Серафим Глава 3

правильности, не искаженности духовного зрения. И выбор не будет иным. И возликует сердце, возрадуется душа, омытая росой Благодати, и торжествует небесное Воинство, видя великую победу человеческую…
 
       Во время этого пламенного монолога Игорь смотрел на игумена, поражаясь тому, как менялся облик священника. Казалось, от всей его фигуры исходило сияние, окружая ореолом лучей. Слова впечатывались в сознание. Странно, он понимал каждое слово, каждую фразу. Глубокий смысл навсегда оставался в душе, открывал разуму свет духовного знания, внутреннего зрения. Все казалось простым и понятным, он чувствовал это сердцем.
       – Идем со мной, – отец Петр заметил перемену.
       Коридором прошли в дальний конец и вошли в молельную монастыря. Помещение было заполнено монахами. Шла служба, высокий голос дьячка тонко выводил рулады. Ему вторил низкий бас могучего дьякона, поражавший плотностью музыкального тона. Затем подхватывали все молящиеся, наполняя высокий свод торжеством духа. Игорь стоял, крестился, клал поклоны вместе с иноками. Радость наполняла разбитую душу, сердце ликовало, впитывая слова святой молитвы.
       Вдруг помутнело в глазах, в ушах лопнуло, все затянулось кровавой пеленой. Хор громогласно грянул «Достойно есть». Все кругом мелко затряслось, задрожало, не было воздуха, рот напрасно открывался в надежде глотнуть кислорода, лицо быстро синело, кто-то безжалостно вцепился мертвой хваткой, железными тисками сжимал беззащитную шею. В голове оглушительно хрустнуло, и Игорь в смертельной агонии рухнул на пол…
 
       Неясный туманный свет пробивался в едва прикрытые глаза. Смутная тень шевелилась напротив лежащего в монашеской келье. Отец Петр легонько похлопал Игоря, и тот, шевельнув ресницами, очнулся окончательно.
       – Я живой?
       – Живой! Пока…
       Священник смотрел твердым взглядом.
       – У тебя остановилось сердце!.. Откачали, дело для нас знакомое.
       – Что же мне делать? – Игорь с трудом сел. – Не понимаю…
       – Торопиться нужно дружок, иначе никто не спасет. Идем со мной.
      Чувствуя сильную слабость и разбитость, он шел за монахом заплетающимися ногами, шатаясь, держась за стену. Спустились глубоко в подвал, прошли в мастерскую. Игорь удивленно осмотрелся. У стен стояли какие-то станки, верстаки, наковальня…
       – Здесь монахи работают, делают для храма разные металлические детали…
       – Зачем мы здесь? – Игорь ничего не понимал.
       – Вот, смотри, – Петр подошел к одному из станков. – Это называется гильотина. Привод электрический.
       Он подобрал с пола железный пруток.
       – Смотри, как работает. Кладешь сюда. Здесь – внизу педаль, – он вставил ногу.
       – Нажимаешь, – пруток мгновенно разрубило, половинка отлетела, звонко бряцая по бетонному полу.
       – Все! – игумен твердо смотрел на него.
       – Я не пойму, – начал Игорь и тут же осекся. Страшная в своей простоте догадка обожгла мозг.
       – Ты все должен сделать сам! Вернуть похищенное! – монах смотрел жестко. – Решайся, времени нет!  Я буду ждать за дверью. Только не тяни… – он вышел.
       Игорь стоял растерянный, оглушенный. Опять становилось дурно, тошнота подбиралась к горлу, он начал задыхаться. Из-за ящика с инструментом на него в упор смотрело лицо цыгана, парализуя ненавистью. Он чувствовал, как быстро слабеет. В глазах расплывались яркие полукружья, звон в ушах неумолимо нарастал, доходя до невозможной громкости. Положил безымянный палец, словно на плаху. Вставил носок ботинка в педаль, чувствуя, что уже теряет сознание. Лицо барона стремительно приближалось, расширялось, вырастая до невероятных размеров, надвигалось медленно, неукротимо. Не помня себя, резко нажал педаль. И ничего не чувствовал. Лишь боковым зрением зафиксировал сверкнувший огнем камень, одетый на то, что мгновением назад было его плотью…
       Ворвался Петр, бросился марлевыми бинтами останавливать бурлящую кровь. Сделал повязку, поднял повыше. Игорь находился в забытьи, никак не реагируя на случившееся. Монах сделал для руки перевязь, повесил на шею. Подобрал отрубленный палец с надетым перстнем, аккуратно завернул в чистый платок и положил это в карман Игорю.
       – Надо идти! Торопись, скоро вечер…
       Вывел парня на улицу и, осенив крестным знамением, произнес кратко:
       – Помоги, Христос! Аминь…
 
