В каком году мы перебралися в Карачев? А сейчас вспомню… Ну да, в тридцать девятом, как раз за два года до войны. Строительство-то в Энгельгардовской закончилося, Сеньке и предложили: хочешь, мол, опять по Белоруссии пошлем, а хочешь - в Карачев, там тоже строительство военное начинается. И поехали мы на родину. Приехали, а тут с продуктами плохо, сахару нет, хлеба не достать, да и стройку эту остановили и теперя, значить, езжай, куда хошь.
- Ну куда мы поедем? - говорю Сеньке. - Чего мотаться будем?
А тогда Андрея* как раз в Хотынец перевели, мы и стали жить в их квартире. Сенька устроился коммерческим директором картонной фабрики и решили мы строиться. Подали заявление, дали нам поместье, на котором эта хата стоить, купили сруб. Достал Сенька машину, чтоб перевезти его, поехал, да и застрял ночью в лесу, и к утру не успел на работу. А как раз перед этим указ вышел, что за пять минут опоздания партийных - из партии вон, а остальным полгода платить алименты по двадцать пять процентов. Ну, алименты... это еще ничаво, можно было платить, а что из партии вон... Если выгонють, то и с директорства - тоже. Очень он переживал из-за этого!
- Брось ты, не волнуйся, - успокаивала: - Ну какой ты коммерческий директор? Это ж университеты кончать надо, а ты какую коммерцию проходил? Устраивайся-ка лучше шофером.
Ведь совсем измотался он на этой работе! Все лезуть к нему, всё тянуть, что можно. Еще и Андрей ему твердил: отстань ты, мол, от этого дела, обведуть тебя вокруг пальца, посадють, дом твой отнимуть и останется Мария с детьми на улице.
Ну, пока рассуждали, а тут как раз и получаем вызов, в Орел Сеньке надо явиться. Поехал. А там как устроили ему суд! Они ж умеють это делать, партийцы-то. Отобрали билет партийный, с работы выгнали и до того довели, что приехал оттудова и рыдаить. Крепко ж ему обидно: из-за каких-то пять минут и... Прямо сумасшедшим сделался. Вначале все уговаривала его, уговаривала, а потом и плюнула:
- Да хватить тебе плакать-то! Проживем и без билета партийного! С одного молока проживем.
Я же корову из Белоруссии привезла, а она мне двадцать пять литров молока в день давала. Да и деньжонок там подсобрала, вешшычки кой-какие привезла. Бывало, выбросють в магазин мануфактуру или вешшы какие, а я сейчас и возьму. Мно-ого кой-чего накупила. А еще портная мастерская там была, и жена портного ходила ко мне по молоко, так закажу ей что-нибудь, а её муж и сошьёть быстро, хорошо. Сеньке костюм сшил, пальто мне. Выручало нас это барахло. Вешшы-то дорогие тогда были, за них и строилися. Да и Сенька потом шофером устроился начальников по колхозам возить, а они как едуть туда, так и бяруть, что им нужно. Ну, ясное дело, и Сеньке кое-что перепадало, привязёть так-то и сенца подешевле, и отрубей.
Ну, стали мы жить в квартире Андрея, а Катюха Черная... Да я тебе о ней рассказывала, как она флаг-то у дяди Вани вырвала, когда колхозники поехали с обозом хлеб сдавать. Так вот эта самая Катюха и разузнала, что мы уходить будем, и решила занять эту квартиру. А как? Ордер-то еще у Андрея оставался. Но она сообразила «как».
Прибираюсь я раз в квартире, глядь: въезжаить машина во двор с вешшами. Тук-тук-тук! И заходить эта Катюха:
- Мы квартиру занимать приехали.
Я так и опешила:
- Да как же ты ее займешь, если мы тут живем? Уедем, тогда и занимай.
- Не-ет, я вас выгоню...
Я как взгорячилася от обиды! А тут Колька* как раз ружье чистил. Схватила я это ружье да на нее:
- Иди отсюда! А то сейчас...
Выскочила она за дверь, да кричать:
- Меня застрелить хотять!
И - в милицию. Вот и приходить милиционер, и пишить на меня протокол. И суд потом устроили. А на суде этом я сказала, что, мол, и не думала стрелять, что в тот момент себя не помнила, что и квартира-то нам не нужна, свой дом достраиваем.
- Но только крепко ж мне не понравилося, - говорю: - свинство ее! Ну пришла бы, сказала: впусти, мол, нас, Марусь, а то еще займеть кто-нибудь, мы бы и поладили, а то подлость-то какую затеяла! Ведь она партийная, а партийным надо справедливыми быть.
Стали потом и ее допрашивать, ну она и призналася, что не хорошо, мол, поступила, думала-то, что нахальством вернее будить... А ничего мне тогда не сделали. А если б она раздула, то и посадили б меня определенно. Ох, и плохая женшына! Бабы так-то говорять: ноги ее уже не носють, но ни сыну, ни дочке не нужна, так цельными днями сидить под окном, воить, и никто ей даже буханки хлеба принесть не хочить. А тогда вселилася она в другую комнату, вот и началася котовасия. Муж намного моложе её был, да еще пил, гулял, и как придёть домой - ссоры, драки. Еще мать с ней жила, и такая хорошая старушка! Но и к той прицепится, к сыну... Цельными днями ругань стоить! От такой и на край света сбяжишь, вот я скорей-скорей да уходить в свою хату. Окна, правда, еще не были вставлены, но ничаво, были б стены. И стали мы кое-как обживаться, но Сенька прожил в нашей новой хате всего девять месяцев и началася война*.
*Андрей – муж сестры Дины.
*Николай – старший сын.
*Великая Отечественная война. 1941-1945.
Фото: Муж рассказчицы, Сафонов Семён Афанасьевич (1903-1947).
«Ведьма из Карачева». Написана по рассказам матери. Можно скачать или купить книгой https://ridero.ru/books/vedma_iz_karacheva/
