Санация, гл.1 "Внедрение". ч.4 "Стая" (окончание)

Садовский сидел на краю большой кровати из красного дерева и наблюдал за тем, как плавно вздымаются худые плечи Насти. Минут двадцать назад облик волчицы исчез, и теперь на пахнущих стерильностью простынях номера мирно сопела любимая девушка нашего героя. Сон умело, как профессиональный визажист, скрыл следы недавнего инцидента, подарив лицу Насти безмятежность и покой. Наш герой осторожно накинул одеяло, поцеловал девушку в лоб и вышел из комнаты.
 Горностаев развалился в бархатном кресле и, меланхолически оценивая очередную картинку, появившуюся на экране, переключал каналы.  Тошные сериалы, грызня телеведущих, мультфильмы и спортивные новости отказывались приводить Ивана Петровича в хорошее расположение духа. Кнопки оказались безнадёжно вдавлены внутрь, и вскоре поверхность пульта стала похожа на равнину с маленькими ухабами и пригорками. Кроме функциональности пульт вскоре утратил и целостность, разлетевшись о стену.
 - Как я только тратил время на этот бред? – презрительно кивнул Горностаев на новенькую плазму. Плазма не обиделась и продолжила источать убойные монологи Задорнова.
 - Просто вы отвыкли от спокойной жизни, - рассеянно ответил Садовский.
 Мужчина зевнул, слегка сощурился и плевком ворошиловского стрелка превратил беспечную муху, сидевшую на подоконнике, в свежее зелёное пятно. На фоне банальщины в лице матёрых надписей в стиле «здесь был Вася» яд королевской кобры смотрелся оригинально и свежо.
 - Как Настя? Поросёнок должен был ей понравиться, - ухмыльнулся обладатель специфичных слюнных желез.
 - Спит. К утру должна быть в норме, - благодарно кивнул Миша, не замечая подвох. Не всё ли равно, свинина или человечинка стали трапезой для любимой девушки?
 - Отлично. Завтра у нас сложный день, - загадочно произнёс Горностаев, придирчиво осматривая торс нашего героя, завёрнутого в толстый слой бинта.  – Раны не беспокоят?
 - Слегка. До свадьбы заживёт.
 Если бы слова Садовского имели реальную подоплеку, то узы брака не познал бы он никогда. Раны заживали на Мише, конечно, не как на собаке, однако даже с человеческой точки зрения регенерация тканей серьёзно тупила. Следы от когтей даже не покрылись характерной защитной плёнкой.
 - Ты лучше меня знаешь, какое лекарство избавит тебя от мучений.
 - Нет. Я этим больше не занимаюсь, - отрезал Садовский.
 Взгляды мужчин красноречиво встретились, как два бойких фехтовальщика, после чего Иван Петрович неожиданно уступил:
 - Ладно, я всего лишь предложил.
 В дверь настойчиво постучали, и Горностаев заметно оживился. Слегка поправив покосившийся галстук, Иван Петрович мельком оценил в зеркале свою мужскую стать и соизволил открыть.
 - Обслуживание номеров. Это вы просили принести уксус? – вопросил бойкий женский голос.
 - Да, милочка. Как раз вовремя.
 Иван Петрович бесцеремонно сгрёб бутылку, откупорил её щелчком большого пальца и присосался к горлышку. Марина, так звали гонца с уксусом, если верить бейджу, повисшему на блузке, как сторожевой бульдог на воришке, относилась к чужим тараканам добродушно. Стряхнув с глаз настырную челку, женщина с докторским интересом взглянула на Горностаева и вкрадчиво спросила:
 - Мужчина, а вы, случаем, не больной?
 - Сушняк полный. Думал, от жажды умру, - поделился тот и, вспоминая суть вопроса, втащил буксирующую женщину в номер. – Нет, Марина, я в самом расцвете сил.
 - Карлсон, прям, - неосторожно брякнула та.  – Только пропеллера не хватает.
 - Карлсону нужен не пропеллер, а Малыш, - охотно вжился в образ Горностаев. Опытные сердцееды утверждают, что грамотный флирт – ниточка к сердцу женщины. Иван Петрович сразу прокладывал километровый мост, не размениваясь на мелочи.
