так… но вчера, после жаркого дня, мчаться навстречу пахучему лесному ветерку было особенно восторженно!
... Приходил к нам Лёва Федоров, лучший журналист радио, хотя часто и достается ему от начальства, - темы, мол, берёт не те, слишком их заостряет.
Высокий он, блондинистый, с быстрым и неожиданным взглядом серых глаз, который часто бросает на Раису. Но она не отвечает ему, хотя, - знаю! – он тоже ей нравится. Едва ли у них что-то получится, ведь Лёвка – шалопай, еще не совсем закрепощенный идеологией, у которого нет точной цели в жизни, так что...
... Ездили с Раисой в Аниково, молодежный дом отдыха под Москвой, - это она от Обкома комсомола достала две путевки. Побыла там только один день и укатила в Москву, а я подолгу бродила в роще, сидела на берегу речушки и смотрела на тихую воду. Вечерами в холле устраивали танцы, гремела музыка, а негр, - симпатичный, белозубый, с чуть приплюснутым носом и почти чёрными глазами, - сидел в сторонке с загипсованной ногой и грустно смотрел, как мы танцуем. Стало его жалко. Подсела, улыбнулась, попыталась заговорить... и мы как-то поняли друг друга. А когда вскоре с его ноги сняли гипс, то жалость моя к Комбо растворилась, но острее вспыхнуло любопытство: а как живут негры в Кении? И он рассказывал, - больше жестами, мимикой, непонятными звуками, - а я понимала и учила его русскому:
- Комбо, вот это – ля-гуш-ка, - наклонялась, показывая, когда стояли на берегу речушки.
И он смешно повторял:
- Лья гушь-кья.
Добрый, ласковый и веселый был Комбо. А еще рассказывал, что у него есть брат-фермер, и что на его кукурузные поля часто нападают обезьяны, которых приходится отлавливать, набрасывая сети. Ну, я и сказала ему опять же больше мимикой, интонацией: жалко, мол, бедных обезьянок, они же есть хотят, на что он замахал руками: их же очень, очень много!
... В первый же день после возвращения из Аникова приходил Лёвка. Оказывается, он стал выпивать, и Раиса пробует влиять на него. То-то жаловался мне: «Понимаешь, у меня душа распадается. Надоело врать. А выпьешь, вроде бы сразу и свободным станешь». Что я могла ему ответить? Ты, мол, не один такой?
... Получила письмо от Комбо:
«Моя душа Галичика! Я не думал, что молчание будет и если ты будешь забывать меня так быстро… Я не знаю, что могу делать, потому что не могу забыть тебя. Сейчас будет месяца когда я послал письмо, но ты не хочешь ответить. Пачиму?»
Дала прочитать Раисе, а она расхохоталась:
- Ну, и что ты ответишь этому «пачиму»?
- Ну, что-нибудь отвечу…
Странная Раиса... Похоже, глядит на всё со своей надуманной высоты, и никто ей не нужен".
В руках у меня письма Комбо:
«Я иногда думал ты болеть, потому что не хотел думать если ты можешь забывать мне так рано. Я очень скучаю о тебя. А как наша фото? Еще не закончила и что»?
Смешной был Комбо... А тогда отпечатала я фотографии, отослала ему, и он снова прислал письмо:
«Я был очень рад когда получил твое письмо с фотокарточками. Я не могу сказать как мне был когда видил твое фотокарточка и каждый день я смотреть на твою. Но жизнь очень трудно потому что я всегда думаю как мы были вместе дом отдыха. Я не могу забуду как был хорошо там, но что я могу делать? Ты очень очень мне нравится вот почиму я очень люблю тебя. Я уже послал тебя мои фотокарточку, но ты ничего писала о письмо который я послал тибе».
И просил разрешения приехать, чтобы пожениться. Помню, как Раиса хохотала и над этим письмом, а я…
А во мне и теперь, когда вижу по телевизору фильмы о Кении, мелькнёт да мелькнёт: вот, мол, стала бы женой юриста, жила б в Найроби… но тут же вспыхнут слова мужа: и была бы седьмой женой негра, а не моей.
