Наверное, каждый левровладелец со временем начинает ненавидеть зиму. Каждое утро я встаю с будильником, а бабака нет. Бабака нежится и выгибается на теплом пледике в кресле. Поскольку она знает, что сейчас ее потащат в темень и холод, вся ее двигательная активность уходит в виляние хвостом. Я пытаюсь одновременно нащупать в темноте шерстяные штаны со свитером и разлепить глаза. Бабаке уже очень хочется в туалет, но она прикидывается мешком с костями, когда я пытаюсь ее стащить на пол. Бабака на деревянных негнущихся ногах доходит до места где стоит переноска и с удивительным проворством ныряет в нее. И никакими уговорами и посулами выманить ее оттуда невозможно. Хотя нет, если я лягу обратно спать, она тут же с грохотом выскочит, прибежит в спальню и начнет покусывать мои пальцы. Стоит мне встать, хитрожопый бабак опять забивается в дальний угол переноски и сидит, хитро посверкивая своими черносливинами. На третьем заходе мое терпение обычно лопается, я вытаскиваю вяло сопротивляющегося бабака наружу и тащу в коридор. Бабак с толкача обычно запускается, и тут же с энтузиазмом бежит к порогу. Но тут случается страшное - я достаю комбинезон. Реакция у бабаки на комбез такая же, как у игуаны Бобиты из «Ранго» на нервное возбуждение - она впадает в ступор. Ее можно ворочать как угодно, изгибать длинные ножки под немыслимыми углами, надевать шапки, валенки, кокошники и наушники (нужное подчеркнуть, ненужное выбросить), бабак будет стоять, вперившись невидящим взглядом в дверцу шкафа и ждать. При этом она может подавать лапы, застывая в приданной позе деревянным икеевским человечком. При этом я точно знаю, что она за мной наблюдает, поскольку, когда я надеваю сапоги и застегиваю молнию куртки, с нее вдруг спадает оцепенение и она бодренько топает к двери. Сегодня утром было около -20, поэтому мне пришлось одеть на бабаку свитер, комбинезон с длинными лапами. Каждый «рукав» заканчивается резиночкой, поэтому надо просунуть каждую лапу отдельно. Бабак иногда теряет равновесие на трех ногах и может переступить свежепродернутой лапой, тогда нужно начинать сначала. Затем надеваем первый ботиночек на первую лапку, застегиваем молнию и зашлепываем липу, потом второй ботиночек на вторую лапку… В такие моменты я радуюсь, что Бета не тарантул, которого нужно выгуливать… Затем одеваем шапку…
Боги, боги… Вот кто бы мне сказал год назад, что я буду надевать на свою собаку шапку и ботинки, я бы расхохоталась и плюнула этому извращенцу в глаз. Мой борзюк Гвидон в тридцатиградусный мороз предпочитал звенеть причиндалами, но не надевать ничего кроме ошейника. И если вдруг мы наряжали его в стеганую жилетку, он предпочитал отсиживаться в подъезде, дабы никто не видел его позора. Теперь даже муж, привыкший к овчаркам, выходит (правда предпочтительно в темное время суток) с экипированной по ноздри собачкой и нежно приговаривает «давай тебе свитерок оденем, вот так, вот так, пойдем, моя хорошая»
Зачем я в таких подробностях все это рассказываю? Да не знаю, говорят, психам надо изредка выговариваться, а то они начинают грызть стены и кидаться с балкона картошками. Или после уже вяловатого пожилого кота мне все ее закидоны кажутся дико необычными, на нее можно смотреть круглосуточно и ни разу не станет скучно, потому как она даже во сне умудряется корчить рожи и принимать совершенно немыслимые позы. Но, несмотря на все эти щенячьи прелести, мне ночами снится как я выхожу ранним утром на кухню, открываю стеклянную дверь, выпинываю под зад бабаку на зеленую лужайку и с чашкой ароматного чаю наблюдаю, как она веселится в лучах восходящего над недалеким лесом солнца.
