Кончилося моё дело с одеялками. И надумала я опять к земле прирастать. Ведь все предки мои на ней жили, трудилися, вот и я... Вернусь-ка к ней, родимой, опыт крестьянский есть, на бахше работала, да и с матерью на огороде толклася. Земля есть... хоть и восемь соток... да еще с Витькой две сотки новины у речки вскопали, посеяли просо, так сколько уродило! Пудов пять, должно. А на другой год кукурузы там насажали, зимой кашу варили. Как ты думаешь, поддержка? На земельке - не на голой кочке, прочней жизнь на ней получается.
И начала с парников. Сколотил мне Витька три рамы, да еще оконные зимние пришлося выдрать, хоть и холодновато было... А их мне Сергей Кадикин* сделал. Встретилися мы с ним раз случайно, обрадовался он, много расспрашивал обо всем, а потом и говорить:
- Я нонча в городском саду сцену достраивал, артисты приедуть, выступать будуть. Приходи-ка на концерт.
А я ему:
- Сергей, у меня ж и платья-то подходяшшего нету.
- Ну что ж, приходи в этом.
- Стыдно. Люди разодетыми придуть, а я... - И еще тогда же сказала: - Ты же знаешь, что между нами моря.
- Нет, Мария, - улыбнулся… да так грустно! - Уродуем мы жизнь свою сами, а потом и расплачиваемся за это.
Вот так-то и поговорили с ним... Ну, а потом и спрашиваить:
- Как хата твоя? Теплая зимой?
- Ужасно холодная, Сергей, ни-икак в морозы не натопишь!
- А это потому, что рамы одни. Надо вторые вставить. И я тебе их сделаю, вот только приду, обмеряю…
И приходить раз... в костюмчике, в сапожках, в белой рубахе. Хоть и сколько лет прошло, а красивый, как и был. Ну, обмерил наши окна, да и присел записать у стола, а там как раз чернила с краю были прилеплены. И опрокинься пузырёк этот! И пролейся чернила, залей ему костюм! Я как глянула, так и обмерла, а он:
- Ничего, не волнуйся…
Да как же не волноваться-то? Ну ты подумай только, весь бок ему эти чернила залили!
- Что ж теперь делать? - бегаю возле.
А он смеётся:
- Успокойся, не огорчайся! Костюм - дело наживное.
Веселый был. А помер раньше меня... от рака. В последний раз встретила его, а он бле-едный стоить, осунувшийся.
- Да что с тобой, Сергей? - спрашиваю.
- Занездоровилося мне чтой-то. И на работу еле хожу.
Посмотрела на него… И молоньёй пронеслося, как сосватали меня тогда за Сеньку, а он не прибежал, не увёл к себе... как проплакала я тогда всю ночь... как утром подошла к окну, посмотрела, что он на крыльце своем стоить, ждёть меня... И опять - как ножом по сердцу: ну чего ж не прибежал тогда, не схватил, не увёл!.. Ну вот, встретила я тогда его уже больного, а спустя сколько-то окликаить меня на улице Настя, сестра его двоюродная, да говорить:
- Марусь, ты знаешь... Сергей помер.
Сердце мое так и оборвалося:
- Ну, что ж... Царство ему небесное, - только и сказала.
А она:
- Очень тебя перед смертью повидать хотел... сестра говорила, но побоялася за тобой сходить, жена-то как примить?
И напрасно. Поговорили бы с ним в последний раз...
А тогда сделал он мне вторые рамы, привез, подогнал. Напоила его чаем... как раз Витя* из деревни медку привез, наговорилися вволю, набеседовалися, и так-то на душе радостно было!.. Ну, а теперя мы и выдрали его рамы. А шуточное ли это дело на такое решиться? Ведь и погнить на парниках могли... Говоришь, и до сих пор живы? Да нет, не очень-то и живы. Только тронь и не соберешь. Ну-ка, каково всю весну пролежать и под снегом, и под дождем?.. Говоришь, Петр первый колокола снимал, когда лихо было? Снима-ал. Только у Петра колоколов этих по Руси вон сколько было, а у меня рамы эти одни. Но что было делать? Выдрали их и посеяли под них помидоры на рассаду, да на капусту.
