Хана

годочки наши уже немалые, свое берут...
- Я вот, наизнанку не сажуся, а всегда по ходу, иначе как будто французского скипидара напилась - мужики дюже хвалят, а по-нашенски просто денатур... Мне вот восемьдесят, а в душе я все как молодая... Нас шесть девок было, а последний парень (он в младенчестве помер)... Вот родители уйдут на работу, а мы все с бабкой, да с бабкой...
Утром с молитвой и вечером, - и ничего не боялись, - считали, что господь бог нас хранит.
Вставали раненько... Бабушка нас всех по очереди причесывает и причитывает: Чтоб умерли своей смертью, а ни от какой-либо напасти... Вот и живу, семерых деток подняла,  и от внучат отбою нет...
- Да, это правильно! - поддакнула соседка.
- Но все же главное – покой!  А то мой сынок уехал на Амуру и четырнадцать годков ничего... Что с ним? Душа болит... Ходила у начальства справлялась, а что они, со мной, неграмотной старухой будут разговаривать... Да, ты, адресок-то свой оставь..., я попользую твои рецептики...
- А зачем? Коли понадоблюсь, в Стаеве спросишь. Тебе любой мою избу укажет...
И тут электричка качнулась и встала, объявив металлическим голосом: 408 километр, следующая станция город Мичуринск. День же в это утро начался весело, поглядывая голубым искрящимся глазом безоблачного неба на залитую пушистым золотом солнца землю и соскользнув, прохладным ветерком с мягкой перины зашелестевших берез, ласково приобнял высыпавших  из дверей вагонов шумных пассажиров...
«Ешь твою мать» или короче Боцман, высадил свой экипаж именно здесь, подальше от милиции, рядом с заброшенной путейской будкой, в которой они и ночевали...
Оставив команду около нее, он направился к знакомому дому. Александру Ивановну, а в простонародье «Сычиху» он застал за утренним моционом в подъезде. Аккуратно и сосредоточенно она выполняла фигуру буквой «Г», а вернее стояла раком.
Ее соседка, многоуважаемая Любовь Филипповна или проще Любаха, что-то подозрительно долго не показывалась из своей комнаты, что глубоко заинтересовало Сычиху и она, пристроившись к замочной скважине, как к подзорной трубе, терпеливо высматривала появление на горизонте неприятеля, чтобы провести совместную разминку или, точнее разведку боем, перед так прекрасно начавшимся днём.
Боцман осторожно постучал грязным пальцем по внушительным окорокам хозяйки и хохотнув, шепнул на ухо: - Что, Александра, какой крейсерок намечается зайти в вашу гавань? Лично я, кроме солнышка ничего не вижу... Ну да ладно, счастливого дрейфа, мне надо спешить...
Уже на углу дома, его остановили пенсионеры, поливавшие это благословленное утро такими чудодейственными эпитетами в свой и материнский адрес, что вороны, сидящие на огромных ветлах онемели,  и почтительно поглядывали на этих убеленных сединами заслуженных ветеранов труда и фронта.
Перекинувшись со старшим поколением парой забористых слов, Боцман направил свои клешни к небольшой кафешке с кипящей у дверей, несмотря на ранние часы, недовольной публикой.
Не успел он пробиться к буфетной стойке, как выхваченный из дружно напиравшей толпы за воротник, чьей-то бесцеремонной рукой, оказался с глазу на глаз с ее обладателем.
- Нарушаешь! - въедливо спросил его, одетый в потертую куртку, разрумянившийся от собственного достоинства здоровяк, продемонстрировав великолепный жевательный аппарат прокуренных крепко спаянных зубов. Боцман вздумал было оскорбиться, указав, на бешено работающую локтями и ногами очередь..., но он не обратил на это ни малейшего внимания.
- Нарушаете! - опять весело осведомился здоровяк, вкусно дохнув в лицо чистейшей сорокоградусной и хорошей закуской.
- Да, я, что один? - гражданин начальник - сразу поняв, кто перед ним завопил Боцман.