       Вечерняя заря заливала небеса косыми солнечными лучами. Сторона горизонта, куда опускалось утомленное светило, полыхала огненным пожаром. Отблески зарниц алели ярким закатом, высь светилась малиновыми переливами. И на все это вольно раскинувшееся великолепие, с западной стороны, крадучись наползала черно-лиловая, медленно клубящаяся, страшная в неукротимой ярости, переполненная электричеством и влагой, туча. Зрелище подобного контраста было невероятным и не верилось, будто это все происходит в реальности.
       Было очень тихо и душный воздух, остановившись в своем движении, тяжелым наваждением висел над головой. Там в черной дали быстрыми змеями проскакивали синие молнии. Грома не было слышно, гроза находилась далеко и не набрала силу, сдерживая свой гнев. Никаких посторонних звуков не долетало, напряженная атмосфера тонко, чуть слышно звенела, наполняя все вокруг чувством смертельной опасности. Все замерло в тревожном предчувствии…
       Он стоял у могилы цыганского барона. Смотрел в беспощадные глаза, глядевшие из-за стекла фотографии в деревянной рамке. Ничто не изменилось с тех пор, как они с Юркой были здесь последний раз. А казалось, будто прошла вечность. И вот нет уже друга, лишь память о нем укором плавит воспаленный мозг.
       – Зачем ты забрал его? – Игорь не отводил требовательного взгляда. – Зачем?
       Тишина была ответом ему. Деревья скорбно стояли вокруг, поникнув листвой. Они помнили ту ночь, видели все. И еще много-много чего. Но молчали…
Слева что-то затрепыхалось. Большая черная птица села на столбик оградки, Игорь узнал ее. Это был тот самый коршун, круживший над рекой. Перья слегка отливали зеленым, крепкий клюв хищно изогнут. Повернув к нему пернатую голову, птица следила, зловеще скрежеща и царапая металл длинными заостренными когтями, будто готовилась к прыжку. Вдруг вытянула шею, злобно прокаркала что-то, забила расправленными крыльями и тут же успокоилась.
       Игорь оцепенел от испуга. Будто петлей опоясало и начало сжимать еле заметно, но неотвратимо, жестко. Барон тянул его в свою могилу, в вечный мрак, в холодную безысходность, в страшные глубины. Туда, откуда не было возвращения, где не помышляют о спасении. Где плещет кипящая смола и варится ртуть, где падшие существа страшными мучениями тщатся искупить свои грехи, где содрогается геенна от дел, творящихся на земле. Где бессмысленны слова и мольбы, где нет времени, где мытарства бесконечны…
       Сам не понимая, каким образом, он приближался к могиле. Ужас, безысходная паника владела им, а портрет цыгана все надвигался…Опять забила, затрепетала крыльями черная птица. Закаркала пронзительно, громко.
       Солнце зашло, и страшная туча полностью затопила небо, лишь тонкая полоска рдела у самого горизонта, оставляя хрупкую надежду. Перед глазами мелькнуло лицо матери, озарился вспышкой образ Нади, привиделась широкая Юркина спина…
       Из груди вырвался надрывный стон, и небо ответило ему перекатом грома. Стало быстро темнеть, но яркие вспышки молний освещали фиолетовым светом все вокруг, отбрасывая меняющиеся тени. Он стоял у края могильного холма, и что-то гнуло, тянуло вниз, ноги вдавливало в рыхлую почву. Последним отчаянным усилием Игорь вытащил из кармана окровавленный платок с отрубленным пальцем и перстнем.
       – Забери!.. 
