Мой рассказ о моём городе

МОЙ РАССКАЗ О МОЁМ ГОРОДЕ

                                                                                                                      … Есть наслажденье в бездорожных чащах,
Отрада есть на горной крутизне,
Мелодия – в прибое волн кипящих.
И голоса в пустынной тишине.
Людей люблю – природа ближе мне.
И то, чем был, и то, к чему иду я,
Я забываю с ней наедине.
В своей душе весь мир огромный чуя,
Ни выразить, ни скрыть то чувство не могу я.
Байрон «Чайльд Гарольд»

Я уеду, и все-таки – жаль.
Не крести мой троллейбус, не надо.
Будешь в наших краях – заезжай,
Остановка шестая от ада.
Томас Мур

Родившийся во времена торжества революции в чистом поле и по заданию партии, мой город сначала даже не был посёлком. В эпоху развития социализма и глобальных строек, эры покорения воздуха и научных поисков мой город начинался с трёх бараков неподалёку с прудами. Со временем, чтобы поддержать научные поиски, рядом, недалеко появился институт физиков (МФТИ), в котором разрабатывались технологические новинки и взращивались кадры для их воплощения. Появившийся одновременно с бараками завод машиностроения (ДМЗ) внедрял разработки в жизнь. Большое лётное поле служило для опытных полётов и связи с близко, но далеко лежащей Москвой. Именно созданные в моём городе, тогда городом ещё не являющемся, дирижабли охраняли небо Москвы в начале войны. И множество жителей города пали под столицей во время осенней кампании, под Сталинградом и дошли до Берлина. Во время войны город жил и работал, строил и пытался выжить, находясь почти на передовой. Когда немцы бомбили Москву, снаряды нередко летели в мой город. Сейчас об этом уже ничто не напоминает. Слишком далеко ушло то время.
После войны город помогали отстраивать те, кто его разрушал. Пленные немцы строили великолепные домики на одну семью вдоль железной дороги, соединявший мой город и Москву. Однако, благодаря социальному равенству и близкому пришествию коммунизма в этих домиках жила не одна семья, в уютные комнатки набивались не по одному человеку. Период после войны ознаменовался стройками как во всей стране, так и в моём городе. Именно тогда и возникли Дом культуры (ДК), Дом пионеров и школьников, центральная площадь с голубыми, как рядом с Кремлёвской стеной столицы, елями. Тогда же в городе появился автобус, чей маршрут пролегал от станции, где останавливались электропоезда, через весь город. Тогда там, на станции, еще были деревянные кассы со скамейками под крышей, где можно было, не опасаясь дождя, ожидать редких электричек. Я ещё помню этот домик, где заставила однажды ждать себя своих родителей. За что получила нагоняй. Причину ожидания сказать не могу: она испарилась вместе с тем деревянным строением. Временное кирпичное появилось на противоположной платформе. Оно просуществовало недолго: по прошествии времени кассы переместились назад. Вместо малюсенького вокзальчика со скамейками появилось монолитное сооружение с маленькими зарешёченными окошками. По два с каждой стороны из них работали только два с одной. И то не всегда. Электрички стали ходить чаще. Видимо, поэтому отпала надобность в крышах на платформах. Через какое-то время, совсем не так давно платформы оделись в крытые торговые павильоны, став похожими на чем-то вроде железнодорожного торгового центра.
В эпоху развитого социализма мой город старался за социализмом усиленно угнаться. Дифирамбы партии и искусственно насаждаемый энтузиазм тоже были присущи моему городу. Но, возможно, в силу своей молодости, мой город был полон идеалов, в которые самозабвенно верил. Мой город был ярым коммунистом. И оставался коммунистом ещё долго после того, как это стало порицаться. Мой город был энтузиастом. И долго ещё оставался им, благодаря МФТИ, Долгопрудненскому Конструкторскому Бюро Автоматики (ДКБА) и филиалу академии наук (ФИАН). Однако времена тоталитаризма всерьёз не затронули мой город. Строительство канала, впоследствии названного Беломоро-Балтийским, не вызвало потрясений или ужасов осознания репрессий времени культа личности. Некоторые жители моего города работали там, на стройке. Там же работали и зэки. Зачем это было нужно – строить ББК, - как и то, зачем нужен сам канал, который использовался редко и нерегулярно, никто никому уже не скажет. Профанации про воспитательную пользу труда не более чем слова и теории. Так же, как существуют теории о том, а были ли вообще репрессии и умер ли тов. Сталин не своей смертью. В честь него, а так же тов. Ленина, на Долгопрудненском камнеобрабатывающем комбинате (ДКК) из красного гранита была сделана специальная доска для мавзолея. На самом первом творении этого комбината было написано только «ЛЕНИН». Через некоторое время, тихо и без суеты оно (творение) было заменено на «ЛЕНИН СТАЛИН». Однако, пребывание «великого вождя и учителя» в одном мавзолее с родоначальником революции было кратким. И однажды ночью «великий вождь и учитель» был тайно вынесен из мавзолея и захоронен в Кремлёвской стене, ставшей огромным кладбищем в центре города, и тогда же была изменена надпись на старое творение, которое за ненадобностью валялось в гранитном карьере города Долгопрудного. От ДКК осталось только название «посёлок Гранитный», теперь район моего города, и автобусная остановка Заводская.