 - Ошиблись с полом, - нашлась Марина.
 - Карлсон повзрослел, и вкусы его резко изменились, - подмигнул Иван Петрович и обхватил женщину за талию. Тактичный маневр не оценили по достоинству: сверху его обдало бычьим дыханием – Марина была на голову выше своего соблазнителя.
 - Если Карлсон не отстанет, то схлопочет по шарам, - недоброжелательно осклабилась девушка, взглянув на свою туфлю 45-го размера. По габаритам Марина могла быть каким-нибудь мастером спорта в отставке.
 - Карлсон не обидчивый и стерпит капризы дамы!
 - Это мы ща посмотрим!
 - Давайте без драки! – вмешался в назревавший, как нарыв, конфликт Садовский. – Марина, если не хотите, чтобы он рано или поздно вас съел, немедленно уходите!
 - А он может? – не удержала поводья женского любопытства девушка.
 - Ещё как. Ничего личного, но вы интересуете его, как кусок мяса.
 Горностаев смущённо улыбнулся и продемонстрировал раздвоенный змеиный язык и клыки, с которых стекала мутная жёлтая жидкость, прожигающая паркет на добрый сантиметр. Незамедлительно хлопнула дверь, и в коридоре послышались гулкие шаги осознавшей прелесть жизни Марины.
 - Эх, а я уж понадеялся на сытный ужин, - пожаловался Иван Петрович. Взяв приступом холодильник, он вернулся с завёрнутой в фольге жареной курицей. На Садовского мужчина не обижался, разве что слегка разочаровался в своих способностях ловеласа.
 Миша в это время смотрел с высоты третьего этажа на темнеющий холст неба. Взгляд у него был мечтательно-созерцательный, как у Малевича, набрасывающего контуры своего чёрного многоугольника. Кучерявые облака плыли важно и грациозно, как лебеди, грустным взглядом ослика Иа сопровождая свой путь. Звёзды, загорающиеся на вечернем полотне, напоминали праздничные свечи, а щеголеватые самолёты, совершавшие вечерний рейс, - хвостатые кометы. Лишь лунный серп одиноко прокладывал дорожку света к нашей планете, нагло смещая солнечную фазу.
 - Знаешь, чем мы с тобой отличаемся? – подошёл к перилам балкона Иван Петрович.
 Раздался щелчок зажигалки - и истерическое пламя взвилось, как пришпоренная лошадь. Край сигареты начал робко тлеть, и клубы дыма начали расползаться во все стороны ядовитым туманом. Горностаев с наслаждением затянулся: драконий жар ураганом прошёлся по гортани, осев в итоге слоем едкого никотина на лёгких.
– Ты веришь в искупление вины, пытаешься оправдать свои поступки самопожертвованием и отсутствием выбора. Но что это меняет? Доктор, который из ста операций проведёт три неудачных, будет помнить не столько моменты триумфа, сколько свои провалы. Так как отнятая жизнь стоит в разы больше спасённой. Моя же логика простая: если поступок, каким бы страшным он ни был, даёт видимый результат, то жертва, которая была принесена в процессе, является необходимой. Мы же не рыдаем по дереву, когда исписываем очередную тетрадь или ломаем грифель карандаша.
 - И зачем нужно было превращать Настю в мутанта? Я не так наивен, как моя девушка! – бунтарски дрогнули скулы Садовского.
  Миша давно заметил, что все громкие заявления с момента произнесения начинают подвергаться сомнению. Бросаешь вызов мирозданию   – будь готов к тому, что сначала бумерангом прилетит к тебе твоя же перчатка. Если справишься, то готовься к массовому расстрелу. Наш герой сел в лужу недалеко от старта: наивно предположил, что получит от Горностаева лаконичный ответ.
 - Человек как графин. Вместо жидкости в этом графине содержатся чувства. Любовь одно из сильнейших, поэтому занимает достаточно большой объём. После твоей смерти графин Насти оказался пустоват. Скорбь – лишь послевкусие былой любви и привязанности, как зола и угли, оставшиеся после костра. Занимает места меньше, чем любовь, а графин всегда должен быть полон. Угадай, чем твоя девушка наполнила его?
