всеобщего движения. – Допустим, - повторил он, задабривая возмущенный разум. – Бальтазар намекнул, мол, я мертвяк. Допустим. И что дальше? Сколько у меня осталось? Ночь до рассвета? Что важно? Какие незавершенные дела?»
Собственная жизнь мелькала, как сон, бессвязными обрывками. Вроде жена была и дети, но как отрезало. Прошлое быстро тускнело и исчезало. А будущее…. Какое у мертвяка будущее?
Из затруднения его вывела барменша.
- Пойдем-ка со мной! – сказала она, и потянула за рукав куртки.
Они протиснулись по узкому коридору, заставленному под потолок коробками, к железной лестнице на второй этаж и очутились на самой обыкновенной обшарпанной лестничной клетке. Люська толкнула одну из дверей, оказавшуюся незапертой. Квартирка была маленькой - из крохотной прихожей просматривались обе комнаты и кухонька - но уютной. Люська кивнула на одну из комнат и зажгла свет.
- Тебя надо зашить, - она вынула из комода небольшую шкатулку, заполненную катушками разноцветных ниток. – А кости ты себе сам вправишь.
Дима все еще стоял, оглядываясь вокруг.
- Садись под свет, - и ловко продела нитку в иголку. – Больно тебе не будет.
Не обманула. Дима ощущал только прикосновения к голове, но не боль.
- И что дальше?! – спросил он. – Ведь я мертв?...
Где-то шевелилась надежда, что она скажет: нет.
- Мертвее всех живых, - подтвердила она, делая узелок.
Дима помолчал, привыкая. «Смерть пришла – умирать будем», - вспомнилось ему.
- Кем же я стану: упырем, оборотнем, зомби?
- А что, упырем не хочешь?
- Не хочу, - сказал Дима твердо.
- Ну, и ладно. А хочешь - ангелом?
- Ты ведь шутишь, да? Они мертвыми не бывают.
- Много ты знаешь! – Люська сделала последний узелок, сама полюбовалась работой и протянула ему небольшое зеркало. – Погляди! Если не нравится, потом Ваську попросим перешить – ему не впервой зомбиков штопать!
Дима послушно приблизился к зеркалу на стене, соединил оба изображения, пытаясь поймать шрам, но разум вдруг снова встал на дыбы, крича, что ситуация дикая, невсамделишная! Дима грохнул зеркало об комод.
- Тихо, тихо! Разобьешь – семь лет беды будут! – откликнулась Люська.
- Скажи мне человеческим языком: что здесь творится?! Кто я теперь и что будет?!
- Ну, что будет – даже я не знаю, - сказала она, отодвигая стул от круглого стола и садясь. – Кто ты? Этот вопрос проще. Ты ангел возмездия.
- Какой еще ангел?!
- Мертвый ангел возмездия. По-другому и не бывает. Живой погибнет при первом же возмездии. Вот будь ты жив, ни за что бы Бальтазара не убил!
Дима задумался. На первый взгляд – объяснение бред. Такой же бред, как и вся нынешняя ночь. Но другая трезвая, привычная реальность не нащупывалась. «Если я среди бреда и ничего нет, кроме бреда, значит, бред уже не бред, а явь, - подумал он. – Говорят, ко всему можно приспособиться».
И хорошо прозвучало из Люськиных уст: ангел возмездия. Впервые он четко знал ответ на вопрос: кто ты? Надо было умереть, чтобы ответить на него. Смешно! Хотя нет – абсурдно. Ведь тебя нет, и вот знаешь, кто ты.
Волнение понемногу проходило, он смирялся с бредом, выдаваемым за явь.
- А я убил дьявола? – спросил он с любопытством.
- Ну, не совсем убил, но теперь он долго не появится на земле в человеческом обличии.
- И кто же выдумал такое: мертвяк гоняется за нечистью?!
- Этот вопрос лучше оставить, - сказала Люся. – Зато я знаю того, кто выбрал это для тебя – ты сам! Мог же просто отпустить Бальтазара, а вместо этого проткнул зонтиком. Побереги-ка его – теперь он твое оружие.
- Угу, остановка сердца и стильный прикид в придачу.
- Тебе не обещали, что будет легко, - без всякого сочувствия проговорила Люська. – Вот что, уже рассвет. Днем не стоит шататься по городу. Рядом есть пустующая квартира, займи пока ее. И мой тебе совет: сосредоточься на повседневных мелочах. Жизнь ты уже потерял – побереги рассудок.
С таким напутствием Люська проводила его в новое жилище.
«Как общага железнодорожного техникума, куда мы водку пить бегали», - подумал он, оглядывая пожелтевшие обои, паутину в углах и скудную кривоногую мебель. Дима рухнул на жесткий, горбатый диван и уставился в закопченный потолок. Перед глазами опять поплыли тошнотворные сине-зелено-багровые пятна, зато в мыслях наступила ясность, как при тридцатиградусном морозе. Вот только раз все так понятно, то и думать не хотелось – не о чем. Дима сел на диване, отметив, что в этот раз тело слушается его лучше.
«Как она там сказала: сосредоточится на повседневном? Тогда, для начала, стоит поискать в шкафу одежду, не перепачканную кровью, а потом, может, ремонтом заняться? Что может быть обыденнее ремонта….»