Какое-то время гонка за социализмом моему городу удавалась: социализм был везде. Но потом наступила эпоха такой стабильности, что её назвали эпохой застоя.  И как раньше социализм, везде стал процветать пофигизм. Все были равны. Правда, некоторые равнее. Везде были не семьи – ячейки общества. Имеющие что-то из материальных благ старались не кичиться своим богатством. Или делали это в узком кругу проверенных богачей. Иначе, во имя равноправия компетентные органы могли не пожалеть незадачливого мелкого хвастуна. Чаще всего таковыми бывали продавцы и чиновники. Крупных наказали только раз. И то – не в моём городе. В остальном – типовые квартиры, типовая работа, типовая зарплата, типовой отдых, типовые стройки по несколько десятков лет, типовая жизнь. Люди были проще, дети – наивнее, развлечения – незамысловатее, преступления – просты и примитивны, а мир был чёрно-белый, как большинство тогдашних телевизоров.
Я родилась как раз в это время. Время, когда весной цвела сирень, летом на лётном поле летали бабочки, осень была слякотной и дождливой, а зима – суровой и снежной. Снега было настолько много, что крепости, построенные в каждом дворе, не лишали тех дворов сугробов. И его хватало и на другие игры. Дети без страха играли зимними вечерами. А родители их контролировали исключительно через окна своих квартир. Летом через них летел хриплый и надрывный голос Высоцкого и пьяные перебранки соседей-алкоголиков. Жизнь была проста, будущее прекрасно, а детство моё, хоть и не безоблачное, оставило у меня только светлые воспоминания. Наверно, ничего действительно ужасного в нём не было. Хотя, тогда мне так не казалось. Всё было настолько хорошо, что неминуемо должно было закончиться. И всё кончилось, когда подошёл к концу Советский Союз. Однако город не хотел оставлять своей прежней жизни. Он оставался коммунистом. Оставался до тех пор, пока это не становилось смешным. Потом мой город стал впадать в другую крайность: он стал торговать. Погоня за деньгами изменила мой город. Я наблюдала это, возвращаясь в него. Там, где годами стояла обувь, стали ежедневно сменяться унитазы, стальные двери, умывальники. А теперь и вовсе огромный «Дикси» - универмаг. ДК, где в библиотеке я брала книги, смотрела «Анжелику», играла в автоматах в «морской бой» и безуспешно пробовала себя в качестве актрисы театральной студии, не оставив о себе хоть сколько-нибудь хорошей памяти, теперь расширен, побелен и заперт на замок с охраной. Кинотеатр «Полёт» в другом конце города во времена перестройки был превращён в торговую точку челноков. Сейчас там «элитный» бильярд, боулинг и много других развлечений, даже названий которых я в своё время не слышала. Сейчас я даже не знаю, показывают ли там кино. В погоне за наживой не только захватывались торговые площади, но и массово строились домишки на одну семью, что так кропотливо и качественно делали после войны пленные немцы. Теперь эти домики покупались богатыми москвичами, уставшими от пробок столицы, но не желающие от неё сильно удаляться или копаться в земле на природе далеко за МКАДом. Когда ещё была совесть у правителей, благоустраивался парк, где во времена застоя ржавели аттракционы. За железной дорогой, которая позже стала территорией Москвы, исчезла танцплощадка, исчезли с концами и тамошние аттракционы, не оставив о себе даже памяти. С развитием капитализма в городе начали массово строиться дома, квартиры в которых скупались на этапе фундамента дома. Появились новые маршруты автобусов и… церкви. Они стали плодиться, как во времена застоя грязь на дорогах. Мой город-коммунист стал религиозным. Помпезная белая церковь с церковным двором стоит теперь там, где я когда-то собирала землянику. А напротив, через дорогу расширяется пришедший в упадок во времена перестройки стадион «Салют». Теперь это огромный спортивный комплекс за жестяным забором. Вместо двухэтажного здания администрации стадиона – многоэтажное стеклобетонное строение, вместо деревянных трибун типа «лавочка» - пластиковые сине-красные сектора, а лётное поле с тропинками от стадиона к моему дому – новый жилой микрорайон с высотными домами и широкое шоссе, названное почему-то бульваром, а за отсутствием фантазии, Новым бульваром. Этот бульвар упирается в цивилизованно благоустроенный перекрёсток со светофорами. Во времена моей юности на этом месте была клумба – огромная и нелепая, потому как сначала там планировался фонтан. По слухам. Позже эту клумбу заасфальтировали. В результате обычная прямая дорога безобразно расширялась зачем-то в самой середине без намёка на какую-либо развязку. В городе появились фонтаны, парковки. Зелень, которая должна была бы исчезнуть из-за обилия новостроек, зелёным морем покрывает мой город. Мой дом, стоящий среди четырёх таких же, стал почти центром города, благодаря тому самому Новому бульвару. На фундаменте пятого дома, который должен был выглядеть как мой и три вокруг, спустя 10 лет был построен дом с двухэтажными квартирами и квартирами с гаражом и мансардой в торце. Бетонные плиты, валявшиеся на лётном поле годами, уступили место семейным кварталам, огороженным заборами и с охранниками в будках. Моя школа, что в последние несколько лет моего обучения стояла на вечном ремонте, отстроена, окрашена и так же охраняется, как почти всё в моём городе. В старых банях теперь располагался филиал Сбербанка, что не может вызвать ироничной улыбки у старожилов. Рынок на станции из деревянных стоек и прилавков моего детства, где можно было купить овощи и фрукты, благоустроился цельным навесом, асфальтом под ногами и лёгкими металлическими прилавками, где стали продавать исключительно вещи. Продукты переехали в другой конец площади, через пешеходную дорожку. Только звук электричек остался неизменным: так же с шумом они тормозят и так же с гудком отправляются. Серое небо, с которого та