Сине-зеленая вывеска спасительно сияла в темноте. Шатаясь и держась за железные трубы перил, он поднялся по ступеням и потянул на себя дверь. Она поддавалась неохотно, будто с той стороны ее держал какой-то злодей, глумящийся над человеком в беде. Перед глазами поплыли багровые пятна, смешиваясь с сине-зеленым неоном, и замутило. Он понял, что сейчас упадет прямо тут, на холодный бетон и прошептал, словно его могли услышать, а, услышав, посчитаться с его желанием:
- Пустите!
И дверь легко поддалась.
Помещение едва освещалось то ли свечами, то ли тусклыми лампами, и только бар сверкал зеркалами, огнями и разноцветными бутылками. Барменша навалилась полной грудью на стойку и смотрела телевизор, подперев голову рукой. Она повела глазами на посетителя, но позу не переменила.
- Помогите! – попросил он, почувствовал под спиной дверной косяк, и скользнул по нему на пол.
Потом он долго лежал на диване, глядя прямо в серые плитки потолка, не задавая себе никаких вопросов, не ища ответов, пока откуда-то не выплыло лицо темноглазой миловидной женщины. Она что-то приложила к его лбу.
- Где я?
Знать ответ ему не хотелось, но возникло ощущение, что обязательно нужно спросить.
- Там где и должен, - сказала она и обернулась к кому-то:
- Очухался!
За спиной барменши (как-то само собой вспомнилось, что это она) почудилось шебуршение, и вроде даже кричали несколько голосов, но слова терялись по дороге к нему, обращаясь в сине-зелено-багровые пятна, и от них тошнило. Он попытался сесть. Тело поддавалось с трудом, точно расправляли разбухший после дождя складной деревянный стул. Сел. Пятен поубавилось, и тошнило меньше, но что-то случилось с глазами. Только барменшу он видел отчетливо, а фигуры за ее спиной не разглядеть – темные пятна.
Барменша кинула в большую миску из нержавейки тряпку, и она плюхнулась в алую воду. Разлетелись брызги, и попали на темную, коричневую кожу дивана. «Хорошо, что крови на нем не видно», - откуда-то взялась мысль. И он отметил, что она первая с момента пробуждения.
- Ты кто? – спросила женщина, поднимаясь с корточек. Бросился в глаза приколотый на левой стороне груди белый прямоугольник с именем: Люська.
- Дима, - сказал он и понял, что опять ляпнул глупость. Этот вопрос, как скальпель, режет до сути. Имя – плохой ответ на него. А как еще ответить? Так, как ответила одна маленькая девочка седому профессору: «Я никто, и ты никто, и ты запомни это!»
- Дима, значит, - сказала она и махнула кому-то:
- Начинайте!
Барменша отошла. И будто огни осветили сцену: он увидел, что, столы, на кованных ажурных ножках, сдвинуты полукругом, развернутым к нему. За ними устроилась публика, но разглядеть ничего нельзя, кроме смутных очертаний человеческих тел. И такие же темные силуэты заполняли дальние, у стены, кабинки. Зато впереди, освещенные ярчайшими, неизвестно откуда бьющими софитами, на стуле сидел щупленький мужичок в мятом и не по размеру большом светлом костюме. Светлый и тоже смятый плащ был брошен на стол, и на одной поле его расплылось бурое пятно.
«Об меня испачкался?» - с неловкостью подумал Дима, и провел рукой по лбу. Ничего не ощутил. Взглянул на пальцы – сухие, крови нет.
Мужичку не сиделось спокойно, он ерзал, зажимал руки между коленей, точно не доверяя им.
- Ну же! – поощрила его барменша из-за стойки, тоже будто освещенной софитами.
И мужичок вскочил.
- Он мою монету спер! – выкрикнул жалостливо и ткнул пальцем в Диму.
- Что скажешь на это? – поинтересовалась Люська.
- Вранье, - ответил Дима, и только потом сообразил, что не помнит ничего до того момента, когда увидел сине-зеленую вывеску. «Может, и в самом деле, спер?» - пронеслась малодушная мыслишка.
- Вранье, - повторила за ним барменша. – Хм, дело сложнее, чем казалось! Придется выслушать с самого начала.