- Что-о? - и воротник Боцмана затрещал в кулаке незнакомца, свернувшись удавкой на сморщенной, в густом загаре и грязи  шее...
- Три пятерки захотел? Это я тебе мигом устрою, а оттуда на Зеленую в бомжатник...
-  Раскукарекался фраерок! И веселость в голосе незваного собеседника испарилась нежным туманом в жаркое утро... И Боцман безмолвно обмяк в руке непредвиденного вершителя его сегодняшней судьбы.
Но здесь в очереди произошло какое-то замешательство, и здоровяк мигом бросился на новое поле деятельности; и Боцман стал потихоньку подвигаться к двери, и уже на выходе облегченно вздохнув, увидел своего мучителя за служебным столиком.
Он о чем-то увлеченно рассказывал, дирижируя вилкой с наколотой на нее золотистой шпротиной... Румянец уже не горел, а полыхал, хоть прикуривай от его лица, говоря о недюжинных способностях его обладателя: в смысле выпить и закусить...
За разговором челюсти его успевали наносить сокрушительное опустошение на столе, перед которым бледнело поражение Наполеона при Ватерлоо. А Боцман, направляясь обратно к будке, еще издалека увидел около неё путейских рабочих в желтых жилетках (в основном женщин), которые, хихикая и улыбаясь, слушали Митрия.
К пятидесяти годам его тело не накопило и грамма жира, скорее наоборот - экономно натянутая на костяк кожа рельефно выдавала наружу каждый мускул, каждое сухожилие, хоть анатомию изучай: причем не тяжелоатлета, а простого русского работяги...
Уже где-то крепко хлебнувший, он заливал бабам очередную повесть из своей богатой на приключения жизни:
- Девки, красавицы, я здесь с вами песен наиграюсь,  а посля просплюсь, ох как жалею!
- Думаю, ну какой я дурак,  пьяный! И тут же заорал:
- Мы пол-Европы прошагали...
Какой хер из тебя вояка, ты и до фронта, поди, не доехал, а глотку дерешь! - покатились со смеха два молодых путейца.
- Кто, я! Мать твою за ногу! Пол-Европы прошагал, а вы, щеглы меня учить? - размахивая руками, рассвирепел Митрий, но Музыкант, обхватив его сзади, повис на нем всем телом и не отпускал, пока с него не спал пыл драки.
И уже смирившись, он хрипел: По диким горам Забайкалья, где з-з- золото р-р-роют в гор-рах! И Витек, зная характер друга, уже отпустил его, и тот, в благодарность, сразу выдал ему положительную характеристику, смеющимся бабам:
-  Лариск, Гальк! - Вы знаете, он - Витек, настоящий феномен, он, зараза, человека насквозь видит... А честный! - страшно. С женой разошелся из-за чего? Она, падла, колбасу с мясокомбината таскала... Экспедитором там работала... Ну, он ей и выдал: Жри! - говорит - сама сука! Так и свинтил от нее, никакое богачество ей не помогло.
Когда Боцман приблизился к ним, и они быстро обшарив его взглядом, поняли, что он пустой, разом потеряв к командиру интерес, и рассчитывая на подношение путейцев, продолжили представление.
- Эх, девки, если бы вы знали, как я вино люблю? Сильней любой бабы! От вас что? - одна головная боль... А вино завсегда помощь окажет... В любую минуту примешь, и никакая тоска и хвороба тебя не берет.
Музыкант, пробуя вмешаться, ухватил его за рукав, но Митрий резко отбросив руку, завизжал: Ах ты, грач противный! Ты еще прикасаться ко мне? Или ослеп, не видишь, что люди слушают меня?
- Ну вот, бабоньки, я ведь в старые времена тоже на железке вкалывал, на горке электриком - это, где операторы поезда распускают...
- И-и-их и работа была - мед один!
