познакомились там, в своих институтах. Жили, душа в душу, любили. Их очень уважали в селе, хвалили, брали пример, завидовали. Но от тяжелой болезни муж скончался, оставил Марину одну. Детей у них не было. Она долго переживала, не хотела жить, сильно горевала. Но успокоилась со временем, оправилась, приободрилась. Казалось, нашла занятие для себя, своей тонкой души. Стала чаще посещать церковь, много читала, думала…
Вчера она была там, все видела и слышала. Принесла Ивашке кое-какие вещи, оставшиеся от мужа, велела передать, чтоб зашел к ней вечером, подшить, подогнать остальное.
После вечерней зорьки Ванька появился в ее дворе. Марина подоила корову, возвращалась с ведром молока, увидела его. Он робко подошел и вдруг опустился на колени, приник лицом к пахнущей парной свежестью руке:
– Благодарен Вам! Вы милосердны…
Она зарделась, взволновалась, забеспокоилась чего-то. Разозлилась на саму себя.
– Ты и манерам обучен? Откуда ты взялся, кавалер? – спросила с иронией.
Тот выпрямился, стоял смущенный.
– Помоги ведро донести, – он взял, потащил в дом.
Марина смотрела на его субтильное тельце, и острая волна материнской нежности поднималась к горлу. Глаза быстро промокли. Утерлась подолом, пошла вослед.
Ивашка бережно опустил ведро на лавку, сел рядом. Она прошла в закут, загремела там тазами, ведрами. Выволокла корыто, поставила посреди горницы.
– Снимай свою хламиду, хоть вымою тебя, пока вода горячая еще.
Ванька не двигался, притаился…
– Снимай, снимай, я не смотрю, – вышла за водой.
Он сидел в этом корыте и не испытывал стыда. Марина намыливала ему косматую голову, омывала чистой водой. Жесткой мочалкой натирала худенькую спину с выступающими ребрами.
– Чего же отощавший такой, аль не кормит бабка? – ей было жаль его, у нее мог быть такой сын…
– Кормит! – было видно, как он преображался. Марина ножницами остригла, подравняла непокорные волосы. После, сидел на лавке умиротворенным и чистым. Косил глазом в экран работающего телевизора, слушал.
Марина вынесла грязную воду, прибралась, вскипятила самовар. Пили чай с вареньем, ватрушками, молчали. Не было неловкости, неудобства.
– Что же привело тебя в наше село? – она смотрела в его детские светлые глаза, понимая, что человек он необычный, не нормальный какой-то…
– Я пришел учиться, – он говорил серьезно, не поднимая головы, глухим сжатым голосом.
– Чему же здесь можно научиться? – Марина очень удивилась ответу, заинтересовалась…
– Я пришел учиться Красоте!.. – голос звучал ровно, явственно, убежденно.
– Красоте?.. – она не верила, смотрела на него испуганным, жалостливым взглядом. – Что такое Красота?
Ванька начал говорить. С внутренней силой, твердо, очень необычно, неожиданно:
– В сущности своей – это проявление Божественной благодати, исходящей для спасения мятущихся душ. Она многогранна и непосредственна. Бывает не видимой, но всегда осязаемой, чувственной. Иногда раскроется таким ярким соцветием, сияющим узором или ослепительной радугой, что плавится лед, рушится поросшая плесенью неверия стена, омывается душа слезой благодарения. Видеть Прекрасное это дар, он дан всем при рождении. Но в силу разных обстоятельств, а в основном из-за духовной лени многие лишают себя счастья созерцания плодов Божественного творения. Но с прозрением входит и дар видения дурного, искаженного. Здесь скрывается громадное искушение. Ибо узрев Красоту, в сердце входит великий соблазн борьбы с преломленным сознанием, желание увидеть гармонию и помочь другим обрести такие качества. И тогда человек впадает в тяжкий грех гордыни, уподобляется фарисеям и теряется в прельщении. Необходимо терпение, смирение и скромность. Только развивая в себе эти добродетели, удается чувствовать Благодать и не обольщаться. Верить, молить Создателя, загореться в поисках истины. И тогда откроется окно в мир познания Добра и Зла.
