искаженные жуткими гримасами лица корчились, и она чувствовала на себе их взгляды. Сейчас они напоминали ей обитателей потустороннего, загробного мира.
- Снова мертвецы, - в ужасе подумала она. Но Фимка, услышав ее мысли, произнес:
- Дорогая, познакомься с моими приятелями. Это не то, что ты подумала. Мои близкие друзья, так сказать, боевые товарищи, сколько вместе по помойкам пройдено - Гера и Афонька, а там в некотором забытьи и прострации, по причине небольшого подпития и головной боли, пребывает Пашка.
- Очень приятно, - выдавила она из себя.
- Афанасий Петрович, - вдруг галантно представился мужчина за столом.
- Петрович! – с сарказмом повторила Гера. - Вспомнил, как батюшку звали? Раскатал губища, старый козел.
- Не козел, а Петрович, и ничего я не раскатывал, - спокойно возразил тот, – между прочим, кандидат наук.
- В прошлом, - съязвила женщина.
- Кандидатов наук в прошлом не бывает! – гордо заявил он.
- Кандидат несуществующих наук, - поправил ее Фимка. – В прошлом философ, доцент. Так его теперь и называем.
- Гера Васильевна, - с достоинством произнесла женщина и посмотрела на козла–доцента. - Тоже, между прочим, не пальцем деланная. Поварихой в пельменной сорок лет отпахала. Таких вот как ты полвека и кормила.
- А, - отмахнулся Петрович, - все это лишь еда!
- Ну, начал, - возмутилась женщина. Потом засуетилась. - Чего, стоите? Присаживайтесь. Мы только закончим! Ща, я его сделаю! - азартно добавила она.
- Это кто кого сделает? – возмутился доцент.
- Кто? Я и сделаю, - засмеялась она, сдавая карты. Играли они в очко. Перед ними на столике была разложена мелочь, и они делали ставки. Спустя какое-то время доцент постучал ладонью по карманам и грустно замер.
- Ну! Что я говорила! Давай сюда! – и сгребла все его копейки со стола. - Все что ли?
Тот на всякий случай порылся в карманах, но, не найдя ничего, спокойно уставился на нее.
- Подумаешь! Всего лишь деньги.
А Фимка и Гера с улыбкой переглянулись.
- Опять продулся, Афонька! – засмеялся Фима.
- Ну и что? – спокойно возразил тот, скрывая плохое настроение, - деньги и все. Фикция, воздух!
- Ну, конечно, это мы такие меркантильные, а ты у нас святой.
- Не святой. Просто человек. Человек с мировоззрениями, а не с понятиями.
- Что же ты так расстроился? – поддела его Гера.
- Деньги ничто, пыль, грязь - их так же легко достать, как и потерять. Сдал три десятка бутылок и все.
- Их еще найти нужно, эти бутылки. А кто сегодня на лавочке в парке сидел и сачковал, пока я по урнам шарила? Доцент сидел. Кому же еще. А мамочка пахала.
Тот с достоинством возразил:
- Я не сачковал, а думал! Думал, женщина! Это ты понимаешь? Да и зачем они нужны вообще, - кивнул он на горсть монет в ее руке. – “Все, что человеку нужно – стоит немного. Или не стоит ничего”. Сенека, между прочим, сказал.
- Вот ты и жрать сегодня будешь “между прочим”! – воскликнула она, – и громко засмеялась.
- Ну, совесть имейте, господа! – очнулся Пашка. – Поспать дайте!
- Так, женщина! Хватит! Давай, доставай, хлеб насущный! – зло воскликнул доцент, и его невозмутимый тон куда-то исчез. А Гера больше не подтрунивала. Она отошла и вернулась с какими то пакетами. Потом развернула газетку и начала раскладывать нехитрую трапезу. Досталось и Лее. Та с ужасом посмотрела на все это, но Гера, перехватив ее взгляд, произнесла:
- Ты не стесняйся, дочка. Все здесь не с помойки. Все куплено, все нормально.
- Стерильно! – потер руки доцент и набросился на еду.
- По маленькой? – спросила Гера. Тут же за столом возник Пашка, который только что спал, но теперь бодро сидел рядом, а в руке его был зажат стакан. Скорее всего, с ним он и отдыхал. Гера разлила водку, посмотрела на Фимку и спросила:
- Тебе, дорогой, как всегда?
