Зависть -- черная дыра

      Колька,  лохматый  высокий парняга, картинно изогнувшись над ватманом двадцать четвертого формата,  по памяти рисовал копию «Черного квадрата» Малевича, а Витька, «сокамерник» по общаге,  сидел и привычно свирепо завидовал, оттого что Картина, совершенно ему, кстати сказать,  ненужная, будет висеть в спальне девчат, а не над его кроватью.
Колька с тоской встряхнул баночку с краской:  ее катастрофически не хватало закрасить половину квадратного метра в локальный цвет
-- А мне можешь такую нарисовать? – подался вперед Витька. — А я краску достану.
-- Я не рисую копий со своих копий, но, если достанешь краску и бутылку, могу нарисовать оригинал –  черный шести -,  нет зеленый  восьмиугольник.

-- А почему им квадрат, а мне  восьми -,  как его?
-- Восьмиугольник. Хлопчик ты многогранный, угловатый и зеленый. За краской идешь?
-- Не, я тоже черный  -- мужского цвета, – Витька выкатил из-под кровати трехкилограммовую банку печного лака. — Как знал, прихватил в котельной.
-- Тогда беги за пузырем и поскорей возвращайся: будешь натурщиком и Музой в написании бессмертного полотна.
 
       Витька закраснел от удовольствия:
-- Бессмертного – это круто.
-- И вечного. Гигантски увеличенная детская пирамидка становится Седьмым Чудом Света и Вечной памятью Хеопсу. Гипертрофированная клякса станет Портретом Твоей Зависти и произведением искусства, а оно принадлежит народу. Ты народ?
-- Ясный хрен!
-- Заметано! Печной лак хорошо держится на бумаге, а зависть -- вечная тема.
-- А я завидую? -- спросил Витька, натягивая куртку.--  Угу. – разоткровенничался вдруг. -- Я всем завидую и хочу, как у них.

-- Зависть как стимул к достижению, хотя нет, к обладанию. Витя, я работаю уже два часа, сегодня суббота, а у меня ни в одном глазу. Отложим обсуждение вечных тем  на… Ты идешь или продолжишь нарушать график развлечений субботнего дня?
-- Тебе я тоже завидую: хочу научиться говорить красиво, чтоб любую телку  уболтать.
-- Витя,  потом с ней еще и спать нужно, а у меня принцип: переспал -- женись.
-- Заливай! Ты же не женат.
-- Только потому, Витя, что не могу с ними красивыми уснуть.
-- Прикалываешься... Запомню и перед девчонками потом понтанусь.
-- Иди уже. Можно и запомнить чужой юмор, но лучше создавать свой, а для этого, как говорится в известном фильме: «Книжки надо читать… научные».  
 
       Колька задумчиво посмотрел на закрывшуюся за Витькой обшарпанную дверь, перевел взгляд на картину:
-- Верх, низ, лево, право. Как тут Малевич ориентировался? Сохни, живопИсь.
Перебросил лист на свою кровать и, достав из тубуса свежий, расстелил, придавив стаканом и пол-литровой банкой с солью.  Быстро набросал карандашом восьмиугольник, но тормознул и потянулся за сигаретами:
-- А паренек-то у нас не простой.
   
       Колька вспомнил, как год назад пришел в бригаду Витька, рыжий косноязычный деревенский недотыка.
-- Витя, будем стоять или как?
-- Да, не знай, чо делать та.
В комплексной строительной бригаде каждый и стропаль, и монтажник, и каменщик, и плотник. Деревенская привычка постоянно быть в работе, хваткие мозги, крепкие руки и простецкий юмор, когда смеялись не над анекдотом, а над рассказчиком, быстро сделали Витьку своим в бригаде. Недотыка быстро наливался опытом, а глаза его посматривали из-под плохо расчесанной челки очень не глупо.
 
