В Кишиневе, где Александр Пушкин отбывал ссылку, стоял пехотный полк. Поэт поэтому проводил много времени с офицерами то в клубе, то в собрании,так называемом Казино, которое заменяло в Кишиневе обычное собрание, куда все общество съезжалось для публичных балов.В основном, оно состояло из молдаван и молдаванок,да офицеров полка.
В Казино еще не было принято никаких определенных правил. И, как обыкновенно бывает там, где нет положительного права, действовало правило: «Кто раньше встал, палку взял, тот и капрал».
Так случилось в этот раз и с Пушкиным. Условившись с Алексеем Полторацким и другими приятелями начать мазурку, он пригласил молдаванку и встал в кругу.
Вдруг никому не знакомый молодой офицер егерского полка, впервые здесь появившийся, подчиненный полковника Старова, не обращая внимания на постоянных посетителей Казино, скомандовал музыкантам играть кадриль. А тут считали,что она уже уступила право первенства мазурке и возрождающейся французской кадрили — контрдансу.
Но Пушкин крикнул:
—Мазурку!
—Играй кадриль! — стоял на своем молодой офицер.
Пушкин, смеясь, снова повторил:
—Мазурку! — И музыканты, несмотря на то, что сами были военные, а Пушкин — нет, он был так называемый фрачник, приняли его команду — знали его лично, как частого посетителя.
Мазурка началась, но в ней егерский офицер, надувшись, не принял участия.
Полковник Старов, который был не менее пылок и взыскателен во всем, что касалось хотя бы мнимого уклонения от уважения к личности, заметив неудачу своего офицера, вспыхнул от негодования за подчиненного. Подозвав его к себе , он заметил:
— Вы должны требовать от Пушкина объяснений в его поступке. Он должен хотя бы извиниться перед вами. Вот кончится мазурка, и вы непременно переговорите с ним.
Неопытного офицера смутили слова пылкого полковника, и он, краснея и заикаясь, робко ответил:
— Да как же-с, полковник, я пойду говорить с ним — я их совсем не знаю!
— Не знаете, — сухо заметил Старов, — ну, так и не ходите! Я за вас пойду!
С этими словами он подошел к Пушкину, только что окончившему свою фигуру:
— Вы сделали невежливость моему офицеру, — сказал Старов, взглянув с гневом на него. —Так не угодно ли вам извиниться перед ним, или вы будете иметь дело лично со мной.
— В чем извиняться, полковник, — ответил быстро удивленный Пушкин, — я не знаю. Что же касается до вас, то я к вашим услугам!
— Так до завтра, Александр Сергеевич.
— Очень хорошо, полковник. — С этими словами они пожали друг другу руки.
Мазурка продолжалась, одна фигура сменяла другую, и никто не знал о предстоящей опасности, ожидающей этих двух. Разъехались поздно. Пушкин и полковник уехали одними из последних, назначив дуэль на утро — в девять часов.
Положили стрелять в двух верстах от Кишинева. Пушкин взял к себе в секунданты приятеля своего — Н. С. Алексеева. В семь часов утра они заехали к Липранди и рассказали ему о случившемся.Тот не смог скрыть досаду:
—Что это Старов повел себя, как прапорщик! Как это пришло ему в голову сделать такое дурачество в его лета и в его положении?.. Но дела отклонить уже нельзя. Кхм-м-м... Должен сказать тебе, Пушкин, ты будешь иметь дело с храбрым и хладнокровным человеком, не похожим на того, каким он, по вашим рассказам, был вчера. Он серьезный, благородный и — строгих правил. За свою честь он сумеет постоять и не будет играть честью другого... — Он все недоумевал: — И что это с ним произошло, не понимаю…
Пушкин с большим вниманием слушал Липранди. Было заметно, что его отзыв о Старове льстит Пушкину: вот,мол, с каким противником он будет иметь дело!
— Но, может статься, что на этот день дуэль не будет окончена, — произнес вдруг Липранди.