- Конечно! – уверенно ответил тот и прикрыл пустой стакан ладонью. Все выпили, а Фимку, глядя на них, передернуло. Судорога пробежала по его лицу, он схватил со стола картошку, затряс головой и запихнул ее в рот. Все начали смеяться, а Фимка, бравируя и ерничая, закричал:
- Ну, ты мать, даешь! Где такую … купила. На углу?
А та уже хохотала, и слезы текли по ее щекам.
- Клоун! Ну, клоун! Еще по маленькой! – воскликнула она. Снова выпили. Фимка выдохнул, точно хотел задуть пылающий костер. Глаза его покраснели. Он поднял кулак и саданул им по столу, крякнул, замер и выпучил глаза. Теперь уже хохотали все, даже Лея!
- Еще по одной! – не унимался доцент. Быстро налил и опрокинул стакан. Все снова уставились на Фимку. Тот вскочил и затрясся, схватившись за голову. Потом ударил кулаком в грудь, взвыл и задыхающимся голосом прошипел:
- Вот пошла, так пошла! Ну, родимая!
Остальные снова зашлись дружным хохотом.
- Еще! – смеялся доцент. Он выпил и снова уставился на Фимку. А того уже выворачивало наизнанку. Остальные непрерывно хохотали. Смеялась и Лея, хотя знала, чего ему это стоило. Но Фимка делал все с таким удовольствием и бравадой (по-видимому, это был его коронный номер), что удержаться не было сил. Наконец он пришел в себя. Крикнул:
- Ну, чего зачастили! А перекурить, а закусить? Давайте, налегайте. Схватил соленый огурец и впился в него зубами. Остальные последовали его примеру, продолжая всхлипывать от недавнего приступа смеха.
- Ну, клоун! Ну, насмешил! – икала Гера, давясь едой.
Спустя какое-то время Пашка с завистью взглянул на Фимку и спросил:
- Вот я не понимаю. Я в толк не возьму, как ты не выпивая ни грамма, можешь получать такой кайф? Научи! Ведь, нахаляву же! Ни копейки не истратив! Ну, Фимка, давай! В чем твой секрет?
Он все жевал и восхищенно смотрел на Фимку. А тот, снисходительно улыбаясь, молчал, качая головой. Наконец, рассудительно произнес:
- Выпьешь с мое, узнаешь!
- Вот ведь, какой. Не говорит, молчит, собака, и все.
Потом Фимка поднял руку, и все замерли. Он сам разлил по стаканам зловонный напиток, внимательно посмотрел на Лею, которая не отпила ни грамма, довольный кивнул и встал! Фимка хотел что-то сказать.
- За нее! – шепотом произнес он, кивнув в сторону Леи. Потом уставился на свой стакан, долго смотрел на него. Тот внезапно сдвинулся с места, подъехал к краю стола и свалился на бетонный пол. Раздался звук битого стекла, Фимка в последний раз громко крякнул, вытер мокрый лоб рукавом и понюхал горбушку хлеба.
- Все! – закричал он.
- Ну, фокусник! Как же я его люблю! – проворчала Гера, утирая слезы. Посмотрела на Лею. - Он мне одного старого приятеля напоминает. Тоже Фимой звали. Ефимом Григорьевичем! – с уважением и грустью произнесла она. - Помер два года назад. Вот на этой раскладушке и помер.
Лея посмотрела на раскладушку, потом перевела взгляд на Пашку, который только что на ней спал. Тот чуть не подавился.
- Чего? – нетрезво уставился он на нее.
- А ничаго! – перехватил Фимка. - Будешь пить, тоже скоро помрешь. Сроку тебе отмерено всего 2 года. Еще не поздно остановиться.
- Да хватит каркать, годы мои считать. Сколько тебя знаю, столько бормочешь всякую ерунду.
- Не каркать, а говорить, - серьезно возразил Фимка. - И не шучу я. Два года! Всего два! Вот на этой раскладушке. А мог бы еще лет десять-пятнадцать протянуть...
- Зачем? – невозмутимо пробормотал доцент. Пашка отошел от стола и молча улегся на какой-то топчан. На эту тему ему говорить не хотелось, а водка закончилась.
- Закончилась, - грустно пробормотала Гера.
- Это всего лишь водка, - крякнул Афонька, посмотрев на Лею, и произнес:
- Что смотрите так, милое создание? Не нравится вам наша пещера?
- Пещера? – переспросила она и вдруг уверенно произнесла:
- Это не пещера.
- Да? – удивился доцент, - Почему? Мы это место давно так называем.
- Нет, - горячо возразила она, - пещера должна быть другой. Совсем не такой.
