кольцами, бумерангами. Потом - местный поэт Фатеев со своими стихами:
То, чего не забуду,
То, чего еще жду,
Это - только акация
В белом-белом цвету...
Но перед самым эфиром позвонили из цензуры: «Убрать у Фатеева строчку в стихотворении «там, где косточки хрустят». Ох, и до косточек им дело!»
До самой Перестройки (девяносто первого года) часа за два до эфира автобус увозил сценарии наших передач в отдел цензуры, там их читали «ответственные товарищи», вычеркивая недозволенное, и только потом… Так что экспромты в эфире были недопустимы, и журналисты с выступающими просто читали заранее написанные тексты, поглядывая на телекамеру. Каково было зрителям смотреть подобное? И разве при такой системе нужна была режиссура?
«Планерка, а планировать нечего. Мой начальник Анатолий Васильевич выговаривает журналистке Носовой:
- Вы должны были сделать праздничную передачу…
- Вот она, - встряхивает та листками: - только не отпечатана.
Потом выясняется, что печатать нечего.
- Тогда надо запланировать передачу Юницкой, - предлагает Анатолий Васильевич.
Перепалка между ним и зав. отделом Ананьевым... Маленький, лысый, с вечно приклеенной улыбкой, которая и сейчас на его губах:
- Но нет сценария, - разводит руками, поглядывает на меня: - а главный режиссер без сценария не планирует.
Анатолий Васильевич смотрит на меня с укором:
- Отстаем по вещанию на три часа...
Но я не сдаюсь».
Зачем это делала! Зачем портила нервы и себе, и Анатолию Васильевичу, который был симпатичен мне?
А стал он заместителем Тулякова уже при мне, и дело было так: мой брат в то время редактировал рассказы секретаря Обкома партии по идеологии Владимира Владимировича Соколовского, и когда зашла как-то речь о замене заместителя Тулякова на местного писателя Савкина, (который кстати и не кстати любил цитировать строки Тютчева*: «Природа – не слепок, не бездушный лик…», делая при этом ударение в слове «слепок» на «о»), то брат и порекомендовал Анатолия Васильевича, который тогда был первым секретарем комсомола в Карачеве.
А человек он был мягкий, эмоциональный. Помню, не раз даже слезы поблескивали у него на ресницах после моих удачных передач. Нет, не вписывался он в «когорту верных» партийцев, где не полагалось иметь своего отношение к чему-то, да и знал, наверное, цену тому, чем руководил и поэтому не срабатывался с председателем Комитета Туляковым, главным редактором Полозковым, в которых «своего» почти не оставалось или было упрятано слишком глубоко. Через год их разность дойдет до «красной» черты, и тогда я, чтобы защитить Анатолия Васильевича от нападок Тулякова, пойду в Обком к заместителю первого секретаря по идеологии Валентину Андреевичу Корневу, но моя попытка окажется напрасной. Помню расширенное заседание Комитета, на котором его клеймили, а, вернее, не только его, ибо все бичующие речи были обращены ко мне, - была «правой рукой» Анатолия Васильевича, - ведь он не придёт на эту экзекуцию. И вскоре перевели его заведовать областным Архивом, через несколько месяцев и Тулякова проводили на пенсию, а того самого Корнева, к которому я ходила в Обком, назначили председателем нашего Комитета.
С тех пор своего бывшего начальника я не видела и теперь… Каюсь, каюсь перед вами, Анатолий Васильевич, что не попыталась встретиться, поговорить и стыжусь, что сражалась с Вами за сценарии, зная, что в них – враньё. И в какой-то мере только тем оправдываю себя, что не хотелось становиться халтурщицей, как мой коллега, который монтировал кинопленку «на локоть», - наматывал на руку и бросал монтажнице, а я… С какой же тщательностью монтировала летописи пятилеток! Как изматывала дотошностью и себя, и Вас, пытаясь из этого «исторического материала партии» сделать что-то интересное.
«Еду на работу. За окном троллейбуса слякотно, грязно, а я читаю. И как же удивительно хорош этот МОЙ маленький мирок! Странные, но драгоценные мгновения. А на работе… Проносится слух по коридорам: дают масло! Иду, занимаю очередь.
- Ты почему чужое масло берешь? - подходит, усмехаясь, телеоператор Женя Сорокин.
- Как это? – не схватываю сразу смысла его ухмылки.
- А так... Его доставали для журналистов и давали им по полкило, а постановочной группе… вот, оставшееся, только по двести.
Возмущаюсь. Подхожу к профгруппоргу:
- Как же так?..
- Да видишь ли, - мнется та: - Танька Редина выбила только для них, а постановочной - если останется...
«И тошно ей стало...»
...Иногда вижу такое: в соседнем кабинете сидит моя ассистентка Ильина, мать которой работает в продуктовом магазине для партийных начальников, а перед ней на столе - расковырянные банки с тушенкой, сгущенным молоком, пахнет апельсинами, кофе… С близкой подругой наестся она этих, недоступных для смертных, продуктов, напьётся кофе, а потом оставит банки на столе для тех, кто зайдёт и доест. И заходят, доедают! А перед праздниками привозит и вина разные, - шушуканья тогда радостного по коридорам при распределении меж избранных!..
Года два назад Ильина всё приходила ко мне и просила взять в ассистенты. Пошла я к Анатолию Васильевичу, а он:
- Смотри, Галина, тебе с ней работать, а мне она что-то не нравится, - сказал, и ушел в отпуск.
Чтоб послушать его! А я пошла к Тулякову и упросила взять её. И вот теперь нет человека, который ненавидел бы меня больше, чем она. «Я не дам вам спокойно жить»! - кричала как-то в холле. Нет, не могу понять причины ее ненависти...
