[b]Глава 2.
Черная ночь, изрезанная очередями трассирующих пуль, прожигаемая всполохами взрывов и осветительных ракет. Что это? Афганистан? Чечня? Карабах?
Я прихожу в себя, вновь обретаю тело. Я еще помню ад и рай. Я посетил Вечность и обозревал прошлое и еще не свершившееся.
Я помню будущее... Слишком многое пришлось пережить. К сожалению, а может, к счастью, всё забудется, словно сон.
Афганистан, Чечня, Молдова, Приднестровье, Армения, Азербайджан, Абхазия, Таджикистан, Узбекистан, Киргизия, Грузия, Осетия, Югославия, Ирак, Ливия…
Что еще? Боже, какая мясорубка предстоит очень скоро! Не хочу оживать! А надо. По велению Твоему. Ради моего спасения. Я знаю будущее. Почему? Потому, что был в Вечности. Не так представляю его себе, как мы вспоминаем минувшее. А вне собственного опыта. В целом. Трудно высказать. И ретроспективу истории видел. И воспринимаю так же. Но не желаю видеть ни то, ни другое. Слишком тяжко. Слишком много крови. Я уже могу заставить себя жить настоящим. Так, чтобы кошмары прошлого и будущего не вылезали самопроизвольно. Я обретаю плоть. Ощущаю руки, ноги. Открываю глаза.
Раннее солнечное утро. Вокруг меня столпились парни. Все сняли головные уборы. Рядом склонилась Настя, по прозвищу Марфутка - врач стройотряда, да какой она врач: практикашка, в ординатуру только на следующий год пойдет.
- Ты жив? - говорит она, размазывая слезы.
- Живее всех живых, - улыбаюсь я и встаю.
Она хлопочет:
- Лежи, у тебя шок!
Голова немного кружится, но я не сдаюсь:
- Да брось, все в порядке.
Общая радость, оттого, что я цел. Меня обнимают, кто-то пляшет, все смеются. Настя отталкивает приближающихся:
- Нельзя к нему подходить! Да не трогай его - это смертельно! Серёжа, ляг сейчас же!
Я отказываюсь от носилок. Настя долго не сдаётся, но на мне ни царапины, рассуждаю здраво. Она обеспокоена: может внутреннее что, может, боли не ощущаю. Нет, реакции и чувствительность в норме, она проверила.
Мы шагаем к общежитию, она еле поспевает за мной.
Неожиданно делаю вывод: “Ад начинается на земле, и кто чувствует себя в мерзких условиях, как рыба в воде, зарабатывает ад кромешный”.
Слышится голос:
- Тебе нельзя быстро идти!
Сбавляю темп.
- Настя, давай помолчим!
Сбежались девчата и те из них, кто драит столовую после завтрака, и ночная смена, им бы отдохнуть, а они на ногах. Как же! Я воскрес! А скоро опять готовить - голодные мужики примчатся на обед.
Марфутка побежала в контору вызывать скорую. Со связью плохо. Не дозвонится. А мобильников ещё не придумали. Вместо себя оставила Машутку - певицу из театра миниатюр, она в том же брючном стройотрядовском костюме, что и на сцене. А вообще, она кухарка, как и все наши девчонки. Я встал под душ. Пускать не хотели. Но я же знаю: воля Божия в том, чтобы я шел в церковь. И немедля крестился. Переодеваюсь и выхожу на улицу.
- Ты куда? - чуть не плачет Машка.
- Мне надо.
- Закричу!
- Девушки только улеглись. Не жалко?
- Я с тобой!
- Как хочешь.
- Ты куда?
- В церковь.
- С ума съехал. На работу что ли?
- Слушай, Маш, - я остановился, - посмотри на меня: ни одной ранки нет. А ведь я с лесов упал! Да сверху еще кирпичами накрыло! Иду в церковь креститься!
- Ну вот, теперь ясно. И зачем орал? Пошли.
Промелькнули воспоминания: “2007 год. У эскалатора на Кузнецком - Мария. Поет. Ну, что ж? Я и то еле работу нашел. А кому нужна пятидесятилетняя женщина? Живет под Москвой. Участвует в церковном хоре. Для души. Недавно у нее умерла внучка. Девочку можно было спасти, но лекарства стоили бешеные деньги. За всю жизнь столько не заработаешь. С тех пор и побирается. Подкармливает оставшегося внука. В коробочку перед певицей изредка бросают мелочь. А почему я так хорошо знаю о девочке? Может, это и моя внучка? – уже не помню”.