Он смолк, поникнув головой. Марина глядела на него влажными зачарованными глазами. Она мало что поняла из его мыслей, высказанных столь витиевато. Молчала, пытаясь осознать услышанное, не верила, что этот пастушонок может выражаться столь образно.
– Давай-ка одежду тебе подошьем, – встала, достала стопку постиранного мужского белья. - Встань, примерь, я посмотрю… – она делала защипы булавками в нужных местах. Присела за швейную машинку, закрутила ручку, задумалась…
– Вот ты говоришь гордыня. Отец Герасим постоянно пугает нас этим словом, а объяснить, что это такое, не может.
– Гордыня? Это праматерь греха. Ибо сказано: победив гордыню, станешь богом. Бог создал людей по образу своему и подобию, дал все возможности, прежде всего свободный выбор. Никому не удастся победить гордыню. Только Сын Божий мог, указал тропу. Но кто в силах повторить путь Спасителя? Никто, потому что лежит на человеке первородный грех. Учиться, вот зачем люди приходят на Землю! Быть достойным своего Учителя, верить в него и идти вперед, сквозь жизненные преграды и высокие горы, неустанно шагать, пусть медленно, но двигаясь по пути познания. Во вселенной нет ни одного статического состояния, все в ней развивается, живет, сталкивается, взрывается. Так и души. Раз созданные они уже не могут остановиться, совершают вроде бы хаотичные, но в самом деле вполне упорядоченные движения к святости. Ведь пройдя земной путь, души запасают колоссальную энергию. А в оставлении бренного тела, с огромной скоростью пронзают небесное пространство, огненными лучами прожигая плотность атмосфер. Устремляются яркой светящейся частицей обратно к своему Создателю. Некоторые ненадолго замедляют разгон, но никогда, никогда не прекращают полет. И очистив себя, воссияв ослепительным блеском, продолжают движение до полного воссоединения со своим Творцом…
«Да что это? Откуда он такое берет? – Марина была шокирована. – Воистину юродивый!.. – она строчила, не замечая, что нитка шва получается кривой. В голове все путалось, гудело. – Как он слова находит?» Она молчала, а машинка все стрекотала и стрекотала.
– Удивил ты меня, Ваня! На, забирай вещи. И не ходи в грязном, приноси мне, я постираю.
Ивашка сердечно поблагодарил и вскоре ушел. Марина погасила свет, лежала, думала об удивительных речах, пыталась понять таинственный смысл.
* * * * *
А время шло. Ванька по-прежнему пас деревенское стадо, Агафья собирала травы, делала настои, снадобья.
Марина Геннадьевна теперь часто бывала у них. Готовила ужин, стирала, а вечером задерживалась. Втроем вели беседы, искали ответы, пытаясь приблизиться к истине…
После отъезда митрополита иконы перестали мироточить. Герасим ничего не понимал, церковный староста злился. Касса плохо пополнялась. Вредные, все знающие старухи, сразу связали это с приходом в храм нечестивого Ивашки. Нашептали батюшке, поделились мыслями с Фаддеем Фаддеевичем, которого боялись и уважали.
Ветреной ночью к дому Агафьи осторожно кралась длинная тень, сжимающая в руках ружье. Патрик учуял, вышел из конуры. Староста вскинул охотничий карабин, прицелился. Стволы были заряжены патронами на медведя. Собака смотрела, гипнотизируя взглядом. Фаддеич перекрестился, нажал курок:
Щелк!.. Осечка! Еще раз. Щелк!.. Опять осечка! «Да что это за наваждение? Дьявол, не иначе!» – перезарядил ружье.
