Конец всегда печален. Если заканчивается что-то хорошее. Поэтому август год за годом был грустным для меня – заканчивалось лето, и мы уезжали из деревни. Но светло-грустным, потому что деревня – все же была. Заканчивалось наше лето, но оно все-таки было. Было как всегда милым и прекрасным.
В первых числах приезжала в отпуск тетя Таня, чтобы прожить с нами три недели, а потом забрать в Москву. Сестра ждала ее приезда, высчитывая оставшиеся дни и часы, а для меня он всегда смешивался в радости и печали. Печаль ее приезда приближала наш отъезд, начинался последний этап жизни в деревне, кроме того тетя Таня больше бабушки следила за нашим поведением, за нашими занятиями математикой и английским языком. Но с ней было и интереснее, к тому же тетя Таня сама делала всю работу, она внушала мне уверенность и спокойствие. В нашей как бы сиротской жизни старого человека и детей появлялся как бы отец. Тетя Таня привозила из Москвы колбасу, конфеты, сыр, и сама начинала после обеда заваривать чай и звать нас пить его с разными сладостями.
Я любил тетю Таню, и сейчас люблю, поэтому, конечно, радости в ее приезде и для меня было на порядок больше чем грусти. Да и в самом августе была разве только грусть?! Нет, август дарил нам свои радости, которых не было в начале лета и в его середине. Мы ходили за грибами в молодые березовые рощи, варили варенье из яблок, собирали черноплодную рябину. Часто в десятых числах начинались долгие дожди, холодало до пятнадцати, тринадцати градусов. И это тоже нравилось мне, за годы я привык к постепенному увяданию природы и приближению осени. Было время радости солнышку и жаре, и было время радоваться серым тучам и дождю.
Я практически никогда не смотрел американских фильмов. Они не нравились мне, уже с десяти-двенадцати лет казались скучными и примитивными. Там мир всегда делился всего на две составляющих: злодеи и супер герои, события только веселые и грустные, а моя жизнь не была таковой. Август был и радостным и грустным одновременно, разве мог я после этого поверить, что мир так просто устроен, как это хотел показать нам Голливуд?
***
Я нагибаюсь под очередную березку и срезаю у земли серую ножку молоденького крепкого грибка. В лесу пахнет сырой землей, травой, подберезовиками, ветки задевают лицо, на опушке ноги путаются в высокой траве. С нее, с этой замечательной опушки на вершине холма, открывается замечательный вид на наше село. Домики внизу, огороды за ними, желтенький песочек проселка, а еще дальше – сосновый лес, огромные стволы вековых сосен кажутся отсюда спичками, а еще дальше сливаются в сплошную полосу темной хвои. Далеко-далеко тянется наш лес, вдоль всей деревни, от края до края насколько хватает глаз, и вглубь свою уходит за горизонт. Если вы хоть раз в жизни смотрели с холмов на русские леса в Центральной России или в Поволжье, вы понимаете меня. Есть какая-то прелесть в этом обыкновенном пейзаже. Который я не променял бы ни тогда, ни сейчас ни на яркие краски тропических островов, ни на вершины гор, ни на огни Нью-Йорка. Деревянные домики внизу, а за ними красноватые стволы сосен, их темные кроны, сливающиеся у горизонта в темно-синие полосы, переходящие в серое небо. Там, где-то очень далеко, за лесами, за полями, на краю Земли, город Саров, где давным-давно молился на камешке Святой Серафим.
Бабушка рассказывала, что очень давно, в юности, ее брат – дедушка Илюша – ехал вечером с поля на телеге, запряженной лошадью, и встретил старичка в лаптях. Старичок попросил подвезти его до деревни, а, сев на телегу, сказал: «Твоя жизнь на две половины разделится, первая счастливая и светлая будет, а вторая – нет». «А ты откуда знаешь, дедушка?» – спросил его дед Илья, а тогда подросток Илюшка. Никто не ответил ему, оглянулся он на старичка, а на телеге нет никого, и нигде вокруг нет. А через несколько лет от увидел икону батюшки Серафима, где он был изображен стоящим на коленях на большом камне перед иконой Богородицы, висящей на раскидистой сосне. Увидел и сразу узнал старичка, которого подвозил на телеге. Его жизнь и правда получилась такой. Служба в армии в ГДР, женитьба на красавице-хохлушке, умные сыновья. И закат жизни в нищете в захолустном городишке Западной Украины, старший сын в тюрьме, а младшего, любимого – убили…
Холодным августовским вечером мы сидим на лавочке в палисаднике. Целый день шел дождь, а к вечеру выглянуло солнышко, и сразу резко похолодало. Закат окрашивает тревожным багрянцем рваные края облаков, от леса на село наползает густой белый туман, в воздухе густо разливается сырость, и над пожухлой травой клубится легкая дымка. Бабушка выходит из дома в коричневом плаще, не торопясь ходит взад-вперед от крыльца до калитки, садится к нам.
