День 1.
Сегодня я сошла с ума. Сама даже не поняла как. Мне так сказал брат. Подошел и сказал «Вирджиния, ты сумасшедшая». Я плакала в подушку, мне было душно, я не верила, что он сейчас возьмет машину и увезет меня в психушку. Внутри что – то нестерпимо болело. Наверное, душа. Она просилась на покой, хотела успокоиться. А я не позволяла. Я измучила, истерзала себя. Мне было больно... Алекс вызвал машину. Он ходил по комнате и упаковывал мои вещи. Он знал, что если не сделает это сам, я этого не сделаю никогда. Я сидела на кровати и молча, наблюдала за Алексом. К воротам дома подъехала машина. Я услышала этот шелест шин. Я соскочила с кровати, побежала на чердак. Алекс бежал за мной. Он схватил меня за руки и потащил вниз к машине, там ему помогли санитары, меня затолкали в машину, я кричала, рыдала, я пыталась освободиться... но руки санитаров были крепки. Меня посадили в кресло и стали пристегивать руки и ноги ремнями, я вырвалась, подбежала к закрытой двери фургона. Я била в стекло кулаками, я звала Алекса. Но он уже зашел в дом. Больше я для него не существовала.
Меня привезли в больницу. Больше я не сопротивлялась. Мне стало очень плохо. Меня провели в женское отделение. Завели в какой-то кабинет. Я подписала бумаги. Врач очень удивилась, когда узнала, что мне всего 18. Да, я молодая студентка, которая сошла с ума во время своей первой сессии. В карте болезни написали, что у меня сложное психическое расстройство. Хорошо, я согласна... Я СУМАСШЕДШАЯ! Только заберите меня отсюда. Я готова даже продолжать жить с Алексом и его женой. Я готова, я на все согласна лишь бы только выйти из этого ужасного места. Холодные, каменные стены. Санитарка провела меня через длинные широкие коридоры до моей одиночной комнаты. Алекс позаботился даже об этом. Одиночная палата, это чтобы окончательно отдать концы. Я ценила заботу брата, но это было слишком. Видимо он давно готовился отправить меня в клинику. Складывалось такое ощущение, что меня все уже давно ждали. Я легла на кровать и стала обдумывать пути своего избавления от этого жуткого места. На окнах висели огромные железные решетки. Это место хуже, чем тюрьма. Намного хуже. Единственное что мне оставалось это самоубийство.
День 2
Иногда мне становится стыдно за свою прожитую жизнь. Ну что я успела сделать? Я дожила до 18 лет, но так и не нашла своего призвания. Единственное, что я умела – это рисовать. Алексу никогда не нравились мои картины. Когда я была маленькой, это еще было сложно назвать картинами, Алекс каждые выходные собирал все мои измалеванные листы и выносил их в контейнер для мусора. Когда я подросла, начала ходить в художественную школу, но долго я там не продержалась. Там учили, а я хотела творить. Еще ни один человек не смог научить другого, творить! Я ушла оттуда и отправилась в свободное плавание. Я могла днями сидеть перед холстом или листком бумаги и рисовать. Я могла неделями ничего не есть, и питаться лишь энергией мысли. Когда мне становилось слишком плохо, Алекс отвозил меня в больницу. Он учился на врача и постоянно отыскивал во мне симптомы тех болезней, которые он в данный момент проходил в колледже. Таким образом, я переболела очень многими... теперь видимо настала очередь испытать мою психику. Я с детства страдала резкими перепадами настроения. Я могла за несколько секунд испытать самые разные чувства
В клинике было пусто, слишком пусто, чтобы в ней можно было нормально жить. Воздух не был таким как в доме. В любом помещении, в котором живут люди. Здесь воздух был сырым, мертвым, или его не существовало вообще. Полнейший вакуум, который набивают ежедневными таблетками. Я целый день не выходила из комнаты. Попросила, чтобы мне принесли бумагу и простой грифель. Мне все равно ничего не сделают. Санитарка очень странно отреагировала на мою просьбу. Я стараюсь не обращать на них внимания. Я тут ненадолго. Я скоро поправлюсь, приеду к Алексу и мы с ним помиримся. Он пожалеет, что обрек меня на это... обрек... Он сам был виноват в том, что я сошла с ума.