Тем временем задворками спустились к лугу. Село большое, вытянутое дугой. Церковь на другом конце. Срезаем угол.
- Зачем ты в технический ВУЗ поступила? У тебя же талант!
- Я и так в студии занимаюсь.
В кустарнике зло затявкала шавка. Ей ответил многоголосый лай.
Нас окружили десять - двенадцать псов.
- Помогите! - надеется спутница.
Поднял дрын, предупредил:
- Не беги! Растерзают!
Огромный барбос, с виду тихий и ленивый, хапнул дубину и резким движением вырвал из рук. Зыркнул мстительно, кровожадно, сразу преобразившись в матерого убийцу.
Я растерялся.
На нас ещё не бросились. Только, как бы выказывая удаль, очередной член стаи в прыжке, или пробегая, зацепит клыком штанину или куртку, как бритвой порежет, а кожу не задевает.
Мастера! Играют животные.
Девушка рыдает. Вдруг тащит меня в сторону.
- Куда?! - пытаюсь перекричать брех и завывания друзей человека.
Оборачиваюсь. Вход в подземное овощехранилище.
А про собачек я уже не знаю. Странно память устроена, ведь это - ближайшее будущее.
В хранилище горит тусклый свет. Внизу, под лестницей кто-то копается.
- Сюда нельзя! - восклицает работник.
- Там собаки! - оправдываемся хором.
- Что, юрьвских дворняг испугались?
- Да они на нас всю одежду порвали! - возмущаюсь я.
Он зачем-то берет вилы:
- Попрошу к начальству. Разберемся.
Шагаем по туннелю с белыми полукруглыми стенами. По бокам тянутся трубы и кабель.
- Как в метро, - замечает девушка.
Я предполагаю:
- Тут секретный объект, наверное.
Сопровождающий, держащий в руках уже не вилы, а автомат без приклада и одетый не в фуфайку, а в модный темный костюм с рубашкой и галстуком, нахмурившись, обрывает:
- Без глупых разговоров!
По дороге он позвонил по телефону, оказавшемуся в одной из ниш.
- ...понял, - закончил короткий доклал.
Вошли в какую-то дверь. Стоило переступить порог, как дорогу преградил упитанный человек неопределенных лет, тоже в модном, но коричневом костюме.
- Эти, - бросил бдительный сельский труженик и исчез в чуланчике.
Хитрющая Машутка решила воспользоваться моментом:
- Дяденька, мы же ничего плохого не делали! За что нас арестовали?
Дяденька достал пистолет и погладил его кончиками пальцев левой руки.
***
Меня и Сергея поместили в небольшой комнате, лучше сказать - в однокомнатной квартире со всеми удобствами, но без окон, мы ведь в бункере. Дышится легко. Где-то бесшумно работают воздухозаборники. Папа служит в стратегических войсках, дежурит в углубленном командном пункте и часто жалуется на головную боль: вечные проблемы с фильтрами. Здесь оборудование вовремя меняют и электричество не экономят. Воздух свежий.
Устроившись на диване, я разревелась. Во всем виноват мальчишка, стоящий напротив, у кровати. Он глупо на меня таращится. Сочувствует! Вот уж кого понесло в неурочный час грехи замаливать. Теперь нас искать станут и не найдут. А родители, бабушка с дедушкой? Что со мной будет? Собаки чуть не съели. Какая я зачуханая, видно падала, и не раз. Вот бы загрызли, когда поскользнулась. Лучше умереть! Еще утешать лезет. Уйди! Слезы льются сами собой, спазмы сжимают горло. Сквозь туман в глазах вижу: за столом кто-то сидит. Утираюсь. Сухонькая старушка смотрит на меня:
- Пойди, умойся, девонька, да водички глотни, полегчает.
Я долго плескаюсь под краном, гляжусь во встроенное в стену зеркало: лицо красное, пошло пятнами, распухло, под глазами мешки. Губы непроизвольно вздрагивают, я это и без зеркала чувствую. Всхлипываю, ничего поделать не могу. Разобрала икота. Пью воду с ладоней. Я готова. С опущенной головой, медленно, потому что стесняюсь, шествую к дивану и занимаю прежнее место. Серёжа с незнакомкой увлеченно беседуют. Бабушка поправляет свой головной платочек и обращается ко мне лаково:
- Вот и хорошо.
Я баба Лиза. А тебя Машенькой зовут? Мы-то с Серёжей раньше встречались. Как мыслишь, где вы?
