Произведение «синяя карета» (страница 1 из 2)
Тип: Произведение
Раздел: По жанрам
Тематика: Рассказ
Автор:
Оценка: 5
Баллы: 2
Читатели: 596 +1
Дата:

синяя карета

…Шёл я домой спокойно с чистым сердцем выполненной работы, и дышал воздух небрежно - так дед Пимен пускает под потолок кольца самосадного дыма. Пусть жена предала меня в жизнь, пусть предаст в смерть - но осознав это, мне легче стало жить, потому что теперь я всегда готов к удару в спину. Я счастлив, честное слово - что остался один, не отказываясь от любви да дружбы.
Даже крылечко возмутительной Ульяны показалось мне сегодня предельно ухоженным, как будто и дневная пылинка его избегла, или бабка вытерла до блеска подолом юбки, сидя в наблюдении за интересной жизнью соседей.
А вот она и сама выскочила: - Здравствуй, Ерёмушка.
- Добрый день. - Так ласково меня лишь жена называла. Видать, что-то старухе нужно. Она схватила меня за локоть цепко, намеряясь сказать; но вдруг утащив в тень забора, из кустов сорняковой поросли проследила за шустрой пожилухой. - Прости, Ерёма. Не хочу я её видеть, бреховка она языкатая. Лживую молву пустит по селу, и бегает, слушает как звон озывается.
Пока она болтала, не отрывая взора от ненавистницы, я со спины оглядел её всю помужичьи - дородного в бабке уж мало осталось. А Ульяна из угла выглядывает; губы её шепчут обиду, что ховаться в бурьяне пришлось.
Отряхнулась: - Так вот я тебя приветила, оттого что помочь хочу. Болен ты, хоть и улыбаешься через силу.
- С чего ты взяла? - Я немного разозлился вмешательству в личную жизнь. Может, уже знает об нашем позоре.
- С печали в твоих глазах. А печаль – значит, одиночество. У мужиков оно водочкой лечится да друзьями малохольными. Ты ему скажешь – друг, а он тебя в серьёзной беде бросит, или того хлеще - вместе с врагами потопчется по душе твоей. От недругов ты заране беды ждёшь - в кровь сопротивляться, зубами грызть; зато ласковый товарищ внутри твоём пригреется, хатёнку себе оборудует - а рядом, в трёх шагах, смежная комнатка, где ты зазнобу свою поселил. И вот дружок тихонько в сердце ножичком ткнёт - чтоб дырку к ней проковырять.
Тут я матюгнул старуху. Что ещё ей скажешь - любопытна не в меру. Раньше бы я сильно пристыдил Ульянку, а теперь нетушки - каждый человек имеет право на свою веру, каждый со своим господом поякшался. Пусть моего не обижают, и я уважу соседского. Тем более пахнут бабкины георгины через крашеный палисад, и их приторный запах уже наполнил мой желудок масляной булкой, которую давно пора вымакать в гречишном меду.
Но я обо всём позабыл, когда к дому своему первым пришёл, а остальные великие спортсмены плелись ещё за спиной. И вижу - мне навстречу Умка несётся, чтобы лавровый венок за шею одеть. Я пониже склонил голову, а то малышу и на цыпочках отца не достать: но он вытянул вперёд худые руки, и затрясся от жестокого разочарования: - Ерёмушкин! Меня мамка не пустила в синюю карету!
Смотрю я на оторванную пуговицу, на его рубашонку в петухах, и толком понять не могу - о чём сын тревожится. Видно, снова затеял яркую игру, и придётся мне рыть в огороде окопы, спасаясь от наступающей конницы.
Но идея оказалась совсем мирной, с жёлтыми пятнами на боках. Об этом я от жены узнал.
Вышла ко мне за ворота, склонясь: на щеках мука, а в руке пельмешек недолепленый. - Ты знаешь, что дружок твой придумал? - И ждёт, когда я любопытствовать начну, но этого никогда не было ране и теперь уж не будет до скончания веков.
Тогда жена продолжила: - Собрал Янка малолетних детишек в синюю конуру на телеге, назвали они это дикое чудо каретой, и вот катаются по лугу - запряжённые в лошадь. А та уже старая, разум потеряла, может по лбу ударить ногой.
Умка долго её слушал, кусая губы отчаянно, и для него каждое материнское слово растянулось с версту, потому что я запретил ему взрослых перебивать. Но тут он в тихую дырку вклинился, обидевшись за родную речь: - У коней не ноги, а копыта.