День 3.
Жена Алекса тоже когда-то лежала в психушке. Ему везет на женщин с неадекватной психикой. Ей тоже было 18, и ей поставили точно такой же диагноз. Она лежала в этой же психушке. Алекс один раз приезжал к ней. Я тогда сидела в машине. Жалко его... второй раз он отвозит своего близкого человека в клинику, и остается при этом нормальным. Хотя мне иногда кажется, что Энди он любит больше чем меня, хотя я прожила с ним всю жизнь.
Сегодня я первый раз вышла из палаты. Прошла в комнату для отдыха. Там было много женщин, они все были чем-то заняты. Я, молча села в конце комнаты и смотрела телевизор. Ко мне подошла одна из них. Девушка с пепельно-белыми волосами, и с очень неприятной, нервной улыбкой. Она села около меня на пол. Мы разговорились. Оказалось, что она лежит здесь уже 10 лет. Мне стало страшно. А вдруг я такая же. Ну, совсем чокнутая. Все «сумасшедшие» выглядели вполне адекватными людьми, хотя, наверное, я не замечала признаков сумасшедсвия потому, что была такой же. Санитарка сказала, что мне звонят, и попросила пройти к телефонам. Это был Алекс. Он спросил про мое самочувствие. И я ему сказала, что начала поправляться. К сожалению, по телефону трудно определить , что человек почувствовал. Я закурила сигарету. Я стала много курить. Раньше, рисуя несколько часов, я выкуривала по пачке. Мне нравилось пускать дым. Алексу не нравилось и это мое увлечение. Он сообщил мне, что Энди беременна. Я просто сказала: «поздравляю». Хотя радости от скорого прибавления я абсолютно не почувствовала. Мне стало еще хуже. Не дожидаясь конца разговора, я просто положила трубку на рычаг. Для меня он теперь тоже не существует. Это маленькое существо, которое скоро появится на свет, скорее всего, заменит меня для Алекса. Если бы у меня были родители, я бы убежала к ним. Но кроме Алекса у меня никого не было. Разве, что Ричард. Он появился в моей жизни как-то быстро, стремительно, решительно. Он терпеть не мог долгого ухаживания, но со мной почему – то не спешил. Я, приходя домой с очередной пары, доставала из почтового ящика очередной букет. Он водил меня в дорогие рестораны. Богатый человек, мне почему-то все завидовали. Я может, и любила его, но что-то мне мешало признаться самой себе. Наверное, он этого и ждал, что когда-нибудь я брошусь ему на шею. Может после этого он и осыпал бы меня бриллиантами. Но мне от него не это нужно было. Я любила человека. Именно душу, а не красивую обертку. Любила, наверное, сильно искренне, чтобы позволять ему думать о большем.
День 4.
Когда мне было 15 лет, я влюбилась. Он был первым парнем школы. Я тогда первый раз влюбилась во внешность. Просто запала на красивые глаза. Он не обращал на меня внимания. И я ходила серой мышью. Но однажды, он все, же посмотрел в мою сторону. И снова мне помогло рисование. Я была настолько чокнуто влюблена в него, что решила нарисовать его портрет. Я работала над ним 2 месяца. Рисовала по памяти, но получилось с фотографической точностью. Я подложила рисунок к нему в сумку... Как это было глупо. Он сразу понял, что это была я. Никто больше в нашей школе не ходил с перепачканными в краске пальцами. Я сгорала от стыда, а он меня благодарил и сказал, что у меня есть талант. Именно тогда я и задумалась о карьере художника.