       Глаза барона осветились огнем, опалились сатанинским пламенем.
       – Забери! Свое! Обратно! – с диким утробным рычанием Игорь выкрикивал: – Вот тебе! Забирай! – вытряхнул жуткое содержимое платка, что есть силы, стал втаптывать ногой, продавливая могильный холм.
       Лицо цыгана зажглось кровавым светом, черты его исказились жестокостью и стали быстро увеличиваться в размерах. Игорь чувствовал, как надломились ноги, он пал на колени и огромная невыносимая тяжесть клонила голову все ниже и ниже, а холодный могильный плен мощным магнитом втягивал в бездну небытия. Он слышал, как шумно билась крылами и безостановочно кричала птица, разъяренно сверкая каплями глаз. Понял, что погибает, что это конец его жизни, что пришла неизбежность и ничего не изменить. Сопротивляться он не мог, и силы и воля покинули его, судороги намертво сковали тело, душа сжалась, сердце остановилось, его уже не было в живых…
       Страшный треск громового удара потряс все окрест. В бессильной тоске устремил взгляд в бушующее небо. Увидел в сверкании разъяренных молний четкий, будто трехмерный лик Спаса Живого.
       – Боже! – шептали губы. – Помоги, Господи!..
       Черный коршун сорвался, подлетел и вцепился когтями в волосы, наотмашь хлеща крылами по лицу, грозно крича непереводимые птичьи проклятья...
       Снизу вдруг ударило в грудь, подняло и бросило навзничь. Небеса ярились и грохотали, вдребезги разлетелись стекла на фотографии цыганского барона. А вверх поднимался хищник, ожесточенно горланя что-то.
       Сильнейший ливень рушился на землю. Потоки холодной воды смывали накопленную грязь, уносили в туманную даль и орошали прохладой истомленную почву, освежали застоявшийся дух, умывали чистотой возрождения. Игорь лежал на земле, глядя в разрываемые сполохами небеса, близкий гром гремел для него бесподобной музыкой избавления. Лицо заливали струи дождя, он не чувствовал промокшую одежду. Пред взором стоял чудный образ Спасителя…
       Постепенно непогода успокоилась, гроза ушла. Потянул ночной ветерок, зашумели деревья, наконец утолившие жажду, теряя капли с тонких листьев. Зажглись первые звезды, выкатилась бледная луна.
       А он все лежал и лежал, не имея желания подняться и ощущая входящую в него силу совершенного преображения…

                                                                                                * * * * *
       Легко кружась в морозном воздухе, снег засыпал город. Одев тополя в белые шубы, заметал тротуары и проспекты. Поземкой блуждал в переулках и, вспыхивая в лучах зимнего солнца, просыпался снежинками на лица прохожих, спешащих по своим важным мирским делам. Некоторые из них, являясь прихожанами Вознесенского собора, торопились на праздничную службу. Золоченые луковицы куполов зажглись отблесками лучей, устремленные в небеса кресты горели, искрились, торжествуя в честь праздника Рождества Христова. Церковь была переполнена людьми, а народ все прибывал, приезжали из дальних райцентров, затерянных в просторах пригорода деревень, селений городского типа…
        Внутреннее убранство просторного храма сверкало в свете пылающих свечей. Лики излучали живую энергию, образа в свежих еловых ветках разливали хвойный аромат. В лицах священнослужителей лежала радость рождественского дня. Шла служба и весь церковный причт в золотых и серебряных ризах, в блеске великолепия стоял двумя