ВСТРЕЧА

как возник  вопрос, просто нужно хорошенько поискать его в себе.
Оставшись один, отец Александр еще долго сидел в задумчивости и смотрел на лампаду, горевшую возле Образа Пресвятой Богородицы, творя молитву и представляя себе встречу со святым старцем.
    На следующий день, после заутренней, он отправился в путь. Монастырь Косьмы и Дамиана находится в самом центре Крымских гор, в небольшой котловине, среди первозданной, почти нетронутой природы, в двадцати километрах от ближайшего поселка. Это священное место притягивает к себе паломников не только чудотворным источником, водой которого вот уже более двухсот лет исцеляются практически все известные недуги, но и живописностью природы с ее благоговейной тишиной, вызывающей чувство благодарности Творцу.
    Шагая по извилистой и довольно узкой горной дороге, которая то поднималась, то сбегала вниз, отец Александр не мог налюбоваться окружающей его красотой осеннего леса, особенно красивого в этот теплый, солнечный день. Сердце радостно билось в предчувствии чего-то светлого, детского, радостного, и не давало ему покоя в минуты коротких привалов, заставляя подниматься и спешить по дороге, ведущей к монастырю. Через некоторое время он уже шел вдоль древней, высокой каменной стены, напоминающей, что все монастыри раньше были еще и военными фортами, стоящими на пути завоевателей. Дорога сделала очередной поворот, и перекрестившись отец Александр прошел под аркой центральных ворот и оказался на территории монастыря.
     Справа от входа стояла небольшая каменная часовня, единственное строение, оставшееся еще со времен основания монастыря, и построенная над чудотворным источником. Туда и направился, первым делом, отец Александр, чтобы вознести благодарственную молитву. От монаха, прибиравшего в часовне, он узнал, что келия старца Иеримеи находиться за пределами монастыря, в глубине леса, километрах в пяти.
А как здоровье старца? - спросил отец Александр.
Слаб глазами стал, почти ничего не видит. А так в целом, слава богу, хорошо. Много к нему народа разного ходит, устает он, а отказать не может. Говорит раз Бог привел ко мне, не в праве я отказывать в помощи.
Этот же монах и согласился было проводить отца Александра, сказав ему, что найти келию не просто, т.к. можно легко заблудиться или уйти в другую сторону, если пойдешь не по той тропинке. Но отец Александр отказался от этого предложения, сказав, что попробует найти сам келию и поблагодарив и благословив инока, вышел через северные ворота и пошел по еле заметной тропинке в чащу леса.
    Через некоторое он увидел, что тропинка по которой он шел, раздваивается, и нужно выбрать куда идти: влево или вправо. На секунду прикрыв глаза и погрузив мысли свои о старце в сердце, он незадумываясь выбрал правую, еще и потому, что она шла настречу бегу солнца. Затем, перед каждым выбором тропинки, по которой идти,  природа как бы сама подсказывала или подтверждала ему правильный выбор: один раз тропку переползла змейка, как бы преграждая путь и он пошел по другой; на тропе лежали камни и он пошел по свободной; бабочка села и порхала над тропинкой и он выбрал ее; вдоль другой течет ручей, как бы показывая направление; тропинка  проходила мимо небольшой скалы, имевшей вид стража, охранявшего тропу и он выбрал ее; одна тропинка была больше освещенна лучами солнца и он пошел по ней. Но вся эта игра с тропинками не отвлекала его от мыслей о предстоящем свидании со старцем. Он уже сформулировал для себя те вопросы, касавшиеся и его прошлого и настоящего, духовной жизни в целом и внутренней молитвы, в частности, которые волновали его и которые он собирался задать старцу.  Размышляя таким образом, он незаметно подошел к небольшому рубленному дому с одним маленьким окошком, стоявшему на краю поляны. Позади дома лес, резко уходил куда-то далеко ввысь. В закатных лучах солнца, верхушки деревьев на вершинах, окрасились в розовый цвет. Быстро темнело.
    Постучавшись в дверь, отец Александр выдохнул воздух, как перед прыжком в неизвестное, и вошел в келию.
    Внутри был полумрак. Маленькая лампадка, горевшая возле иконы Богородицы Иерусалимской, почти не давала света. Он остановился на пороге.
Мир этому дому, - произнес, перекрестившись на Образ, отец Александр.
Проходи Юра, давно жду тебя, - произнес старец, откуда-то из глубины комнаты.