- Рассказывай! - велела она мужичку, и тот вскочил на ноги, хлебнул воздуха, будто водки, закашлялся, а после зачастил:
- Он вдруг на перекрестке выскочил, я и не понял, что он выскочил. Хрясь-бух! Машина всмятку, пока я валялся в беспамятстве, он и спер монету.
Дима ощутил пристальные взгляды невидимых зрителей и твердо повторил для них:
- Вранье!
А сам подумал: «Так вот что было! Авария! Машины столкнулись, поэтому мы оба в крови…» Додумать он не успел, и мысль вильнула на прощанье хвостом и пропала, как рыба в мутной воде.
- Алозий, ты же машину боишься водить, - вдруг сказала Люська. – Как же так?
Алозий вжал голову в узкие плечи, точно подозревал, что этот вопрос ему непременно зададут, и выкрутиться не удастся.
- Не юли, отвечай правду, - строго потребовала барменша.
- За рулем был не я-я-я! – проблеял Алозий.
- Гостя в студию! – она щелкнула пальцами, и вспыхнул софит, выхватывая из тьмы стул и белокурую девушку на нем.
«Сексуальная, как реклама духов,» - подумал Дима, разглядывая ее.
Она небрежно облокотилась одной рукой о спинку стула, и белое меховое манто сползло с хрупкого плеча. Свет играл на пряжках туфелек, усыпанных стразами, маленькой сумочке, покрытой серебристыми блестками.
- Рассказывай! – потребовала барменша.
Девушка пожала плечами с обманчиво-независимым видом. Дима видел, что ей неуютно сидеть перед всеми на ярком свету.
- Я вела машину, когда он в нас врезался, - она кивнула на Диму. – От удара потеряла сознание, а когда пришла в себя, вокруг не было ни души, только Алозий причитал о своей монете. Даже не попытался мне помочь, гад!
На ней не было ни следа крови, и Дима поразился – они-то с Алозием оба испачканы. Он взглянул на барменшу, но она, казалось, ничуть не удивлялась такому очевидному несоответствию.
- А где ты держал свою монету? – поинтересовалась Люська.
Алозий, помявшись, ответил:
- В сумке на поясе, а когда я очухался – ее сперли!
- Хм, - барменша в задумчивости покусала нижнюю губу, - значит, было так: авария, и вас трое. Ты, Алозий, потерял сознание. Она говорит, что ничего не знает. Дима тоже ничего не крал. Выходит бессмыслица - врет кто-то!
- Я не вру! – обиделся Алозий. – У меня с клиентом договор срывается!
Люська отмахнулась от него и обернулась к Диме.
- А ты? Что помнишь ты?
До этих слов ему казалось, что воспоминаний нет, точно стена из красного кирпича стояла перед ним, но тут он увидел ночь, и две столкнувшиеся, покореженные машины. Алозий, повисший на ремнях пассажирского сидения. Стук шагов, и хруст стекла под каблучками. Девушку он не разглядел тогда, но в свете фонарей мелькнуло ее светлое платье. Она что-то делала возле Алозия, а потом убежала. Дима надеялся - за помощью. На улице стояла необыкновенная тишина, и даже из окон никто не выглянул, когда столкнулись машины, а ведь не услышать звук удара невозможно. Потом она вернулась и втиснулась обратно на место водителя. Как втиснулась?! Судя по внешнему виду машины – пришлось бы разрезать, чтобы вытащить ее оттуда.
Барменша обернулась к девице. Та злобно усмехнулась и облизнула ярко накрашенные губы. Диме не понравилось, как она это проделала. Реклама выдавала этот жест за сексуальный, но тут отдавало людоедством.
- Не надо угрожать свидетелю, - бесстрашно посоветовала ей Люська. – Отвечай правду!
- Да! – злобно проговорила девица. – Ладно! Я забрала монету.
- Как ты могла! – запричитал Алозий. – У нас же был уговор, что я тебя покормлю.
- А ты хотел попользоваться бедной девушкой за кусочек чужого мясца? – промурлыкала она, подавшись в его сторону и страшно улыбаясь. Зубы у нее острые, нарочно заточенные. Алозий проскреб стулом по полу, отодвигаясь подальше.