         Вскоре открылся и «пунктик» --  цель приезда  на Крайний Север:
-- Мы у себя по Телятникову в кирзачах, в телогрейках, «Беломор –Приму» курим. Один председатель прикинут по-черному: шляпа, костюмчик, галстук; вылезает из «Волги», «Золотое руно» с фильтром в зубах. Сволочь. Сдохну, а на машину накоплю и по Телятникову,  мимо сельсовета в костюме и в шляпе проеду.
-- А галстук?
-- И в галстуке!  
Как не крутись, а пунктик выглядел позицией, которой Колька как художник пренебречь не мог, и решительно потянулся за стирашкой. Так сяк прикинул и провел длинную черту наискось по листу, стер и заменил волнистой:
-- Завидовать -- это не прямо, завидовать – это криво!
 
      За дверью приблизились шаги,  и  в комнату зашел Витек.
-- Легок на помине, -- Колька присмотрелся  к его лицу и решительно провел две прямые от верхнего края волнистой. – Витя, суетись, работай, стол накрывай. Картина не должна выглядеть статичной, искусство должно быть живым. Хлеб, если тараканы не съели, порежь. Сколько взял?
-- Две, чтоб потом не бегать.
-- Умный человек, уважаю. И, надень каску для полноты картины.
--  Угу. Щас!
-- Только на пять минут: мне нужен штришок. Доминанту в тебе я уже определил, но ведь ты хочешь похожести?
 Витькино лицо расплылось и поглупело. Сняв с гвоздя,  покорно надвинул на лоб строительную каску и враждебно уставился на Кольку. Тот торопливо вел черту вниз, остановился, поправил на Витькиной голове каску и добавил к прямой пару сантиметров:
-- Все, снимай.
 
       С каской была своя история. По деревенской привычке тащил Витька со стройки все, что на глаза попадалось, превращая потихоньку общаговскую комнату в склад стройматериалов:
-- А чо? Будет квартира – пригодиться.
  Однажды во время затянувшегося из-за отсутствия раствора перекура, когда большая часть бригады резалась в «дурака», Витька сидел у печки, крутил в руках каску и сосредоточенно о чем-то раздумывал.
-- О чем задумался, детина? — спросил Колька.
-- Да вот, не пойму: на кой хрен мне эта каска дома нужна?
На другой день Колька обнаружил каску в комнате на гвоздике, рассказал в бригаде, и шуточкам теперь не было конца.
 
       Витька, тем временем, приспособив вместо стола табурет, открыл и вывалил ножом на сковородку две банки «каша с мясом», гречневую и рисовую, поставил сковороду на плитку и налил по полстакана водки:
-- Давай, пока разогревается.
-- Ну. За тебя.  В Телятникове,  полагаю, ты был не из последних.
Выпили и закусили хлебом.
-- Можно и так сказать. На тракторе. Тому вспахать, этому привезти – все ко мне. Хоть каждый день пьяный ходи.
-- Деньгами брал бы.
-- Откуда деньги в деревне? Деньги у городских.
-- Стоп! – Колька торопливо схватил карандаш и провел наискось вниз еще одну прямую. — Ты не тормози, ты наливай. Так что с городскими?
-- Дрались все время. Они к нам и на картошку и на уборку, и так отдыхать.
-- А кто победил?
-- Врать не буду. По-разному. Зло берет: и одеты, и деньги у них, все дела. Девки наши тоже к ним. Обидно.
-- Обидно или завидно? Это важно, Витя, – Колька перешел на Вы. — В Телятникове, выступая в качестве доминирующего самца прайда,  Вы  охраняли свои владения и своих самок,  но, завидуя городским, Вы захотели, фигурально выражаясь, влезть на их территорию. Не омрачай чело раздумьем. Просто выскажись о наболевшем.
 
       Витька сосредоточенно скреб ложкой дно сковороды, отдирая пригоревшую кашу:
-- Шляпу я с первой получки купил, костюм пришлось ждать, пока орсовские с большой земли привезут — доедим, покажу.  Машина года через три, в лучшем случае. Книги, когда девчонки без тебя приходят, я говорю «мои», а квартиру получу – куплю.
-- И читать начнешь?
-- Ну, не сразу. Сначала куплю.
 
