балкон. Она вспоминает испанский танец – скорее, не танец, а целое маленькое представление с элементами пассадобля и фламенко…Наташа – солистка, и в руках у неё – алая роза. А волосы у Наташки чёрные, чуть волнистые, и сама она вся какая-то смуглая, «южная»… «Совсем испанка!» - воскликнула руководительница на первой репетиции в костюмах.
Отчего-то шведские зрители очень любили испанский танец. А может, не танец, а маленькую девочку с алой розой, всецело поглощённую танцем, живущую им…А для неё весь мир сейчас – незнакомая, чужая стокгольмская сцена, она не видит зрителей – прожекторы светят прямо в глаза – но чувствует их присутствие. Испания – это Швеция. А Швеция – Испания…
Худенькая грустная девочка в домашнем халатике танцует фламенко на тесном балконе, и вместо розы у неё в руках алая герань…Шаг вперёд, шаг назад…Самозабвенно, забыв обо всём…
Снизу, с улицы раздаются аплодисменты. Молодой парень с какой-то очень светлой, прямо-таки искрящейся улыбкой восхищённо смотрит на девочку. Наташа легко и беззаботно бросает ему герань и улыбается. Не нужна ей никакая Швеция…И Осетия никакая не нужна…Жалкая фантазёрка – выдумала себе какие-то беды вселенского масштаба…Улыбайся, птица-синица! Танцуй и улыбайся! Только герань, и балкон, и этот случайный зритель – а больше, верно, и нет ничего!
И всё-таки как-то не по себе маленькой Натке, птице-синице. Тоскливо и пусто на душе – будто потеряла что-то важное и теперь уже даже не вспомнить, что именно.
* * *
Скоро придут родители, и кончится Наташино время, начнётся время семейное. А Наташа в семье – вовсе не то, что Наташа с Алёной, Наташа с ансамблем…Совсем не такая, как просто Наташа, сама по себе. А может, на этот раз родители окажутся слишком заняты и Наташа попадёт к телевизору? Она сегодня совсем ничего не видела и не знает.
Наташа зачем-то включает радио. Она знает, что днём ничего интересного не услышит – разве что шипящий и хрипящий «Маяк». И всё-таки на что-то надеется…
Но в наушниках – какой-то монотонный шум. Наташа знает этот шум и пугается его, с надеждой увеличивает громкость, крутит туда-сюда колёсико настройки…Но батарейки сели. Окончательно и бесповоротно. Новых батареек у Наташи нет, денег тоже… Ну почему сейчас каникулы? Как бы ей пригодились сейчас деньги, выдаваемые родителями на булочки в школьной столовой.
Батарейки сели, когда самое интересное и важное только начинается. Прощайте, Ольга Макса и Ирина Мокридова…Теперь до сентября уж точно не доведётся вас услышать…
- А теперь о погоде. В Стокгольме, Мальмё, Гётеборге и заполярной Кируне дожди, дожди, дожди… Да, дожди. Вдруг с дождями свалятся с неба две ма-а-аленькие батарейки, - задумчиво шепчет девочка куда-то в пространство.
* * *
Весь вечер родители были заняты. Папа чинил кран в ванной, мама что-то варила на кухне и порой сердито перекрикивалась с папой.
Капли дождя громко стучали по подоконнику. Наташа сидела на кровати и смотрела новости. Дождь мешал; к голосу диктора приходилось напряжённо прислушиваться. С кухни доносился тихий звон крышек от кастрюль; всю квартиру окутывали ароматы наваристого мясного бульона.
Довольно молодая усталая беженка что-то отвечала на вопросы корреспондента. Рядом с ней стояла испуганная девочка лет двенадцати, может, младше, просто очень высокая и взрослая – видимо, дочь. Обе были в какой-то абсолютно домашней одежде. Девочка, казалось, хотела прижаться к матери и заплакать, уткнувшись в цветастый халат, но не смела. Наташу поразил не сам репортаж – тема была уже не новой, и чувство первого впечатления, какой-то новизны уже притуплялось, оставляя лишь горечь и боль, сопереживание и сознание собственного бессилия. Нет, ей показалось вдруг, что где-то она видела этих двоих. Дочь была очень похожа на мать, и сходство это было Наташе знакомым.