Сегодня был день посещений. Я так надеялась, что ко мне никто не приедет. Но вот санитарка, назвала мое имя. Я вышла в коридор для встреч. Я искала глазами Алекса или на крайний случай Энди. Но их не было. Ко мне подбежал Ричард. Он схватил меня за руки, целовал их, и просил, чтобы я уехала с ним. Бросила это ужасное место. Я не понимала, что с ним. Я отдернула руки. Он непонимающе на меня посмотрел. Сказал, что любит меня и хочет спасти. Я зарыдала. Он прижал меня к себе. Успокаивал, целовал меня. Но мне было все равно. Он сказал, что приедет за мной через неделю, что к тому времени он сделает необходимые бумаги, чтобы меня выпустили. Он ушел, а я так и стояла посреди коридора. Я не хотела уезжать. Здесь я никому не была нужна, но за меня беспокоились. Разве не это нужно человеку?
День 5.
В 17 лет я чуть было не покончила с собой. Абсолютно случайно. Я порезала руку. А может и не случайно. Лежала на кухне, истекала кровью, а Алекса не было дома. Когда он приехал я не знаю, я уже была без сознания. Очнулась в больнице. В кислородной маске, подключенная к капельнице. Рука болела. Рядом сидел, белый как полотно, Алекс. Он тогда первый раз назвал меня сумасшедшей. Тогда я не приняла этого всерьез. Ну, сказал и сказал. Просто фраза. Он был слишком взволнован, чтобы отвечать за свои слова. Когда меня выписали, Энди прятала от меня все ножи, ножницы, все, чем бы я могла себя порезать или изувечить. Она тоже считала меня сумасшедшей. Алекс начал изучать психологию.
Сегодня я первый раз была у своего психолога. У того доктора к которому меня направили. Немолодая женщина. Она сидела за большим письменным столом и внимательно на меня смотрела. Я закурила. Она объяснила мне, что если я не буду лечиться, моя болезнь перерастет в полнейшее безумие и сумасшествие. Я, молча, выслушала ее и вышла из кабинета. Я не больна. Я здесь долго не задержусь. Вернулась в палату. Упала на кровать, резко захотелось оторвать решетку от окна, выпрыгнуть, чтоб этот кошмар закончился. Санитарка принесла мне бумагу и грифель. Я начала рисовать. Рисование – это единственное, что у меня получалось. Я не умела жить, любить... я умела только рисовать, и на бумаге все получалось идеальным. Я изображала тот мир, который хотела видеть из окна своей зарешеченной палаты. Вышла из палаты, села на свой привычный стул у выхода из комнаты отдыха. Ко мне снова подсела та же девушка. Мне нравилось с ней разговаривать. Она жестикулировала своими до невозможности худыми руками и что – то оживленно пыталась донести до моего воспаленного сознания. Я смотрела на нее... я не больна! Больна она! Поэтому и сидит тут 10 лет. А я здорова. Я побежала к телефонам. Набрала номер Ричарда. Я умоляла его забрать меня, я рыдала, я клялась, что всегда буду с ним. Санитарки прибежали на мой крик. Они стояли рядом с кабинкой и ждали, когда я договорю. У меня началась истерика. Одна из санитарок взяла из моих рук трубку и положила ее на рычаг. Меня взяли за руки и отвели в карцер. В темную одиночную комнату. Я била в дверь кулаками, пока не разбила кисти в кровь. Я села на пол и начала окровавленными руками бить в пол. Зашел санитар и сделал мне усыпляющий укол.
День 6.
Я не знаю, сколько было времени, когда я открыла глаза. Я лежала на полу в карцере, рядом со мной сидела санитарка. Рука ныла от вчерашней инъекции снотворного. Голова была нестерпимо тяжела. Санитарка сказала, что у меня вчера случился приступ, та черта, за которую рано или поздно переходят все. Все больные. Я чувствовала себя по-другому. Душа не болела, болело тело. В голове была пустота. Было как-то тихо, будто кто-то уменьшил звук и пустил его через усилитель. Я не очень понимала, что говорит санитарка. А она посмеивалась, сколько, таких как я, она уже видела. Десятки, сотни, тысячи, миллионы? Я лежала на полу. Я думала, как лучше с собой покончить? Только не ножи... этот этап уже пройден. Я пожаловалась на головную боль, она дала мне