       Витька встал и вытащил из фанерного шкафа со спецовкой  тщательно упакованный в целлофан темно-серый в тонкую серебристую полоску костюм–пару.  
-- Примерь, сто лет не видел человека в костюме.
-- Рубашки нет. Не подумал.
-- Сорочка, Витя. Только сорочка: с таким костюмом слово «рубашка» придется забыть. А вот о друзьях, которые всегда выручат и бескорыстно порадуются твоему преображению… Ты наливаешь?
   Колька выкатил из угла чемодан, расстегнул молнию и бросил на  Витькину кровать голубоватую в строгую диагоналевую серую  полосу сорочку и бордовый галстук – все в упаковке.
-- Оцени!
-- Это сколько с меня?
-- Это, Витя, от души. Носи и процветай.

      Витька переоделся и предстал. Ступая, как голыми ногами по битому стеклу, прошел по комнате, осторожно подтянув брюки, неловко, боком присел на кровать, взял стакан. Колька курил, сидя  напротив и рассматривая  друга.
-- Чо, плохо?
-- Априори, нет! Скажу больше:  В Телятниково, в Саранске и на станции Рузаевка ты вне конкуренции, твой председатель – деревенщина и неудачник, случайно напяливший чужую одежду. Открой и встань.
Колька сунул ему в руки огромный том «Русской грамматики»,  а сам торопливо  дорисовал последнюю черту карандашом, и кистью стал закрашивать получившийся рисунок.
 
      Нечто, напоминающее громадное ухо;  с одной стороны ограниченное волнистой, с другой -- ломаной линиями.
-- Зависть – черная и черная, как ночь. Зависть ставит в положение зависимого. Зависеть от своих желаний, от вредных привычек, от своего эго, от честолюбия, от желания иметь, обладать. У вас, Витя, мощное обаяние от природы, и Ваша зависть не вызывает отторжения, скорее, легкую ироничную улыбку. Но! Зависть – плохое чувство, так как заставляет нелюбить, ненавидеть, злиться, охаивать, злословить, ломать, уничтожать, принижать предмет зависти. Хотя! Зависть хорошее чувство, так как устанавливает планку роста, указывает непокоренную вершину, показывает цель,  ставит задачу. Я угадываю в Вашей зависти позитив, назову ее «белая» -- это черная, но без злости. Ты что-то сказал?
-- Сказал? Хочу дать тебе в морду. Ты чо  на меня катишь?
Колька растеряно опустил кисточку и, усаживаясь перед табуретом, протянул руку воротник на костюме поправить:
-- Ни сном, ни духом. У тебя крыша съехала?
-- Не съехала, а въехала!!!

      Витька промахнулся по челюсти, попал в плечо, но сбил Кольку с кровати, в руках у Кольки остался лоскут материи, от нагрудного кармана костюма и вниз. Витька глянул на испорченный костюм, взвыл и бросился добивать. Колька отбросил его ногами на спинку кровати, через которую Витька кувыркнулся вниз головой на пол. Колька дал другу подняться, обманул правой и зацепил крюком слева. У Витьки ноги разъехались, но устоял. Подышал глубоко и вернулся к кровати.
     
       Выпили молча, не глядя друг на друга, закурили.
-- Иди, работу принимай. Зависть всех оттенков: от «чернее ночи» до «черной, но не очень»
-- Ты опять?
-- Молчу, молчу.
-- В принцип-дело годится. Потом в Телятниково заберу, а костюм придется новый покупать.
-- Допьем и к девчатам -- "Черный квадрат" относить. Надень мою новую "энцефалитку", если хочешь. С "болотниками" будешь настоящий мачо.


Энцефалитка -- рабочая куртка.
Болотники   -- высокие резиновые сапоги.