- Верни монету! – велела ей Люська.
Девица засунула руку в вырез платья, показала монету. Дима узнал новую юбилейную двадцатипятирублевку. Девица кинула ее Алозию, и тот, хоть и выглядел увальнем, сцапал ее на лету. Он повертел в руках и вздохнул.
- Ну, вот и разобрались, - удовлетворенно заключила барменша. – Все могут идти, кроме тех, кто идти не может.
«Когда приедет скорая? И что за бред мерещится? – Дима чувствовал, как тело его, воле вопреки, падает и вытягивается на диване. Внутренности леденеют, застывают. – Почему никто не помогает мне?»
- Васька, - окликнула Люська второго бармена, с акробатической ловкостью жонглирующего бутылками, стаканами и лимонами, - налей-ка всем за счет Алозия!
Публика обрадовано загудела. Алозий тоненько взвыл.
- Нееет!
- В чем дело-то? – устало поинтересовалась Люська. – У тебя неразменная монета. Пожалел, что ли?
- Это не она! – заявил Алозий.
Публика на задних рядах тихонько загудела, и там началась какая-то суета, вроде бы, принимали ставки.
- Чего еще? – рассердилась Люська. – Скажешь, монету тебе подменили?!
- Я все вернула! – закричала девица.
- Цыц! Тихо всем! Объяснись, Алозий, а потом уж мы решим, как с тобой поступить.
Алозий со страхом покосился на замерший зал.
- Две их было. Я держал фальшивую в сумке приманкой, и она, – он ткнул коротким пальцем в девицу, - знала про первую, а вторую спрятал в бардачке. Вот он говорит, что она убегала куда-то, и кто-то спер вторую, пока ламия прятала сумку.
- Уже ламия?! – взвилась девица. – А раньше Милочкой звал!
Алозий не обратил на девицу никакого внимания - сверлил взглядом Диму.
- Прежде чем обвинять его, давай выясним, кто еще там был?
Люся обернулась к Диме, и тот снова очутился на темной улице.
Было ветрено, и шел сильный дождь. Крупные капли кляксами шлепались на стекло и стекали вниз, размазывая и кривя ночь. И снова что-то заливает глаза. Дима слабо копошится, пытаясь отстегнуть ремень, но пальцы холодные скользкие. Стук каблучков, убегающих куда-то прочь, за угол. Отстраненный свет из окон домов. Помогите! И вот шаги. Неторопливые, уверенные. Только странные: раз-два и три, раз-два и три. Кто-то остановился. Заглянул. Лица не видно, только темный контур. И пошел дальше: раз-два и три…. Помогите! Уже беззвучно.
Вспыхнуло пятно света, и в него из темноты вошел мужчина, похожий одновременно на киношного дьявола и заслуженного мафиози. Он опирался на зонтик-трость, но не хромал. Сел на стул, откинув полы черного, длинного пальто. Его безупречно начищенные туфли сверкали под софитами, не хуже стразов на пряжках девицы. Под пальто был надет черный смокинг и белый шелковый шарф на шее. Мужчина поставил трость между колен и оперся на нее ладонями.
«Это точно бред от потери крови, - подумал Дима, опять заставляя тело сесть прямо на диване. – Какой-то чертов балаган! А говорят, будто умирающие видят ослепительный свет и им хорошо!»
- Итак…- сказала Люська.
Появление этого персонажа смутило барменшу. До того, она сидела, привалившись к стойке грудью, иногда подпирала голову рукой, но тут выпрямилась, словно заранее приготовилась к неприятностям. Да и по публике пробежал взволнованный шепоток.
- Я прогуливался, - сказал дьявол, - это не запрещено.
- Ну да, - откликнулась Люся, - прогуливался как раз в месте аварии!
Ряды зрителей всколыхнулись. Дьявол стукнул тростью об пол, и звуки умолкли.
- Не надо, не надо взваливать на меня ответственность за все беды мира, не стоит обольщаться качеством слепков….
И он бросил на Диму многозначительный взгляд.
- Он единственный, кто здесь не может не только врать, но и не договаривать, - и Дима испытал благодарность за то, что барменша вступилась за него. Вот только формулировка показалась ему странной.
- Я спрошу прямо:
|