 - Гневом, - тихо проговорил Садовский.
 Губы нашего героя будто наполнили свинцом. Слова, произносимые Мишей, стали похожи на речевые потуги человека, отходящего от заморозки зубов. Проблема была не в уважении, и даже не в страхе. Горностаев своей отрицательной энергетикой, от которой на клумбах вяли цветы, а птицы опадали на землю, как перхоть, замуровывал в парне собеседника.
 - Интересное свойство гнева в том, что количество его неограниченно. Мы любим родственников, избранников, друзей в некоторой степени, в то же время гневаться можно сразу на весь мир. Каковы масштабы, однако! – искренне восхитился Иван Петрович.
 Садовский, однако, усомнился в любовных масштабах самого оратора. Своих родителей заботливый и чуткий Горностаев отправил в дом престарелых, куда заглядывал, в лучшем случае, пару раз в год. Избранницы рокового мужчины жили не больше трёх дней, после чего уныло путешествовали по пищеварительному тракту в компании желудочного сока.  Друзей же он не заводил, предпочитая деловые отношения в стиле «сеньор - вассал».  
- Это жгучее чувство заполнило Настю до краев, пленило её разум. Несколько часов в день она смиренно сидела на твоей могиле, а потом обдумывала планы мести, даже пыталась выйти на контакт с Даламбером. У меня не оставалось способа остановить твою девушку, кроме как запустить вирус в её организм.
 - Куда же делась гарантия, что Настя не пострадает за время моего отсутствия?!  Вы не сдержали своего обещания, Иван Петрович, и подвергли риску жизнь моей девушки, - ткнул пальцем в грудь Горностаева Миша.
 Если с точки зрения этики этот жест мог вызвать порицания, то с позиции Ивана Петровича наглец мог расстаться с указкой навсегда. Фортуна в этот раз щедро сохранила Садовскому конечности.
 - А ты не выполнил задание, из-за чего мы и переместились во времени. Настя поставила под угрозу существование нашего вида, что не было предусмотрено правилами нашего договора. Все труды могли накрыться медным тазом из-за вспыльчивости девчонки! – зрачки Горностаева мгновенно утонули в темноте змеиных немигающих глаз, как в болоте.
 - Это ведь не вы сделали Настю мутантом? – догадался наш герой. Быстрее исчезнут в России гастарбайтеры, чем Горностаев поможет пенсионерке перейти дорогу.
 - Разумеется, нет, - заверил его Иван Петрович. - Мангуст оказался куда более лояльным, и решил спасти ей жизнь известным тебе способом. А потом приказал мне следить за реабилитацией Насти и обучить её контролю над обретёнными способностями. Этот выскочка знал, как досадить мне!
 Чистосердечное признание хоть и облегчает вину, но не отменяет наказания, неизбежного, как встреча ключа и замочной скважины. Пальцы сжались и приняли боевую готовность, после чего, костяшки врезались в подбородок Горностаева, сладостно празднуя верный пункт назначения. Если первый удар Иван Петрович пропустил из вежливости, позволяя Садовскому выпустить пар, то с локтём, задиристо метнувшимся к переносице, шутить не стал. Несмотря на неуклюжесть циркового медведя, он слегка подсел, блокировал резкий выпад ногой и, тотчас вырастая, боднул Мишу лбом в грудь. Наш герой скрипнул зубами, как наждак по дереву. Приём коленом был раскрыт ещё в зародыше, потому правое бедро Садовского превратилось в тяжёлую оглоблю.
 - Превратись в Тумаша, Гриня, да кого угодно! Покажи, на что способен! – подзадоривал Горностаев.
 По спокойным выверенным движениям ощущалось, что бой для него не поднялся даже до планки учебного и отдалённо напоминал басню про Слона и Моську. «Моська» с рвением берсерка пыталась ужалить «Слона», но несла потери, пропуская скользящие одиночные намёки под