Зимой холодрыга, морозяка с ветром... Вино - лед... Бутылку в три присеста еле-еле уговоришь, час ждешь, пока разойдется по всей телесной периферии..., а тут оператор: Мол, лампочка на пульте погасла, перегорела, заменить надо. Я ему черту толстопузому Лычагину толкую: Или не видишь, руки-то трясутся, сейчас трону и проводку оборву, еще хуже будет...
И тут по громкоговорящей связи раздался голос дежурного: Клишин..., Митрий! - ты чего там ворочаешь, иль нажрался опять?
- Да ты чего! А-а, поил меня что ли? Иди и смотри, нажрался или нет!.. И в конец, обнаглев, выдал: Поди, сам глаза налил, вот и орешь!
Не прошло и получаса, как дежурный оказался на вышке. Митрий после двух бутылок красного чувствовал себя отлично, и появление начальника его совсем не расстроило.
Дежурный, наступая на него, осведомился: " Ты чего пил? Если спирт,- отстраню, а если красное, через полтора часа мигом ко мне" и, обращаясь к операторам попросил:
- А вы здесь присмотрите за ним!
Но тут Митрий вмешался:
- Не-е, Семеныч - я спирт употреблял, так что до утра навряд пройдет.
Дежурный ничего, не сказав, громко хлопнул дверью и выскочил из операторской...
- Ну, вот теперь можно и поправиться! - довольно выдохнул Митрий, доставая из-за тумбочки третью бутылку красного и, обращаясь к Лычагину, спросил: Володька, слышь, ты чо, оглох, ... будешь?
- Нет, не могу, ты уж один... - с сожалением протянул Лычагин, тяжело вздохнув раздутым как мяч животом.
- Неудачный я в этом деле... Два раза принимал, и два раза снимали в разнорабочие... Не-ет я лучше до конца смены потерплю, а там аванс, и кружится вся планета!..
Через два часа действие вина стало проходить, и Митрий враз закрутился на стуле: Слышь, девчонки, говорят на седьмой путь армяна спустили... Вы уж поглядите здесь, а я мигом, сами понимаете, поправиться надо, и еще не получив согласия, шустро загремел сапогами вниз по лестнице.
Примерно через час появился башмачник Топтун, по профессиональному - регулировщик скорости вагонов - худенький небольшой мужичонка в фуфайке и ватных штанах, и огромных валенках с галошами... С трудом зайдя в операторскую и опустившись на свободный табурет, он без подготовки, шмыгая носом, зарыдал:
- Девки, а девки, ведь помру, помру я скоро! Они, улыбаясь, поинтересовались: Чтой ты, дядь Лешь, поминки по себе устраивать собрался, иль выпил лишнего?
- Не, девки, там только полведра на всех и было! И он хотел поправить сползшую на глаза вытертую каракулевую шапку... При этом из-под нее выскочили пряди черных засаленных волос, чуть ли не до подбородка...
Девчонки захохотали: Дядь Лешь, ты что в хипари записался, гриву-то такую отпустил?
- Не..., нет девчонки! - всхлипнул Топтун - Это я после смерти, своей старухе оставлю, вроде наследства, на память, а то больше, вроде бы ничего и нет.
Девчонки чуть не упали со стула, закатившись до изнеможения... Но их смех оборвал визгливый голос Митрия, кричавшего снизу:
- Лешка, давай сюды! - десять бутылок есть, он тряхнул сумкой, которая отозвалась, выглянувшему форточку Топтуну, весёлым мелодичным звоном.
Лицо башмачника разгладилось,  и даже чуть порозовело, отбив похмельную морозную синеву с заросшего седой щетиной лица, и уже в следующую минуту он степенно откланиваясь, неспешно и с достоинством направляясь к дверям, многозначительно глянув на Лычагина, обронил:
- Вован, после смены ждем, сам знаешь где! И Лычагин, прозванный Адвокатом за то, что окончил юридический институт, и слетевший с должности за неумеренный прием горячительных напитков, и как результат буйное поведение, воодушевленно отрапортовал:
- Заметано, ровно в восемь, как штык у вас!