Внезапная догадка поначалу испугала девочку. Нет, этого не может быть. Просто не может, и всё тут! Ты, девочка, просто насмотрелась новостей и слишком остро и близко воспринимаешь это. Откуда ты можешь знать, о ком плачет женщина из соседнего дома? Кто она такая и откуда те женщина с девочкой с фотографии? Кем они приходятся ей? Где они сейчас? Осетия так далеко, тысячи километров…
«Нет, это не они, просто совпадение, случайность. Я уже просто помешалась на этой Осетии, мама права – нечего там смотреть. Выдумщица, фантазёрка несчастная…» - думала Наташа. Но всё больше убеждалась в обратном. Это была та самая женщина, и та самая девочка, улыбнувшаяся ей когда-то. Только теперь девочка была постарше и не улыбалась. «Что делать? Надо же что-то делать» - беспокойно думала она.
Дверь балкона предательски лязгнула. Пахнуло холодом и промозглой сыростью. Занавеска, вздыбленная ветром, походила на гигантский мыльный пузырь.
Наташа вглядывалась в соседнее окно. Она ещё надеялась, что там тоже включен телевизор. Но в окне было тихо, темно и пусто. Даже форточка была закрыта. Серый кот страдальчески сжался на краешке окна, отчаявшись попасть домой; ветер трепал мокрую шерсть.
«Репортаж уже всё равно кончился…Да ведь есть же ещё вечерний выпуск новостей, она увидит, узнает…Но это странно; она же всегда смотрела телевизор. А вдруг ей уже от волнения плохо стало или ещё что-нибудь случилось?» - думала девочка. Дождь противно покалывал лицо.
- Натка, - раздался откуда-то из кухни сердитый мамин голос, - ты что, балкон открыла? закрой сейчас же! Выдумала… Сквозняк такой!..
Наташа чувствовала себя как будто в каком-то тумане. Оглядевшись по сторонам, она крепко уцепилась за край балкона, перекинула одну ногу, вторую… Мокрые листья рябины бьют по щекам. «Ну, прыгай же, птица-синица!» Зажмурившись, разжала руки и неуклюже приземлилась на мокрый газон.
К ладоням пристали кусочки отваливающейся краски, болело колено, ушибленное и ободранное о шершавую стену. Ветер безжалостно продувал тоненький домашний халатик… «Как в новостях, - подумала Наташа, - на улице в халате и домашних тапочках. Нет, ну это я совсем уже ерунду выдумываю! Не смей! Не смей, Натка, так думать! Никогда!»
Она привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до соседнего подоконника, поманила кота…Она не ожидала, что гордый зверь так покорно переберётся к ней на руки. Но мокрый озябший кот доверчиво прижался к девочке и вцепился в её плечо – чтоб не бросила.
Домофон стал почти непреодолимым препятствием. В нужную ей квартиру Наташа никогда не решится позвонить, надеяться на то, что кто-то выйдет или зайдёт, было просто глупо. Кому понадобится куда-то идти в такой дождь? А если и понадобится? Что подумают о девчонке с кровоточащей ссадиной на коленке, в домашнем халате и тапочках, с чужим котом на руках?
Но из подъезда выходят какие-то парни с надписью «Служба доставки» на одинаковых красных комбинезонах. Наташа плечом придерживает дверь. Колени дрожат. Сердце колотится так громко, что слышно, наверное, на всех этажах, и вроде немного кружится голова. Девочка в нерешительности смотрит на звонок. Устраивает поудобней кота на плече и нажимает тугую чёрную кнопку. Мелодичная тихая трель затухает где-то в недрах незнакомой квартиры. «Убежать, - думает Наташа, - бросить кота и убежать. Мало ли кто впустил кота. Нет, нельзя. Назад пути уже нет. Ох и трусиха же ты, птица-синица. Тише, котяра, не царапайся! Тяжеленный-то…Ну спасибо тебе, полосатый, спасибо, что б я без тебя делала…Ни в жизнь бы не решилась… Вот только скорей бы хозяйка твоя открывала. Не смей нервничать, птица-синица! Что-то скажет мама... Папа просто будет молчать и хмуриться…Спокойно, Натка, спокойно…»
Все эти мысли промелькнули за какие-то доли секунды. За дверью раздавались неторопливые шаги, щёлкнул ключ…
«А молодец ты всё-таки, птица-синица, удивительнейший молодец! Может, я всё-таки ошиблась? Может, это не её родня и вообще Осетия не при чём? А может, она уже давно всё знает? Да нет же, всё хорошо и правильно…»
Дверь приоткрылась. Девочка ещё не знала, что и как она скажет, но чувствовала, что новость её будет желанной и нужной. А из квартиры пахло чем-то вкусным и тёплым, похожим на яблочный пирог…