Патрик глухо рычал, смотрел угрожающе пристально, пронзал бешеной ненавистью.
Ба-бах!.. Мимо. Второй раз ба-бах!..– пуля рикошетом от столба с визгом ушла ввысь.
Пес рванул с безумной силой. Выдернул цепь, в неукротимом прыжке настиг пятившегося от ужаса старосту. Вмиг свалил, сомкнул острые клыки на морщинистой шее и все сильнее сдавливал челюсти, добираясь до агонизирующей артерии…
Громко хлопнула дверь. Ивашка и Марина Геннадьевна бежали к разъяренному псу. За ними, помогая себе клюкой, торопливо ковыляла встревоженная бабка Агафья. С трудом разжали Патрику челюсти, оттащили подальше. Марина осмотрела разорванное горло. Впрочем, артерия не задета, и угрозы для жизни не было. Фаддеич смотрел на них вылезшими из орбит, круглыми от ужаса глазами. Он не верил в спасение и хрипел сдавленно, отползая, как раненый полоз в черную густую тьму.
Ванька подобрал остывающее ружье и с крутого берега зашвырнул подальше в реку.
Вечером на следующий день возле бабкиного дома собрались мужики. Сидели на бревнах, крутили цигарки, вяло переговаривались. Ждали Ивашку. Тот возвращался с Патриком из далеких лугов. Увидел людей, подошел, поздоровался. Мужики встали, ответили вразнобой. Самый рассудительный из них вышел вперед, глянул в глаза:
– Ты это, слышь, зла на Фаддеича не держи! Дурной он, прости его, не заявляй никуда. Мы тебя всем обществом просим, плюнь ты на него, ничего он больше вам не сделает, мы уж ему мозги вправили…
Неслышно подошел отец Герасим, стоял смиренно, слушал.
– Да, да! – вставил. – Ты, Ваня, не бери грех на душу!
– Грех?.. – глаза пастушка зажглись:
– Что есть грех? Природа греха – зло. А природа зла? Как ни странно, природой зла является добро. Искаженное добро. Искаженное из-за помутнения, загрязнения души, заброшенности Божьего дара. Гордыни. Душа живет, сокрушается, впадает или в непроглядное отчаяние, или в запредельную радость. Она прельщается, страдает, омывается слезами безысходности, предопределенности. Она восстает, сражается, бьется за свое равновесие, взывает к Божественной защите. Это признаки души живой, развивающейся, стремящейся к праведной жизни. Такая душа очищается в страданиях. Для нее страшен грех. Он заставляет ее болеть, мучиться, искушаться. Но пропустив грех сквозь призму Откровения, такие души быстро выздоравливают, обретают иммунитет. Часто ненадолго, не навсегда, но остается главное, - память. О том, как это мучительно, больно и страшно, как хорошо такого не делать.
Мысли о грехе, анализ греха, для души уже есть некое покаяние, обязательно переходящее в покаяние пред Господом. Грех страшен, но только для тех, кто не делает правильных выводов и продолжает совершать ошибки. Эти души темны и беспросветны. Они настолько черны, что еще одна соринка просто не будет замечена. А главное - у них нет желания воссиять чистотой, возблагодарить Создателя. Зачем, если в душе есть покой?
Чтоб спасти такую душу требуется удар большой силы, от которого грязь начнет отваливаться сама и душа оживет, затрепещет, обрадуется. Потому и даются испытания, искушения и горечи. Души светлые, живые, укрепляют, а души темные пытаются разбудить. Им необходимо движение и развитие. Застой пагубен, от него обязательно идет грехопадение в бездну…
Мужики остолбенели от неожиданной пафосной речи. Так в их деревне никто не выражал свои мысли. Было чудно и непривычно. Интересно.
– Ересь это!.. Крамола. Искажается Божье учение… – Герасим отчужденно и высокомерно смотрел на пастушка, высоко подняв подбородок.
