Глава 2.
Утром француз проснулся в валежнике с лицом, опухшим от укусов комаров, да и не одним только лицом. Иные, оголённые части тела пострадали не менее, а, пожалуй, что и поболее носа и щёк. Выглядели они весьма неаппетитно.
- Где это я? - расстроился месье, размышляя о лапах ельника, нависших шатром. Память - барышня капризная, но кто упрекнёт лейтенанта в неумении обращаться с женщинами.
Подробности вчерашней вечеринки всплывали из замутнённых глубин сознания как яркие воздушные шары, расписанные картинками непристойного содержания. Стыдно? Ой, как стыдно!
д'Артаньян залился румянцем. Раскалённым клеймом позора обжёг совесть лейтенанта "момент истины", который возымел быть с ним под воздействием неумеренных возлияний, соблазнительных девичих глаз и расспросов, вкрадчивого как инквизиция, Змея Горыныча. д'Артаньян выложил ему всю свою подноготную. Сложные перипетии отношений с кардиналом, королевой, её фрейлинами и кучей прочих баб, чьих имён он толком и вспомнить-то не мог. "Я же всё, всё рассказал! - ужаснулся д'Артаньян. - Всё!Всё!" Про кнут, мёд и пряники. Про яды, расклады, интриги и газы. Про дуэли, засады, лебяжью шею миледи и жуть полуночную. Про замочные скважины, про освежающие клизмы и лечебные ванны. Про полёт Сирано Бержерака на луну и контакт с инопланетным разумом. Про тайный код, которым д'Артаньян пишет депеши в Париж.
Какой прокол! Двадцать лет беспорочной службы. Пенсия на носу. Возможно, звание капитана. Кардинал, да-да, обещал! 19 раз обещал! Неужели, в двадцатый снова сплутует?
Что делать? Порешить собутыльников по-тихому, пока спят?
Змея? Обязательно. Экое коварное чудовище! Членораздельное. Для беседы и совместных безобразий приятное. Умное, циничное, тороватое - в рот палец не клади. Но,разве, это не говорит о его приверженности злу? О тёмной сущности, противополагаемой общечеловеским ценностям? Кончать чудовище! Кончать без сожалений!
Есаула жалко. Добрый мужик, надёжный, весёлый, честный. Но, схизматик. Мы своих еретиков никогда не жалели. Почему я чужого буду оплакивать? А почему бы и нет? Прирежу и оплачу! Помолюсь за упокой души!
Девку жалко. По-настоящему. Поэтому, чтобы было жалко, но не так, чтобы очень, сначала оприходую её на лужайке, под кустом, а потом, израсходую, там же, под кустом. Положу в ямку, камешками завалю, никто не докопается.
Причин, утвердивших кровожадные планы француза несбыточными, было три.
Причина первая заключалась в отсутствии панталон. Обстоятельства их утраты напоминали о себе ноющей болью в ягодицах.
Причина вторая встревожила лейтенанта необычайно. Оружие! Всё оружие, вплоть до такой мало-мальски значимой железки, как пилка для ногтей - исчезло. Вместе с прочим имуществом - походным баулом, седлом, упряжью и кобылой. Куда? Как?
Куда - неизвестно. Как - необъяснимо бесследно.
Актуальный вопрос о запасной смене белья соединился узами коммуны с причиной номер два.
Третья причина шла бонусом к первым двум. Из всех приговорённых им к смерти персон, француз обнаружил только одно, а именно, есаула. Обнимая руками широкий пень и сложив на него голову, есаул спал в полустоячей позиции, удобной для свершения, задуманного лейтенантом, злодейства. Однако, спустя десять минут от пробуждения, направление мыслей француза кардинально поменялось. Он уже боялся остаться в этой пустыне один, без панталон, без лошади, без пистолета.
- Есаул, есаул! - потрепал француз казака за плечо. - Проснись, есаул, кобылу увели!
Полубок всхрапнул, нехотя поднял голову, открыл левый глаз, посмотрел. - Ты кто будешь, мил человек?
- Как кто? Шарль де Батц де Кастельморо д'Артаньян, граф.
- Шарль? Де Батц? Кастель и Умора? Кто все эти люди? Никого не помню.
- Как не помнишь? Вместе вчера пили. И позавчера, и до того, по-моему, тоже пили.
Есаул посмотрел на француза с новым интересом, долго-долго. Старался есаул, трудился, даже на пот пробило.
- А! - воскликнул Полубок наконец. - Добрый день, братишка! А остальные где7
- Фу! - выдохнул бравый гасконец с облегчением.
- Ты, чудик, зачем усы сбрил? - спросил есаул, засыпая вторично: голову на пень и вперёд.
- Какие усы? - растерялся д'Артаньян.
- Свои, - дополнил есаул, смеживая веки.
Руки д'Артаньяна медленно поднялись к лицу. Пальцы нервно ощупали нос, верхнюю губу и участок между ними. Кожа чистая, гладкая. Усов нет. Нет усов! Совсем нет! Даже намёка на прежнее великолепие. д'Артаньян взвыл.
Отражение на дне липовой кадушки, там, где ещё что-то плескалось со вчерашнего вечера, добило лейтенанта окончательно.
Объяснить исчезновение усов чьей-то злой шуткой было нельзя. Усы не были сбриты. Они, вероятно, выпали и перестали расти. Лицо гасконца вернулось ко временам отроческой девственности.
Осмысление сей, постигшей его катастрофы, вызвало у д'Артаньяна провал забытия, из которого месье выдернул хамский вопрос, заданный, охрипшим с похмелья, голосом.- Слышь, француз, ты чего хозяйство-то разметал по сторонам? Побежит волчок, оттяпает под корешок.
- Что?
День в полном разгаре. Полубок проспался, посвежел. Солнце зависло прямо над его головой, осыпая золочённым зноем.
- "Что?Что?" Ты кобылу мою не видел? А саблю с ружьём? А бабу со Змеем? Всё ясно. Змей кобылу сожрал, и мою и твою. Ружьё и саблю спёр. Бабу... А, может, они на пару работают? Как думаешь? Баба внимание отвлекает. Змей бедных путников обчищает. Ловко устроились! - Есаул почесал в затылке. - Пойду осмотрюсь, следы поищу. Гульнули мы на славу. Хорошо, что не до смерти.
