а вечерами вызывал к себе в опустевший домик Кирилловича землекопов по одному и подолгу беседовал. Дошла очередь и до Андрея.
Пристав был вежлив, - Садись и рассказывай.
- Чего? - решил стоять насмерть Андрей.
- Все и с самого начала.
- Когда родился, что ли?
- Для протокола пригодится и это.
- Метрика у хозяина, - хмуро отвел глаза Андрей.
- Куда ушел Буяный? - внезапно спросил пристав.
- Увели его сперва в полицию, а потом в тюрьму на Корейской улице об прошлом годе, солдатушки.
- Хитришь, ты знаешь куда. Твои рваные бахилы со стоптанными подметками оставляют заметный след. Вот я сейчас покажу гипсовый слепок из рощицы, а затем полюбуемся твоими отпечатками, - пристав вытащил из-под стола какой-то грязно-белый камень с торчащими из него прутками и принялся тыкать его под нос Андрею.
- Чего это? - отпрянул Андрей. - Я такого никогда не видывал.
- Пойдем во двор, - пристав крепко ухватил Андрея за рукав и потащил к двери.
На улице у скобы, об которую терли ноги, соскребая грязь, чтобы в дом не тащить, пристав указал на влажную жирную землю.
- Ступи ногой!
Андрей ступил.
- Да крепче, - прикрикнул пристав.
Андрей, не понимая, чего от него хотят, оперся на ногу всей своей тяжестью.
- Отойди, - скомандовал пристав, присел над следом и внимательно его оглядел.
- Ах, каналья, - вдруг выругался он, - хитришь, сволочь. Ты правой ступи!
Опорки Андрей были худые, протекали и расквашивались, доставляя ему много хлопот, и как раз вчера он на старые подошвы набил новые из толстой кожи. И подковки приладил, чем очень гордился. Этим днем они его не подвели.
Бегло взглянув на след правой ноги, пристав взъярился.
- А ну, снимай их, - скомандовал он.
- Нету такого закону, - не послушался Андрей, - чтобы босиком ходить. Или меняться станете? - кивнул он на блестящие сапоги пристава, начищенные, тупоносые, хромовые голенища гармошечкой.
Тот уже понял бесполезность своего требования и решил испытать Андрея с другой стороны.
- Ты куда в ту ночь ходил?
- В каку?
- В позапрошлу, - передразнил его пристав.
- Дак дрых я, уставши.
- Нет, ходил, ходил, люди видели.
- Не зна..., по нужде может...
Неудача с отпечатками обуви подорвала уверенность пристава в выстроенной версии, да и сведения, добытые хитроумными расспросами боявшихся власти мужиков были, видимо, расплывчаты и туманны, так что он махнул рукой, - Пошел вон...
Андрей тому и рад был.
Но назавтра с железки его выперли. Благо корейцев и китайцев на дорогу много нанялось. И деньги тот час рассчитаться нашлись.
Огорчился Андрей, но и обрадовался. Подальше от греха. Сразу он в Никольское подался и вола купил. Довольно замореного, правда, но мужик-малоросс присоветовал, бери, мол, по свежей траве быстро отъестся, кости, шкура есть, и молод еще.
Так, гордый покупкой, вошел он в Ивановку.
Прошлый год Мельниковы не то, что пробедствовали - землю отдали корейцам-половинщикам, а сами дом достроили, огородом, садом, пасекой занимались, словом, испугом отделались. Да и деньжат немного скопили, сдав ячмень в интендантство. Купили они вола, да второго Андрей привел, опять пахать можно, чем они сразу и занялись. Но Андрей, пожив в новой избе с недельку, в город засобирался.
- Плохо мне что-то тут, к людям привык. Пойду в город работу искать, - объяснил он отцу-матери. И ушел во Владивосток.
С работой в городе было неважно. Все были рады пользоваться дешевым желтым трудом, да и специальности у Андрея никакой не было. Потыкался по городу он, работу поспрашивал, но все бестолку. Половым, правда, в трактир предложили, но Андрею с души воротили повадки внешне угодливых, да бесцеремонных молодцов, и он решил, что у него так не получится никогда.