Ну, а потом начала я и литературу почитывать по этому делу, то Витька из библиотеки принесёть, то сама куплю. Стала и в сортах разбираться, посею семь-восемь, а потом и выберу подходяшшый. И рассаду городские тогда уже хорошо брали, а деревенские… Те ишшо и понятия о помидлорах не имели. Ведь когда я на бахше работала, то идешь, бывало, мимо них, поднимешь так-то ветку, а они висять на ней красные, красивые! Но Боже упаси! Мы и в рот их не брали. Если только на какую девку рассердимся, то, чтобы попугать, поймаем, намажем ей губы этими помидорами, а она плюётся-плюётся! Во какими противными казалися. А раскушали их на Украине, когда продавать одежонку туда ездили. Помню, купили на базаре яиц вареных, помидоров... только соленых, и до чего ж вкусными показалися! Вот и деревенские не сразу их раскушали, если брали рассаду, то по десяточку, для пробы, не то, что городские, те уже помногу сажали. Но только красные, к розовым до-олго мне их приучать пришлося. Они ж крупные вырастали, каждый, нябось, по полкило. Вырашшу, принесу на базар, разложу на прилавок, лежать они краси-ивые, большие, но подойдуть покупатели, стоять, дивюцца на них, а чтоб брать… Мелкие покупають килограммами, а эти и не бяруть. Ну, а когда распробовали, так рассаду эту сотнями покупать стали.
Потом и капусту сажать мы начали, но с ней столько возни было! Бывало, как морозы сильные пройдуть, поднимаешь ее из подвала, обрезаешь гниль, складываешь во дворе в кучу, сверху снега насыпаешь, опилок, а как набирать для продажи, отрываешь, обчишшаешь и в мешок. Так с февраля с ней и возишься. Но в Карачеве ее плохо брали, овошшы-то у всех свои, и тогда стали с Витькой в Брянск её возить, набъём мешка четыре и-и туда. Автобусы еще не ходили, так мы на попутках добиралися. И сколько раз, бывало, голосуешь-голосуешь, сядешь, наконец, а она проедить сколько-то и или сворачиваить куда, или сломается. Тогда - на другую... Пока до Брянска дотянешь, так и духу твоего не станить.
Ну, а когда автобусы пошли, стала я и одна возить, чаво ж двоим мотаться? Привезешь эту капусту, дашь рубль какому-нибудь дядьке, а он и перенесёть мешки на базар. Или сама... заметишь знакомую из Карачева, попросишь... присмотри, мол, а потом и перетаскаешь по мешку. И продавали ее ранней весной, а в эту пору или дождь со снегом, или холод. Другой раз начнешь её из мешка на прилавок выкладывать, а она и примёрзла. Да засунешь кочан за пазуху, чуть отойдёть, тогда и выставишь. И хорошо, если покупають, а то стоишь-стоишь с этой капустой... Но уж как продашь, да еще в автобусе место захватишь, когда домой едешь и везешь вам колбаски ливерной!.. Во, когда радость, во, когда счастье! Сидишь и только мечтаешь.
Конечно, и с другими овошшами не легче было, - в заморозки укрывать, в засуху поливать, а если дожди затяжные начнутся, то и гляди: не загнили б! Да и когда вырастишь, на базар понесёшь… Вроде бы и покупають, а всё-ё косо смотрють… Да потому, что Хрущёв* на частников нажимал чтоб ни коров не держали, ни свиней. Да ишшо и газета вышла, где он огородников клеймил, а раз Хрущёв, то и люди.
Помню, приехала в Брянск с капустой, взяла весы, разложила кочаны, а тут и подходить мужик, камсой* торговать собирается:
- А-а, частница! Гнать вас таких надо!
И как начал всё расшвыривать! Кочаны мои покатилися, весы столкнул, гирьки разлетелися. Стою, гляжу... Заплакала аж. Что делать-то теперича? Закричали на него и бабы: сукин сын, такой-рассякой!.. И тут подходють двое:
- Что такое? - спрашивають.
- Да вот, - говорю: - подъехал, смахнул весы, капусту мою разбросал, гирьки...
А мужик этот и начинаить им объяснять:
- Товарищ Хрущёв сказал, что всех частников...
- Ну-ка, подбери! - Они-то, ему: - Ишь какой! Порядок приехал наводить.
Хорошие такие мужчины оказалися! И собрал тот всё, весы на место поставил, капусту... Во, видишь, что агитация делаить! От нее-то, агитации этой, потом народ и смотрел косо на огородников. Вроде и без них не обойтицца, а ушшыпнуть обязательно надо, и как что: а-а, дерёте деньги за траву! А сами чего траву эту не вырастите? Трудно? Конечно, брехать всегда легче.
*Кадикин - Мама любила его, но его мать не разрешила Сергею жениться на ней.
*Никита Хрущёв (1894-1971) - Первый секретарь ЦК КПСС с 1953 по 1964 годы.
* Камса - Солёная килька.
Фото: Мама и брат Виктор на парниках.