- Ты меня ещё учить будешь, троечник, - погрозила жена пельменем. - На чём же тогда кони ходят? на руках?
- Нет. - Умка надулся как рыбий пузырь. - Они скачут днём копытами по земле, а вечером их находят хозяева по отпечаткам пальцев.
Я отвернулся, чтобы не захохотать на виду у мальца - такая потешная его рожица. Он ведь и сам верит, во что говорит. Веселясь над ним, я сообщил ему про обнаруженные пятна на солнце. Возможна ветрянка, тем более повсеместно начался сильный ураган, и ветер донёс до самых космических слоёв целую бочку вредных бактерий. Умка глаза выпучил к небу, прикрываясь правой ладошкой, и будто взаправду что узрел: - Точно. Вижу пятнышки. Надо утром лететь.
- На чём? - Делаю вид, что серьёзно принял детскую шалость за взрослую беду.
- В синей карете полетим. - Он даже не раздумывал в ответ, словно так и нужно. - Ты будешь на козлах за рулём, а дядя Янка - на запятках. В обратном пути поменяетесь местами.
Ну и пройдоха! - вот сын чему учился в сельской конюшне. Походя бросается научными словечками, которых я в школе не слышал. Географию он тоже наизусть знает: до солнца можно доскакать на колеснице - об этом записано в толстых книжках.
- Туда да обратно нам с месяц нужно. - Я поскрёб затылок, выдумывая верные отговорки. - На такую длинную дорогу харча не запасёшь.
- Почему? карета же большая, и мы для сухарей закутку найдём.
- Ага, - хмыкнул я. - На одних сухарях только мыши бегают, да и те иногда сало воруют. А мы всё же люди. Мясца хочется, уклуночек гречневой с маслом каши, и молоко в кувшине.
- Ну возьмём. - Малыш не сдавался, своевременно меняя пустевшую обойму веских доводов, как завзятый академик. - Варить кашу будем на огне, и мясо беречь во льду.
- Какой же ты малограмотный балбес! - возмутило меня его упрямство. - А керосин для примуса тащить? А энергию для холодильника?
- Ты криком пугаешь, Ерёмушкин. - Он ладони сложил на загорелых щеках, словно младенец мадонны с рисованной картины. Только тот белокожий, а этот почти коричневый: да и совсем бы сгорел, чертёнок непокорный. Слушать его тошно: - Значит, ты не правильный. Пойду в другое место.
- Это куда же? - обозлённо усмехнулся я.
- К дяде Янке.
И тут меня будто молонья шмякнула: уж больно сынуля мой похож характером и обличьем на закадычного врага моего. Те же русые волосы и то же великое самолюбие.
Пригладил я свои тёмные копёшки, встряхнулся после удара. Другой бы, слабый мужик, сразу погиб  от двойного предательства - а я нет. Думаю: прослежу за ними. И крадучи в соседских палисадах, маскируясь среди дорожного разнотравья, устремился ползучим гадом след в след за сыном.
А в голову долбит орле клювастый: почему мой кровиночка носится прихвостнем за чужим мужиком? Может, что у них было? может, Янка признался в отцовстве ему?! И вот до печёнки распаляя своё гордое тешиво, я добрался невидимый в танкетке железной, под могучим панцирем злобы.
Ага; стоят они втроём: и Серафимка иуда. Прости, господь, за помин хорошего мужика рядом с предателем. Возле в карету запряжён конь продажный. Собрались к солнцу, и наверное  провизию запасли - рюкзачок Серафима бутылями позвякивает.
Ух, как мне виски сжало горячей подмогой! Сейчас только кинусь в схватку против целого мира и всех побежду!..
Но я снял кепку, и охолонул чуть морозным ознобом. Неа; здесь надо хитростью подлецов взять, иначе Умка примет их вражью сторону. Он и так всё реже ко мне жмётся.
Смотрю я меж досок: а дырка маленькая - слабый обзор. Уши настропалил, а в брёвнах конюшенных пакля набита - и шёпот не слышен. Всего и узнал я, что завтра полетят, как только солнце взойдёт на небосвод.
Но не бывать этому! пусть освищут меня белёсые соловьи да жёлтые цыплята, а солнце останется завтра в мутной воде за старым дощатым мостом, по которому уже телеги не ездят. Болтают люди, будто в том омуте сто лет назад словили губатую чудоюду. Вот её детям и скормлю я светило. Большое оно, авось подавятся. Выгода есть от моего греха.