Тут прослышал он, что местный купец Яков Лазаревич Семенов набирает ватажки капусту морскую драть, и подался к нему. Семенов со своим компаньоном Демби организовал капустный промысел, в прошлые годы у них хорошо получалось, вот они и расширяли свое дело. Артели набирали, по преимуществу корейские, человек по тридцать - сорок, но пять - шесть русских обязательно. Хоть корейцы и не обманут никогда и с оплатой всегда согласны, да на русских, по привычке, надежды более. Артели свои Семенов развозил по всему побережью Приморья, и на Сахалине южном капусты было множество. Но Андрею повезло, недалеко отправили, в залив Стрелок. Построили рабочие себе балаганы, лапника наземь елового-пихтового настлали, застелили брезентом, вот и устроились. Где по мелководью, где под воду ныряли корейцы с серпами, а на берегу длинные листья анфельции укладывали на козлы для просушки. Потом в плотные тюки упаковывали и шаландами в город отправляли, а оттуда уже в Китай и Японию. Работа тяжелая, совсем Андрей тощим стал и солнцем прожаренный. Но платил Семенов хорошо, в два раза больше, чем Андрей зарабатывал на строительстве дороги.
К концу октября, когда совсем уже холодно стало, выбрались они в город. Семенов дал расчет, но остался Андреем доволен, звал на следующий год на прежнее место работать. На зиму же у него для Андрея работы не было. Побродил он по городу, опять везде потыкался, но без особого старания. По дому соскучился. Потом сходил к Кунсту и Альберсу к Мальцевскому оврагу, накупил обнов братовьям, шаль цветастую матери, сапоги добрые бате, а себе тульскую гармонику, девок к себе в Ивановке приваживать, и снес все добро в Матросскую слободку, чьи улочки за Гайдамаковским оврагом с сопки к Морскому госпиталю у бухты скатывались, и где ночевал он у бабы Авдотьи. Завтра с утра решил домой отправляться, а вечером с товарищем по капустному промыслу зашли пиво попить в трактир "Петербург" обшарпанный, там же, в Матросской слободке. Без особого желания Андрей согласился в трактир идти. И накурено там, и воздух спертый, от чего назавтра голова болит, и тоска, и матерно, да и драки без конца вспыхивают, приходится унимать соседей. Но не откажешь же товарищу. Не к лицу, не по-мужски выйдет.
Пришли пораньше, пока рабочие с механических мастерских и служивые из флотского экипажа не нахлынули, заняли удобный угол, за фикусом разлапистым в кадке, здесь покойней было, и пива заказали дюжину. По первой кружке залпом выпили, с жадностью, недолго посидели, внутрь себя блаженству прислушиваясь, по бутерброду с кетовой икрой сжевали и за второй потянулись. Но тут Андрей ощутил на себе взгляд из другого угла, тоже фикусом загороженного. Отпил он полкружки недовольно, мешали ведь, поставил кружку на стол и вгляделся в соседний угол. А оттуда скалил зубы сквозь бороду Матвей Буяный. То-то радости было. И по груди поколотили кулаками друг друга и, обнявшись, по спинам тузили, и расцеловались даже от полноты чувств. Матвей тоже был с товарищем. Съехались они со своим добром за один стол, "пьянковки", которую в Матросской слободке подавали, принести велели и пир продолжили. Матвей Буяный принялся расспрашивать Андрея о житье-бытье, вспоминал старых товарищей.
- Разбрелись кто куда, на железке осталась самая малость, - отвечал Андрей и рассказывал, как лето проработал на заготовке морской капусты купцу Семенову.
- А сам-то ты как поживаешь? - осторожно спросил он.
Матвей был уже в подпитии, язык развязался, но еще пытался себя контролировать. Немного недоговаривал, туману напускал, а потом вынул из кармана куртки и на стол положил большой круглый полупрозрачный камень с темной веточкой в середине.
- Вот, полюбуйтесь!
Андрей взял камень, тяжелым он ему показался. А веточка желтой была и блеснула золотом.