- Эх-хех-хе, - она зевает и крестит рот, - скоро в Москву, в комнатушку, там Ирка с Володькой…
Старушка вздыхает.
- На лето, если жива буду, ты, Тань, отвези меня сюда хоть в апреле что ли, я бы моркови посадила, свеколки…
Каждый год бабушка не хочет уезжать из деревни в коммунальную квартиру, каждый год она вздыхает и говорит «если буду жива», и, слава Богу, год за годом остается жива. И мне кажется, что она будет жива всегда, и мы всегда будем приезжать сюда на целое лето. Я знаю, что когда-нибудь бабушка умрет, что мы окончим школу, пойдем работать или в ВУЗ, создадим семьи. Что наша привычная жизнь закончится. Я твердо знаю это, но все равно мне кажется, что бабушка будет жить всегда…
- Когда была старая школа-семилетка на горе, там рядом жила старуха, - начинает рассказывать бабушка, - а в школе был завхоз, и у него в сарае лежало очень много стекол для ламп керосиновых…
Мы сидим в палисаднике и смотрим, как солнце медленно садится за опушку леса за селом, и оттуда все ближе наползает густой туман. Бабушка рассказывает историю про колдунью и завхоза, потом про лесной кордон, где они прожили два года, высланные за кулацкий уклон, про свою встречу с волком на зимней пустой дороге.
Ее истории я слышал много раз, много раз хотел записать, чтобы не забылись со временем. Прошлое нашей деревни, людей, многих из которых я ни разу не видел, та жизнь манили меня, казалось, что мы сегодня многое потеряли, и наша жизнь так и будет скучной и неинтересной, а все прекрасное и загадочное навсегда осталось позади. Как жалел я, что не повезло мне родится хотя бы на полвека раньше…
Когда совсем темнело, мы шли в дом и садились ужинать. Тетя Таня включала старую люстру с одной лампочкой и прозрачными пластмассовыми сосульками на абажуре. В начале и середине лета мы ужинали без света – было еще светло. И в этом тоже было свое очарование. Желтые бревна избы, беленый бок огромной русской печи, койка бабушки с металлическими шариками на спинке, темнота, наползающая из чулана.
Сколько лет подряд мои друзья старались достать новые игры для Денди и Сеги, видео кассеты с новыми фильмами, интересовались только что появляющимися компьютерами и мобильными телефонами, а я – рассказами о ведьмах и колдунах, устройством веретена, сенокосилки, жизнью лесников, зачитывался изданными еще в СССР книгами о коллективизации и геологах в глухой тайге. Мои сверстники смотрели в будущее, я – в прошлое…
***
Август заканчивался для меня на Черкизовском рынке в Москве, где мне покупали одежду к новому учебному году, или на Белорусском вокзале, или в вагоне калининградского поезда. Здесь радости почти не оставалось, все тонуло в печали. Закончились каникулы, мы покинули деревенский дом с забитыми досками окнами, расстались с родными людьми. Впереди – промозглая осень, нелюбимая школа, полу немецкий Калининград-Кенигсберг. А вдруг на следующий год сильно заболеет бабушка, даже в мыслях я боялся сказать «умрет». Вдруг у мамы не будет денег на билеты. Вдруг хулиганы сожгут наш пустующий дом. Вдруг… Да мало ли что еще может случиться.
- Господи, - я вставал на колени перед старой иконой Христа, написанной на широкой липовой доске, кое-где поеденной жучком, в пустой комнате, когда мама уже ложилась спать, - Господи, прости меня, я знаю, что плохо вел себя и мало молился Тебе. Спасибо Тебе, Господи, что дал нам прошлое лето, хотя я и не заслужил его. Прошу Тебя, Господи, дай бабушке здоровья, а маме и тете Тане сил заработать денег, а мне со Светой помоги в учебе. Я обещаю Тебе, что буду стараться учиться, буду слушаться маму, лучше совсем не буду развлекаться в Калининграде и отдыхать, но дай только нам еще хотя бы в последний раз съездить в деревню следующим летом…
Каждый год я молился Богу только об этом, и каждый год просил Его дать нам съездить «хотя бы в последний раз», и каждый год Он дарил нам эту возможность… И ни разу в жизни я не засомневался в том, что Он есть, ни тогда, никогда потом.