"Ездили с Раисой в Карачев и как раз мороз был!.. А у меня теплой обуви нет, только туфельки, так что сидела потом у нашей железной печки, отогревала полу отмороженные ноги и ревела от боли, но когда распили с Раей и Виктором бутылку вина, так-то хорошо стало!
На другой день, когда Раиса уехала, спросила маму:
- Ну, как тебе моя подруга?
На что она ответила:
- Да какая-то она двурушная… всеодно, как бутылка из зелёного стекла. Никак не рассмотришь: и что в неё налили?
И мама права. Живу с ней почти год, а понять не могу.
... Снимали сюжет для «Новостей» в Обкоме комсомола, и Раиса потом пошутила:
- Влюби-ка в себя Хрыськова! – И, как всегда рассмеялась громко: - Он же от тебя тает.
А Хрыськов - второй секретарь Обкома, - «растущий товарищ», - которого хотят взять в Москву.
- Он же карьерист! – вскрикнула я на её совет, но, заметив удивленный взгляд, смягчила своё отторжение: - Да и некрасивый... Ему, кстати, очень подходит его фамилия Храськов... толстенький, рыжеватый, с маленькими глазками.
- А что тебе от его глазок, - хихикнула: - зато в Москве жить будешь и всеми благами пользоваться.
Нет, не сошлись мы с ней в своих взглядах ни на Хрыськова, ни на «блага».
И, думаю, не сойдемся".
И всё же пришлось мне попользоваться «благами», - вскоре Раисе дали комнату, и она взяла меня к себе. Правда, комната эта была с общей кухней, на которой хлопотали еще две хозяйки, но мы обеды не готовили и поэтому соседки нам почти не мешали. А если б ещё каждый день с шести утра какой-то мужик не гремел над нами сапогами, собираясь на работу, то жилось бы припеваючи.
"Ездили с Раисой на две недели в Сочи. Валялись на пляже, купались, бродили по городу с Сашкой, Володей и Николя, - познакомились с ними в первый же день. Из всех троих Николя, конечно, лучший, - блондин с голубыми глазами, с правильными чертами лица, - но вот ростом «не вышел». А мне нравятся высокие, а мне нравятся стройные! Но всё ж подолгу бродила с ним по набережной. И пахло виноградом, персиками. И море шуршало галькой в двух шагах... Но самой удивительной была поездка на озеро Рица. Да нет, озеро оказалось, как и озеро, а вот дорога туда!.. Скалы нависали над автобусом, а под нами то слева, то справа вдруг открывались ущелья, затянутые голубоватой дымкой! И захватывало дух. И кружилась голова.
... Раису приняли в Партию. А ведь как-то рассказала анекдот: приходит мужик домой и жалуется жене: «Не везёт мне два дня подряд! Вчера в коровью лепешку вступил, сегодня – в Партию». И вот теперь - сама…
- И зачем тебе это? - спросила.
- А для того, чтобы пускали за границу, - рассмеялась как всегда громко.
- Смотри, Раиса, а то станешь «верным ленинцем».
- Да нет, - ответила уже без смеха: - Такого со мной не случится.
Посмотрим.
... И всё же Лёвка предложил Раисе «руку и сердце»! Просила совета: что, мол, делать?
А я ответила:
- Конечно, Лёвка умный, обаятельный парень, но такие, как он, ищут поддержки в любимых, чем - сами… Поэтому решай: если хочешь быть опорой ему, то…
Нет, она сама ищет опору, ведь впереди у неё – Москва, а столица требует «крепких рук и надежных сердец», как сказал какой-то из её любимых писателей, так что сбудутся, наверное, мои предположения: ничего у них не получится.
...На стальзаводе снимали сюжет, и Раиса познакомила меня с Владом, - комсоргом завода.