- Да, да, - видя Андреево удивление, кивал Матвей, - Золото!
- Так ты в старатели подался?
- Как сказать, - замялся Матвей Буяный. - Лето я у староверов в Осиновке, что на Чехезе, работал. Серьезные мужики, в работе спуску не дают, но платили хорошо. Крепко живут, все у них спорится. Баловства не допускают. Но тут их добру позавидовали, да в деревню малороссов-переселенцев и прибавили. Были среди малороссов мужики и справные, но много и вздорных человечков. По каждой малости в крик, драки устраивают, на чужое зарятся. Весь порядок порушили. Пристав стал наведываться, мне приходилось прятаться. Да и староверам надоела эта маята, подались они в Петропавловку на Даубихэ.
Петропавловку Андрей знал, это недалече от Ивановки, там староверы селились издавна.
- А я им кто? - продолжал Матвей, - работник нанятый. И пришлось мне идти на все четыре стороны. Ведь и деваться-то некуда. В Никольском не укроешься - все на виду. Благо товарища встретил, год вместе бубны били на каторге. А до этого он на Соколином острове уголь рубил, повидал многое.
Соколиным островом люди Сахалин называли, место страшное.
В том товарище Андрей признал спутника Матвея после его побега из каторги и лупцевания Кирилловича-десятника.
- Вот он-то мне этот камешек и показал.
Товарищ Матвея, тоже в крепком подпитии, улыбался благостно, и все порывался отнять и спрягать камешек.
- Место, говорит, знаю, где золото водится. И камень оттуда. Зовет на будущее лето в старатели.
И товарищ Матвея, Корж по прозвищу, заплетающимся языком, но очень возбужденно, принялся таинственно шептать о богатствах, в горных таежных речушках Южно-Уссурийского края таящихся. Рассказывал он о своих друзьях, сказочно разбогатевших за лето-другое, о самородках, градом сыплющихся со мха таежного, о золотом песке в речных песчаных отмелях, о шурфах, из которых золото выбрасывали лопатами.
- Что-то ты на богача похож не особенно, - усомнился Андрей.
- А это видел? - привел Корж довод решающий, и покатил по столу речную кварцевую гальку.
Веточка золота казалась внушительной.
Потом к ним четыре красавицы, шлюхи трактирные попытались пристроиться, учуяли, видимо, что денежки, хоть и немного, у мужиков водятся. Да Матвей на них рявкнул, брысь, мол, они и обиделись, матом ответили, вполне профессионально. Недаром обслуживали Матросские улицы. Отошли и недалече, через столик устроились, графин морсу заказали, клиентов ждать денежных.
Долго сидели они еще в трактире, набрались допьяна, но условились на Вознесенье встретиться у Никольской церкви. И расстались заполночь.
- Ты пойдешь? - спросил утром Андрей своего товарища.
- Нет, - ответил тот, - я уже слыхивал про старателей, да и видел их немало. Но капустное дело понадежней будет.
Зиму Андрей провел дома, помогая отцу по хозяйству, на охоту ходил, а весной заметалась душа. Крепился он, крепился, за плужком сакковым еще походил, батиной гордостью, самой ценной прошлогодней покупкой, да и подался на Вознесенье в Никольское.
В церковь зашел, лоб перекрестил, по базару побродил и опять к собору вернулся.
Перед оградой ему незнакомый парень дорогу заступил. - Ты Матвеев дружок, Андрюха Мельников?
- Да, - кивнул Андрей, - договорились встретиться...
- Топай за мной, - подмигнул парень, и в углу базара они встретились, свиделись, руки потискали, по плечам похлопали, но неловкость почему-то чувствовали, неуверенность.
Вшестером, купив тут же, у кузнеца, ломы, топоры, кувалды, кирки и лопаты, запасшись хлебом, солью и крупой, увязавши весь скарб в котомки и взяв свой инструмент на плечи, двинулись они вслед за Коржем. У одного из парней за спиной ружье висело охотничье.
Шли тайгой, избегая дорог и даже тропинок, с ночевками.
Корж объяснил, что место золотоносное лежит на Ташехезе,
