемее... И уголки есть в Мюнхене волшебные (не цепляйтесь!), буквально зачаровывающие, пленяющие тебя без остатка. В Мюнхен влюбляешься и... потрясённо вспоминаешь, что в 1945-м его практически не оставалось, НЕ БЫЛО Мюнхена! лишь осыпающиеся руины... Так же как не было и захватывающего дух Франкфурта, а были только холмики щебня... Как не было и Берлина, стёртого словно 10-балльным землетрясением, и не было Кёльна, в котором торчал лишь Ноев Ковчег великого Собора посреди груды дымящихся камней, обрамляющих осиротевший Рейн, и не было Гамбурга, десятки тысяч жителей которого были сожжены градом бомб за несколько дней, и не было Дрездена, разнесённого вдребезги за две ночи, и... и... и... Ничего не было. А теперь ЕСТЬ!.. Грандиозная страна-Феникс, страна-Феликс (ибо счастливее многих).

Степь в необозримом радиусе. Едва различимый на горизонте аул. Слышны совхозное стадо и домбра. Ишим... Нура... Реки с неизбежной, фатальной периодичностью отравлялись химкомбинатами - то Темиртауским, то ещё каким-то... Беспомощность населения и его привычная покорность происходящему по брутальной воле власти. Рискованной была рыболовная идиллия. Напрасно поглощали мы ту рыбку...
Не так уж далеко был полигон, километров двести-триста. Напоминание о нём являлось периодически - «вдруг» виднелась и расходилась по небу зловещая центробежная волна, широкая, многослойная: чередование светящихся, серых, чёрных полос, образующих жуткую радугу, накрывающую белые барашки облачков, рассекающую жизнерадостное голубое небо... Ужас вселяло то, что за полосой сей наползало другое небо. Другое небо, на которое боязно было взглянуть - непонятного цвета, словно прокисше-кисельное - приходило вслед за этой кошмарной радугой, и долго не рассеивалось пугающее вредоносное марево... Злая весть городу и миру. Урби эт орби.
Обволакивающая, облучающая забота о народе. Мы все - обесправленные, униженные, побитые, потравленные, облучённые... Мы все - инвалиды Советского Союза. Нация инвалидов.

Каким завораживающим было в детстве всё, абсолютно всё - каждый предмет, любая игрушка, не говоря о мебели, о всей квартире с окнами и тюлем, о загадочных книгах, о больших домах, о манящих улицах, о сверхъестественных машинах и автобусах, словно прирученных драконах... Он жил почти возле вокзала, а вокзал вообще был потрясающим, занимающим воображение, неодолимо завлекающим пыхтящими гудками тепловозов, краткими меццо-сопрано-вскриками электровозов, длинной вереницей ГДР-овских пассажирских вагонов, почти всегда строго-тёмно-зелёных, этакого защитного цвета (враг не дремлет!), но изредка - о, чудо! - голубых. Если в составе оказывался голубой вагон (песня из мультфильма), весть об этом разносилась среди мальчишек молниеносно, и он тоже бежал, бежал с теми, среди коих были и его постоянные мучители, жестокие и наглые, на перрон, посмотреть на голубой вагон, задыхаясь от восторга, на миг забывая обиды... Смутно догадывался, что потому это такая редкость, чтобы не стало чем-то обыденным - лишь как редкий подарок мог быть в составе - иногда - один-единственный голубой, как сказка, вагон...
А на «заднем плане», на дальних путях тянулись, сосредоточенно-методично-ритмично громыхая, тяжёлые товарняки, очень-очень длинные и тяжёлые... тяжёлые и долгие как детство...

Странный, странный случай, и не один, в детстве, в школе. Как вспомнится - не по себе... Весь класс отправили на прививку в медпункт, но его - он совершенно точно помнит - вызвали почему-то... почему-то отдельно. Какое-то каменное лицо медсестры... Да нет, он-то ничего не подумал такого... тогда он даже и не мог ничего заподозрить... В счастливой ведь жил стране. И ничего особенного не почувствовал ни при уколе, ни после него - какое-то время. Дни текли как им положено, а он... ну, да, возник какой-то туман... появилась непроходящая вялость, сонливость, неприятная потливость, как-то замутнённо всё... Нет-нет, ничего нельзя утверждать определённо... Примерно через месяц - новый вызов в медпункт, новый укол... Обособленно от других... Наверное, так надо было... Это только мерещится картина страшная - беззащитный мальчик, безропотный под шприцем коварной медсестры, орудия жуткой бесчеловечности... Да что вы, никогда в нашей стране и не бывало такого в помине!.. В следующей четверти и в дальнейшем он успевал заметно хуже... Никак, естественно, не связывал это с медпунктом, и родителям ничего не сказал... Проще всего назвать это нынешней ретроспективной паранойей, значит, так и назовём. Паранойя. Да... Состояние его в ту пору заметно изменилось, резко ухудшилось... Успеваемость на самом деле внезапно сдала... Досужие домыслы... Да вот ещё странности в поведении и в ощущениях... Стал вести себя непонятным для себя самого образом, для других - тем более... Да это, знаете ли, мнительность! пуще - мания преследования!.. А кроме того, разразилась дикая аллергия на... всё вокруг, как ему казалось. Щекочет в носу и нёбе, кипит слизью, соплями... Слезящиеся красные глаза... Кашель, чиханья... Паранойя, мания... Головные боли, слабость, плохое общее самочувствие... Не дни, а месяцы, годы - что-то никак не проходит, не проходит... Да и с эрекцией что-то явно не то...
Но это лишь версия... ишь, версия...
...Много позже довелось ему узнать, что было - и, наверное, есть - в «органах» специальное ведомство, занимавшееся исключительно опытами над людьми... Не клевещите на наших доблестных чекистов!.. А объектами для таких опытов становились неугодные (по каким-либо причинам) и даже их дети... А уж фрицы и чада их - ну, прямо напрашивается для экспериментов подобный контингент... Да вы очерняете советскую власть!.. Тем более мальчик, коего угораздило появиться на свет в семье ушедших с немцами в конце войны - тогда ещё маленьких детей, побывавших в Германии, после победы всего мира над ней репатриированных в самую счастливую страну... Вот щас правильно!.. Возврат в ад произошёл путём обмана с Востока и предательства с Запада... Сговор делящих добычу... Привезённый в вагонах для скота и выгруженный в зонах за тридевять земель чуждый элемент: недобро пожаловать, фрицы-братцы-кролики (подопытные)!.. Буржуазная пропаганда!.. «Голоса»!
Спустя ещё годы, за чтением «Спокойной ночи» Синявского - припомнился отчётливо тот медпункт, те уколы... Встали дыбом волосы от вспышки памяти,