- Судя по всему, тут секретный объект, и мы что-то нарушили.
- А теперь я скажу:
В мире есть добро и зло. Бог создал мир…У, как тебе неинтересно-то стало.
Послушай ещё, авось пригодиться.
***
Из беседы Сергея с гостьей:
- Нет, я с пути не сверну. Вот Маша, хоть и крещеная, в Бога не верит.
- Не говори “Гоп”. Всякое может случиться. Уповай на Господа. У девочки душа чистая. Ей до веры шажочек остался.
***
Нам принесли обед. Пахнет вкусно. Я ощутила дикий голод. Но задумалась. Аппетит пропал.
Бабушка попрощалась и исчезла минут за пятнадцать до этого. Меня мучат сомнения. Смотрю на Сергея. Он взял хлеб, придвинул салат.
- Слушай, нас не отравят?
- Вряд ли. Мы им зачем-то нужны.
- Она была в теле? Ну, бабушка… Или как…
- Как приведение? Не знаю. Так она выглядела в последние годы жизни. И в аду. А в раю со мной говорила ослепительная красавица, лет двадцати - двадцати пяти. Когда ты ушла в ванну, она сказала, что Господь мог и ангела послать, и ее в райском образе, или кого другого. Но ведь Он людей, детей своих, любит и понимает лучше нас самих.
- Правильно. Я бы просто испугалась. И всё. Теперь главное - молитву Иисусову повторять.
Я произнесла заветные слова. Захотелось есть. Перекрестила стол. Впервые в жизни. За едой Сергей вкратце поведал, что он испытал в духовном плане после падения с лесов. Жутковато. Не верится. Но ведь бабушка была здесь!
Вошел охранник. Слуга? Молча собрал тарелки, чашки, ложки с вилками, вытер стол и увёз посуду на специальной тележке. Потом я уснула. И сон видела. Совсем не страшный, наоборот - милый. Я спала сидя на диване, поджав ноги под себя, они затекли и покалывают. Я встала. Взгляд упал на спящего на кровати юношу. Какой он сильный и красивый! Как защищал меня от собак! А я во всем обвинила его. И отталкивала от себя. Он просыпается и смотрит на меня преданными глазами. Я протягиваю руку. Он вскакивает, приближается ко мне. Любимый! Обнимает меня. Я дрожу и целую его в губы. Голова кружится, я чуть не падаю, он поддерживает меня и прижимает к себе. Как хорошо!
- Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!
Я отстраняюсь.
- Очнись Серёжа!
Он целует, целует меня в глаза, в губы, в шею. Я упираюсь локтями ему в грудь, потом вырываюсь. И со всей силы луплю юношу по щекам. Он ошеломлён. Мне его жалко:
- Ой, прости!
Он снова прижимает меня к себе.
Да стой же, стой! Прекрати!
Кричу ему прямо в ухо:
Вспомни, что говорила бабушка: Прелюбодеяние - смертный грех! Он невменяем. Я хватаю его за ворот рубахи, встряхиваю.
Да сотвори же молитву Иисусову!
Упоминание Бога спасает нас. Он приходит в себя:
- Прости. Не знаю, что со мной.
- Наваждение, - выпаливаю я, - на нас обоих.
Молодец в темном костюме, постучав, объявил:
- Вас ждет шеф. Комната номер семь. Направо по коридору.
Никто не конвоирует. Уже хорошо. У меня душа в пятках. Сергей храбрится. Решительно входит в кабинет.
- Разрешите?
За столом элегантный мужчина. Смеётся, указывает на два кресла перед собой, дескать, садитесь.
Я вздохнула спокойнее.
- Здравствуй, подопечный! Разлука оказалась недолгой! А ты времени не терял... Какую кралю подцепил!
Развязный тон, глупый намёк. "Пошляк!" - франт мне больше не нравится. Сергей поморщился:
- Значит, всё подстроено.
- Ты о собачках? Понятия не имел! Вас ведь сразу предупредили: сюда нельзя! А вы напролом пёрли. Мои люди переполошились... У нас, к сожалению, есть что скрывать. Супостат пока сильнее. Мы вынуждены подчиняться. Помнишь, как нас бесцеремонно прервали? Я и пикнуть не посмел, чтобы хуже не сделать. Взял всё на себя! А сейчас, как узнал, кто у нас в гостях, ребят приструнил. Да вы сами почувствовали перемену.
Мария! - он