- Вот тебе и жених, - расхохоталась: - если Хрыськов не понравился. Правда, он рангом пониже, но зато красивый, высокий.
Ну да, Влад и впрямь симпатичный. И я нравлюсь ему, - вижу! - да и он - мне. Так что если позвонит…
...Раиса пришла, присела на кровать:
- Обсуждали сегодня Лёвку на партсобрании.
- И за что?
- А-а... - махнула рукой: – Зачем-то в своём репортаже сказал, что не дают квартир молодым архитекторам, приехавшим к нам работать.
- Но ведь так и есть...
- Ну да, так и есть… - хохотнула: – Но зачем ему было надо объявлять об этом на всю область?
Я только руками развела... но спросила:
- И ты об этом сказала на собрании?
Нет, на собрании она не сказала, а вот самому Лёвке - да.
- И что ж он?
- А ничего. Только взглянул на меня как-то странно и ухмыльнулся.
Вот и думаю: ну, разве смогут эти, такие разные «миры», стать одним?
... Лёвка попал в психлечебницу, - «белая горячка». Когда приехала за ним «скорая», то всё кричал, чтобы отогнали меня. Почему меня, а не Раису?»
Вскоре она уехала в Москву. И увиделись мы с ней только через пять лет. К тому времени она успела поработать в Мали, в Бельгии и за деньги, что там заработала, купила квартиру, в которой с матерь и жила. Помню, спросила её:
- А твоя тётя где? Ну та, о которой ты говорила, что тебя растила?
На что Раиса ответила:
- А мы её оставили там, в поселке. - И взглянула на меня непонятно: - Когда узнала, что мы уезжаем с мамой в Москву, даже попыталась уксусом отравиться, но её спасли.
- И как же она теперь там одна… без помощи?
- Да ничего... - опять взглянула с колкой искринкой: - ей там соседи помогают. – Я молча глядела на неё, и она, словно оправдываясь, добавила: - Ну, не могла же я взять её с собой? У нас не трехкомнатная квартира.
Потом водила она меня в гараж показывать свою «Волгу», хотя даже и не училась вождению.
- Так зачем она тебе? – полюбопытствовала.
- А так… Была возможность купить, так чего ж отказываться-то?
И снова, как и всегда, громко рассмеялась.
А в последнюю нашу встречу, когда я ездила в Москву на курсы повышения квалификации, пригласила она меня во МХАТ* на спектакль, а он мне не понравился. Долго с ней спорили, горячились, а потом она спросила о Лёвке, и я рассказала, что он спился, и спился, на мой взгляд, из-за того, что не смог больше врать; что его уволили, хотя несколько раз и прощали запои; что живет теперь с матерью в каком-то районном городке в ветхой избушке, ходит с ней по улицам и собирает бутылки. И что ж ответила Раиса:
- А зачем ему было врать? Пусть бы писал правду.
- Раиса, ты что? - обалдела я: - Разве в нашей стране писать правду… да и говорить дозволено?
- Дозволено, - ответила уверенно, и даже с вызовом: - Я же говорю правду своим студентам.
И опять мы заспорили: она оправдывала и защищала нашу «руководящую и направляющую», а я... Печально. Значит, надо было и ей поверить тем, кто её купил, а иначе и жить-то как?
А Лёвка... Как-то знакомый журналист рассказал, что снова объявился он в Брянске, - на кладбище рыл могилы, - и больше ничего о нём я не слышала.
*«Новый Мир» - ежемесячный толстый литературно-художественный журнал.
*«Иностранная литература» - советский литературно-художественный журнал.
*Овраги Верхний Судок и Нижний Судок пересекает центральный проспект Брянска.
*Блокада Ленинграда (ныне - Санкт-Петербург) в годы ВОВ (1941-1945), длившаяся 871 день.
*Евгений Евтушенко (1932- 2017) - советский поэт
*МХАТ - Московский Художественный театр имени А. П. Чехова.