- А какой? – прищурился доцент, с интересом на нее посмотрев.
- В пещере должны жить пещерные люди, - серьезно ответила она.
- А мы кто, по-твоему, дочка? – засмеялась Гера.
- Вы?... – и замолчала, - люди. Просто люди этого города.
- Да уж, - пробормотал издалека Пашка. – Это точно, мы люди. Человеки!
- Конечно, люди! – перехватил ее доцент. - Во всяком случае, себя к таким и причисляю, а остальные, там, наверху, – просто тупое алчное стадо. Бойся мещан! – громогласно провозгласил он. – Они думают, что у них есть все, а у них нет ничего, все здесь, у нас, в этой пещере! – гордо заявил он.
- Чего у тебя есть? – толкнула его Гера.
- Все! Все что нужно человеку. Остальное ерунда. Прочее - дьявольская игра, бессмыслица жалкая и пустая. А у меня есть все! – гордо повторил он.
- У тебя даже водки не осталось, - сказала Гера, убирая пустую бутылку со стола.
- Ерунда, - махнул он рукой, - всего лишь водка!
- Вот подхватишь какую-нибудь заразу, и нечем будет заплатить врачу - тогда я на тебя посмотрю.
- Ну и что?
- Так помрешь же!
- Значит, так тому и быть. В конце-концов, это всего лишь жизнь. Игра!
- Придурок! – добродушно проворчала Гера.
- Я слышал, у тебя проблемы? – спросил Фимка Геру.
- Ты про дочь? – удивилась она. – Кто тебе сказал? Хотя, ты всегда знаешь про наши беды.
- Вот, я не понимаю! – завелся Пашка. – На кой черт она тебе нужна? Тебя поперли из квартиры, на порог не пускают, внуков видеть не дают. А ты говоришь – дочь! Какая она тебе дочь?
- Во-первых, из квартиры меня попросила не она, а ее муж-алкаш. А дочь сейчас слепнет. И если не найти эти 3 тыщщи баксов, лишится зрения совсем! – в сердцах воскликнула Гера. - Да! Мне нужны эти чертовы деньги! Срочно, сегодня, сейчас, - в отчаянии добавила она.
- Нет, ну как это называется? – не унимался Пашка. – Дочь пустила ее по миру, видеть не хочет, а эта мыкается по углам и ищет, где найти такие деньжищи. Ты в своем уме? Это нормально? Как это называть?
- Я, что, должна бросить родную дочь в такую минуту? Чтобы она ослепла? Кому она такая будет нужна? Своему алкашу? Да и негде мне жить там. Четыре человека в однокомнатной квартире! Нормально?
- Этому поступку, Пашка, определения нет, - мудро заявил доцент, - идиотизм, да и только.
- Это называется материнская любовь, - грустно возразил Фимка.
- Чего? – завелся Пашка, - какая любовь? – ее дочь предала, посадила в пещеру, а мать должна сбиться с ног и искать деньги? Бред! Ну, полный бред! Фимка, ты что? – негодовал Пашка.
- Просто, любовь к родному человеку, - тихо повторил он.
- Ты мыслишь абстрактными понятиями, дружище, - трезво изрек Афонька. - Любовь, это лишь химические процессы в наших головах… Хотя, в твоих словах есть доля истины. Любовь, необъяснимое явление. Наверное, люди не могут сегодня понять, что это такое, а наука не готова объяснить, поэтому вся твоя любовь – иллюзия, мираж. Хотя в этом что-то есть. Несомненно, есть!… Любовь!... А ну, пошла отсюда! – вдруг крикнул он, сняв ботинок и кинув его в угол. Лея замерла, увидев крысу, которая прошмыгнула мимо и скрылась в дыре стены. Доцент спокойным тоном продолжил: - А знаешь, Гера. Будь у меня такие деньги, отдал бы тебе, не задумываясь. Хочешь, завтра же пойду в город и пока не найду нужные тысячи пустых бутылок – не вернусь. Миллионы бутылок! Клянусь. Для тебя сделаю все!
- Да, ладно, - засмеялся Фимка. – Ты и десятка найти не сможешь с твоим зрением и ленью.
Лея смотрела на этих людей, бросая взгляды по сторонам, где никому не нужные предметы отбрасывали нелепые тени от тусклой лампочки. Страшно в этом низком темном подвале ей больше не было. Сидела и думала, что эти, никому не нужные люди, в таком жутком месте почему-то говорят о любви.
