Спрашиваешь, как война* началася?.. Ну, слушай. Собралися мы как-то в воскресенье поросенка покупать. Пришли на базар, подошли к одному, а он ляжить и ве-есь красный. Думаю себе: чтой-то с ним не так… больной, должно. А тут знакомый ветеринар как раз подходить:
- Не покупайте этого, он больной. Эпидемия сейчас.
Женшына рядом стоить:
- Идемте-ка ко мне, - говорить: - У меня есть два поросенка. Увидите, как они едять, больные или нет, вот и выберите подхожяшшего.
Пошли мы. Понравилися нам поросята, большие, жирные, чистые. Сговорилися. Вернулися на базар подводу нанять, а тут уже шумять: война, мол, немец напал! Ну, и началося... Из магазинов и последние продукты попровалилися, повестки понесли, бабы идуть, ревуть, этого уже мобилизовали, того провожають. И всю-то ночь мы уже не спали, уличкомы ходили, дежурства назначали и как раз я попала. А надо было делать вот что: как налятить самолет, так сразу бежать и всех будить… Зачем? А кто ж их знаить! Ведь ни бомбоубежишш, ни ямок не было, куда ж прятаться-то? Но вначале, не бомбили, только через неделю как-то налетели самолеты на Трыковку и по-ошло! Бомбы рвутся, дома горять. Но мы всё ишшо надеялися: может, задержуть наши немца? А раз приходить к нам Вера из Рясника и говорить:
- Да что вы рассуждаете? Придёть немец, обязательно придёть. Ему ж все сдаются,
всё он бярёть,
И знала она потому, что, как и мы, в Энгельгардовской жила. Но мы уехали, а её с семьей война там и застала, так они всё побросали и убежали. Где подъедуть, где пяшком… вот, видать, и поверила сразу, что немец всё можить.
Ну, и правда, стали и нас бомбить как следуить, началося его молниеносное наступление, а вскорости и к Карачеву подкатился. Что делать? Да вырыли мы с моим Витей* ямку в огороде, спряталисья в ней, сидим. А тут ишшо соседи своих детей приташшыли, сами-то разбежалися ухватить чего поесть, а я и осталася с оравой цельной: своих двое, Собакиных двое, Кутеповых двое, Бариновых трое... Сбилися все в этой ямке, сидим, ждем. Вотани! Стреляють, шумять, нясуцца на танках по болоту прямо, да к нам уже… с луга-то! «Ну, - думаю: - сейчас со слепу наедуть танками своими на нашу ямку и прямо тут-то и передушуть всех как котят слепых». Да выскочила и ка-ак начала вышвыривать детей оттудова! Подъехали, вылезли из танков, окружили... Стоять, по-своему что-то гормочуть, а потом ка-ак стали хохотать! Вижу: детей считають, во, мол, крольчиха-то вылезла. Потом воды попросили, попили, а после завернули танки и по-оехали дальше. Пронесло! Тут-то и от сердца отлегло. Думали-то, что сразу начнуть всех стрелять, а они... Как и люди всеодно оказалися, смеялися даже.
Ну, ночь кое-как промаялися, а на утро смотрю: немцы к нам в хату валють. И выгнали на улицу. Просила-просила хоть в коридорчике-то оставить, но и там не разрешили. Что делать? Да сгородили с Витькой над нашей ямкой шалаш в огороде кой из чего и устроилися в нём… Да нет, пускали в хату прибирать да печку для них истопить. Они ж, когда выгоняли нас, так я переводчику растолковала, что нашу русскую печку топить надо умеючи, а то и дом, и все барахло ихнее погорить, вот и впускали.
Как-то сижу возле шалаша нашего, чишшу картошку, да глядь так-то… Динка* с Идой* идуть! Они ж уехали от немца-то, а вот теперя, значить, и идуть. И оказалося: отъехала их машина сколько-то от Карачева, да возьми и сломайся. Что делать? Андрею ж никак нельзя возвращаться! Он комиссаром был, а тогда всё говорили, что коммунистов немец первым делом расстреливал. Вот и добралися они до первой попавшейся деревни, нашли ему там шапку, старую фуфайку, он и ушел с проходящими частями, а Динка оставила свекровь и Лору… той-то, как и тебе, три годика только было… Оставила их в той деревне, схватила кой-какие вешшычки, Иду и-и назад, в Карачев. А идти надо было лесом, через болото, и как раз в тех местах немцы разбили часть нашу... загнали в болото и разбили. И вот идёть она вдоль болота этого, а в нём солдатики мертвые плавають в тине… и головы их торчать… и глаза вроде как лупають. Всё убивалася: «Гля-ядить один, как живой всеодно!» А, можить, и живой ишшо был. Страху набралася!
А вскорости стали немцы пленных наших гнать по Карачеву, и я всё бегала смотреть: не гнали б моих… Андрея, Сеньку, Колю. Наварим с Динкой ведро свеклы, картошки, капусты, приправим чем-нибудь и, как утром встанем, так Динка с детьми управляться, а я - туда, к дороге. Ох, и тяжко ж было видеть всё это! Плятутся наши пленные, друг друга ташшуть… Поднесу ведро, а они как набросются на него! Кому горстью варева этого в руку сунешь, кому в карман… А немцы ж кричать, стреляють! О-о, сколько ж их тогда гнали! Сплошной колонной. Потом и холода началися, а пленные-то почти раздеты-разуты!.. или в тряпки какие завернуты. И уже к ведру моему не бросалися, сил не было, а следом немцы на лошадях ехали… подбяруть какого да и швырнуть в сани. Ля-яжить мертвый, зубы оскалимши... а какой и помираить ишшо только. Ох, Господи!
Были ль лагеря для пленных? А как же… и не один. Вот там-то, за базаром церковь стояла, «Преображение» называлася. При советской власти её на театр переделали, а тогда пленных - туда... И сколько ж их было! Так-то спустють сверху банку какую и просють: водички, мол!.. налейте хоть водички. Сунешь что-нибудь в эту банку, поднимуть... А еще лагерь был… как идешь теперь на базар, так по левой стороне… и проволока в несколько рядов вокруг него была натянута, за ней-то они и находилися. Грязные, обросшие и до того отошшавшие, что в чём только душа держалася! Всё-ё мы туда к одному знакомому ходили, сына-то его немцы расстреляли, а самого в лагерь этот и бросили. Хотели мы его оттуда вызволить, но как? С месяц, должно, там их продержали, потом угнали куда-то.. А как-то к больнице я пошла, настряпала кой-чего и пошла. Боже мой, а там!.. Всё этими пленными забито. И лежать прямо на голом полу, стонуть, водички просють! А тут еще таких же машину цельную подогнали, кричать они: сымите нас, сымите! Нет, не могу больше и вспоминать про это. И не приведи, Господи, пережить такое вам и детям вашим!
*Великая Отечественная война. 1941-1945.
*Виктор – младший сын, 13 лет.
*Дина – сестра мамы.
*Ида - её дочь, 9 лет.