А, может, потому, что не захожу в кабинет, чтобы доесть то, что оставляет, и не беру из принесённого с «барского стола?»
Бегать по магазинам в поисках мороженой мойвы, молока, постоянно думать, чем бы накормить семью… Правда, синего цыплёнка, банку майонеза, двести грамм сливочного масла, килограмм колбасы иногда «выбрасывала» нам Партия со своего «барского стола», но каково было жить, сознавая это? Нет, такое не проходит бесследно. Такое внедряется в сознание намертво, вписывается в характер, так что верьте, верьте мне, потомки: чудовищно-унижающими были те годы! И не дай вам Бог жить в подобных!
«Прямо с утра – политинформация. И ведет ее секретарь партийной организации Комитета Полозков… Этот Полозков – отличный винтик партийной машины, и даже в его внешности, лице и словах есть что-то застывшее, мертвое, - ни живой интонации, взгляда!.. словно она, эта машина, выжала из него все соки. Так вот, «винтик» ведет политинформацию, а я, приткнувшись за вешалкой, читаю Курта Воннегута*, но всё же прорывается сквозь текст: «Сталин* был великим вождем… а как много работал!.. и когда только спал?» Тяжко».
Тяжко и теперь, когда пишу эти строки. И передачи о годах социализма не могу смотреть, - начинает щемить сердце. И даже песен тех лет не хочу слышать...
И все же вчера по «Культуре», в новом цикле «Власть факта», когда заговорили о Ежове*, не переключилась на другой канал.
Тогда, в тридцать шестом, Сталин назначил его наркомом внутренних дел… Маленький-то какой, всего - метр пятьдесят один… с «незаконченным начальным образованием», но какой верный пес! И с июля тридцать седьмого начался очередной террор (каково слово-то: как выстрел!) и до декабря тридцать восьмого было арестовано полтора миллиона «предателей народа» и их жен (двадцать восемь тысяч). А всего расстреляно – семьсот тысяч. Без суда и следствия. «Тройками*». По «расстрельным спискам*» «любимого вождя», который собственноручно делал на полях пометки: «подождать», «расстрелять», «вначале привезти в Москву», «бить, бить»! И били. Всемирно известного академика Вавилова морили голодом и били до смерти. И маршала Блюхера били восемнадцать дней, отчего и до расстрела не дожил. А сколько неизвестных! И помогали вождю «верные ленинцы», подписывая расстрельные списки: Молотов (девятнадцать тысяч), Ворошилов (восемнадцать тысяч), Каганович (двадцать), Никита Хрущев, всегда старавшийся перевыполнить планы и только в Киеве перестрелявший почти всех секретарей комсомола.
Каждый раз, после таких фильмов клянусь себе: не буду больше смотреть подобное! Ан, нет, тянет!.. как к незаживающей ране.
«Сегодня, после летучки, разбирали с Анатолием Васильевичем докладные на телеоператоров, - были не трезвы во время передачи, - а потом пронесся слух по коридору: «Привезли джинсы и кроличьи шапки»! Иду...
Растрёпанная от возбуждения поэтесса и журналистка Марина Юницкая лезет без очереди; корреспондент Лушкина с кем-то сцепилась и кричит громко, злобно; Леша, киномеханик, не обращая внимания на ругань коллег, протискивается к прилавку, хватает аж трое брюк и две шапки и радостный устремляется по коридору… Боже, за что нас так унизили?!
Выхожу на улицу. Морозец, только что выпавший, не истоптанный снежок. Моя улыбка – солнцу, снегу, морозному ветерку... Раствориться бы во всем этом!
Но надо идти на репетицию. Гашу улыбку, - пробуждаюсь от снежного сна.
... Дневники все глубже затягивают меня, словно подсказывая: а не пришла ли пора задуматься: а почему из меня получилось именно то, что есть?
... Вроде бы у Ибсена* есть строки: «Весенних басен книга прочтена, и время поразмыслить о морали». Ну, о морали… А вот о себе поразмыслю».
И то была последняя запись в семидесятом году, ибо тогда «с головой нырнула» в дневники молодости, - редактировала, монтировала, перепечатывала несколько раз на пишущей машинке, - и наконец, соткались тексты, которые и станут главами этого повествования.
*Василий Розанов (1856- 1919) - религиозный философ, литературный критик и публицист.
*Давид Самойлов (1920-1990) - советский поэт и переводчик.
*«Чехословакия. «Пражская весна» - Период либерализации в ЧССР с 5 января по 21 августа 1968 года, связанный с избранием первым секретарём ЦК КПЧ Александра Дубчека.
*Владимир Маяковский (1893-1930) - русский советский поэт.
*Постановление ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 года «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации», принятого по инициативе Сталина. После введения закона на полях устанавливались дозорные вышки, высылались конные разъезды и часовые с винтовками.
*Николай Бердяев (1874-1948) - религиозный и политический философ.
*Фёдор Тютчев (1803-1873) - русский лирик, поэт-мыслитель, дипломат.
*Курт Воннегут (1922-2007) - американский писатель-сатирик.
*Иосиф Сталин (1878-1953) - С конца 1920-х - начала 1930-х годов до своей смерти был лидером Советского государства.
*Николай Ежов (1895-1940) – председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП.
*Тройки НКВД СССР или республиканские, краевые и областные тройки - органы внесудебных репрессий.
*Сталинские расстрельные списки - досудебные перечни лиц, подлежащих осуждению Военной коллегией Верховного суда к разным мерам наказания.
*Николай Вавилов (1887-1943) - российский и