К старику иду, он поможет.
Дед Пимен настороженно принял меня, потому что под вопросом с красным носом я давно уж к нему не заявлялся. Говорит он, а я слушаю, скрывая намеренья. Старого хрыча в разговоре трудно обжулить, и пускай хоть всю жизнь свою перебрешет - промолчу терпеливо.
- На что тебе невода сдались? Они же здоровые как звёздный край со всеми росписями. - Дед протянул свою речь с угла на угол зальной комнатёнки; запустил седой паук нитку пробную, и сразу с боков к ней вязаться начал. - Ежели большую скотину ущучил в реке, или место ловчее верно знаешь, так бери меня за живца да мости с ногами на колышки. Я - птице зоркая, а нем как рыба.
Беседа плавно текёт, но чую уже за пазухой, как Пимен меж рёбрами змеем вползает. То ли с каторги его льстивое предчуствие, а может на вольных хлебах отрос у деда лишний глаз мудрости. Только грехом он своё любопытство не считает, и долго будет с верою петь: - я всё делаю для общего блаааага.-
Дед доходчиво махнул мне рукой: - Признавайся, Ерёма. Тебе легче станет, а я совет дам путёвый. - И вытянул трубку с кармана. Курить затеялся, а значит без правды меня не отпустит. На одну ночь с гусями запрёт - и дознается пытками, дыбой. Гуси поднимут сквалыжный шум; треск моих белых костей, трепыханье их крыльев грязных... - да никому я не нужен! все меня предали.
- Совет ты дашь?! а про что? - и чуть даже слезу я пустил, но вовремя одумался.
- Скажи под крестом своим, для чего мужику дана жизнь?!
Много горя в этих словах: ну прямо всемирное бедствие. Огнём не затушишь, водой не спалишь. Потому сжалился дедушка над страдальным сердцем моим: в ладони как мальца посадил, сдул с волосьев всякие пылинки, и с души сор.
Сижу я невзрачный в его тёплых руках, забравшись с ботинками, и трясёт меня от холода ль, от дурной ли затеи. Синие губы старику шепчут про карету, про сына, и с каждым словом удлиняется подо мной на дедовых ладонях линия жизни - будто кровавый упырь он. – Ах, вот как ты, - бормочет под нос хитрый Пимен, - и сына туда же… - А я уже совсем не думаю о том, куда это он запрятать Умку решил: только бы подальше из вредной деревни, где каждодневные беды растут, словно в поле колосья.
Скинул дед меня на пол больно: - Идём; - и поволок за воротник прямо в сарайку. Ужасно мне стало на дыбе висеть, скрючившись под перьями железных копий - но того страшнее презрение.
- Сам пойду, - старику я сказал, и рубаху с штанами раздел. Бросил рядом ботинки. Ни к чему всё покойнику. А что сдохну под пытками я – знаю верно. Душонка слаба, и давно уже изменой припахивает.
Но оставив меня привязанным у сгнившего коровьева стойла, Пимен, как мог быстро с больною ногой, собрал в кошёлку заплечную рыбные снасти -неводы да мелкие сети - а потом ушёл не прощаясь. Хлюпал я носом от вечерней прохлады, ожидая с предателем конную милицию. Думал, что дед к участковому сбёг на доклад, улики прихвативши с собой. И как вот верно народ слагает пословицы: чем людей судить, ты в зеркальце глянь на себя.
Глянул я в отражение маленькой лужицы - и зажмурился со стыда. Там Пимен чудесный шагает, словно Христос по воде, и всё капканы ставит - капканы всё солнцу. Посох он отбросил с руки, плечи под грузом согнуты: кажись бы - провалится сквозь, и баграми найдут его к третьему дню...
Тут серый свет за сарайным окошком внезапно потух; дунул ветер, на стекло выбивая лёгкий насморк дождя. А потом громыхнуло и над моей головой, над соседскими избами, и вдали где-то.
Слабый гусь в уголке сунул голову под крыло, убоявшись, а храбрый вожак клюв поднял к

Реклама
Обсуждение
     17:15 13.01.2014 (1)
     17:41 13.01.2014
Благодарю вас  
Книга автора
Абдоминально 
 Автор: Олька Черных
Реклама