Он сидел на небольшой деревянной лавке, смиренно сложив руки на коленях и склонив голову. От этих слов отец Александр вздрогнул. Он хотел что-то сказать, но все слова  куда-то испарились. Какая-то неведомая сила подогнула ему колени и он упал на них, как подкошенный. Комок подступил к горлу. Слезы полились из его глаз. Так вздрагивая всем телом и плача, он на коленях пополз к старцу, повторяя:
Отче, отче, отче...
Ничего, ничего..., - повторял старец, гладя его по волосам. – слава богу, свиделись. Только этой надеждой и жил. Жалко, только совсем не вижу тебя, только сердцем чувствую, что это ты, Юра.
Слезы все еще лились из глаз отца Александра, но на сердце было легко и  как-то возвышенно. Он смотрел на старца, на его светлые, бледно-голубые глаза в седовласом обрамлении, слушал его голос, говоривший так утешительно, так отрадно, что все его существо благодарило Бога за счастье этого свидания. Все его вопросы куда-то улетучились и все стало просто и ясно, как, впрочем, и все в Боге. После недолгого разговора, старец оставил отца Александра на вечернюю молитву у себя в келии. И вот стоя на коленях рядом с наставником, и читая акафист, отец Александр, вдруг почувствовал, что перешел какую-то незримую грань, до которой прежде никогда не доходил, даже в пору самой жаркой молитвы.Это было состояние полного отрешения от плоти, когда дух воспоряя, видит тело как-бы со стороны.Что-то невыразимое происходило с ним в эти минуты.
     Было тихо. Старец молился молча. Акафист давно закончен, наступила пора истинного творчества – молитвы, идущей от сердца от  души. Время как бы остановило свой бег. Отцу Александру стало не по себе. Он ощущал всем своим существом, то напряжение всех духовных сил наставника, от которого, как в перенасыщенном грозовым электричеством воздухе, шел мороз по коже. Он с трудом находил в уме своем слова молитв и готов был порою закричать от ужаса, если бы не воля старца, замкнувшая ему уста и сковавшая тело. Сколько прошло минут , часов не знали ни тот, ни другой.Тишина становилась все плотнее и плотнее. Отец Александр, никогда впредь не испытавший и доли такого, потерянно посмотрел на старца, чей лик казался каменным.
Господи Иисусе Христе, сыне Божий, помилуй мя, грешного!
беззвучно,прикрыв глаза, повторял теперь одно и тоже, боясь остановится даже на миг, отец Александр. Он был так растерян, что когда перед его взором стало светлеть, обрадовался, еще ничего не поняв. Сперва ему показалось, что и не свет это вовсе, а просто глаза привыкли к темноте и стали видеть или уже стало светать.Чуть приоткрыв глаза он понял – в келии стало светло! И свет этот был странный, почти без теней, немерцающий, ровный, одевший все, точно световым покровом. Каждый предмет был ярко освещен, одежда его и наставника потеряли цвет и почти исчезли. Он поднял голову – Лик Богородицы, девственно-чистый, скорбный и утешительный одновременно, как бы отделился от иконной доски и висел в воздухе. Отец Александр посмотрел на старца – и обмер. Лицо его блистало, словно отражая льющийся на него свет, а тело парило в воздухе. А перед ним была  живая, освещенная необычным ярким светом, иконописная Богоматерь. Все поплыло перед глазами отца Александра, он был на грани обморока и чувствовал как мал и слаб еще духовно, даже, чтобы просто присутствовать при том, что совершалось перед его глазами. Он слышал или чувствовал, как старец и Божья Матерь разговаривали о чем-то. Слезы снова полились из его глаз и вздрагивая он упал к ногам старца, который поднял ученика и как мог успокоил, повторяя лишь одно:
Потерпи , чадо, потерпи, молю тебя...
Постепенно видение  растворилось, ушло незаметно для их обоих, оставив после себя еле слышную музыку неба и запах  ладана, которые тоже угасали, как угасает закат. Уставший, после пережитого, старец, успокаивая, гладил отца Александра по голове, а тот поливал слезами умиления руку наставника, чувствуя себя ребенком несмышленным перед величием  этого явления.  
     Сердце его говорило ему, что ради таких мгновений, ради этого небесного света, освещающего все тайны бытия, стоит нести бремя  иноческой жизни, чтобы, однажды, принести и жизнь свою, и себя к престолу Божиему.



      Copyright    
       Vancouver 07 01  2003                                    Д а н и л а      Ш у л ь г и н