—Это отчего же? — быстро спросил Пушкин.
—Да оттого, — отвечал Липранди, — что метель будет! — и показал в окно. Там почти черное небо давило на землю.
Так и случилось. На месте дуэли метель с сильным ветром стала мешать прицелу.
Первый барьер был в шестнадцать шагов. Пушкин стрелял первым и промахнулся. Следом Старов — тоже.
Обеспокоенные секунданты посоветовали им отложить дуэль до следующего дня — мороз с ветром затруднял движение пальцев при заряжении. Но противники с равным хладнокровием потребовали повторения.
Старов произнес невнятно — губы застыли от холода:
—Надо поспешить зарядить и сдвинуть барьер.
Пушкин согласился сразу:
—И гораздо лучше, а то холодно.
Пистолеты зарядили снова, но с большим трудом. Сделали еще по выстрелу — уже на двенадцать шагов. И снова у обоих — промах…
Тогда секунданты решительно стали настаивать на том, чтобы дуэль, если они не хотят так кончить, была отложена непременно, уверяя, что нет более зарядов. И так как противники категорически не хотели примириться, поединок отложили до прекращения метели.
—Итак, до другого разу, — произнесли оба в один голос.
—До свидания, Александр Сергеевич!
—До свидания, полковник!..
Липранди после прямиком отправился к Старову, и потребовал объяснить , как он допустил такое — драться с Пушкиным.
Старов с удивлением в голосе ему ответил:
—Я и сам не знаю, как все это сошлось. Я не имел об этом никакого намерения, когда подходил к Пушкину… — усмехнулся огорченно. — Да он, братец, та-а-а- ой задорный! — Липранди услышал в голосе старого служаки уважение.
В это же самое время Пушкин заехал к Алексею Полторацкому и, не застав его дома, оставил записку:
Я жив,
Старов
Здоров,
Дуэль не кончен.
... Полторацкий и Алексеев, которым пришла мысль помирить врагов, решили не уговаривать ни того, ни другого явиться для примирения первым — уступчивость этого рода, по свойственному соперникам самолюбию, могла бы помешать делу. А чтобы исключить всякие неожиданности в таком деле, для переговоров они выбрали общественный дом ресторатора Николетти, куда нередко они собирались обедать и где Пушкин любил играть на бильярде.
И вот там — без всяких уговоров с их стороны недавние враги сами примирились на удивление быстро.
—Я вас всегда уважал, полковник, и потому принял предложение, — сказал Пушкин.
—И хорошо сделали, Александр Сергеевич, — ответил Старов, — этим вы еще больше увеличили мое уважение к вам, и я должен сказать по правде, что вы так же хорошо стояли под пулями, как хорошо пишете. —Эти слова искреннего привета тронули Пушкина, и он кинулся обнимать полковника.
Так закончилось это дело между истинно благородными и умеющими уважать друг друга людьми. Но публика, всегда готовая к превратным толкам, распустила иные слухи: одни утверждали, что Старов просил извинения; другие — что это сделал Пушкин. Были и такие храбрецы на словах, втихомолку твердившие, что так дуэли не должны кончаться...
Дня через два после примирения Пушкин как-то зашел к Николетти и, по обыкновению, с кем-то принялся играть на бильярде. В той комнате находилось несколько человек молдавской молодежи, которые, собравшись в кружок, о чем-то толковали вполголоса, косясь на Пушкина и так, чтобы их слова не могли не доходить до него. Речь, как понял поэт, шла о его дуэли со Старовым. Они превозносили его, но порицали Старова.
Пушкин вспыхнул, бросил кий и быстро подошел к ним.
- Господа, — сказал он, — как мы кончили со Старовым — это наше дело, но я вам объявляю, что, если вы позволите себе осуждать полковника, которого я не могу не уважать, то я приму это за личную обиду, и каждый из вас будет отвечать мне, как следует!
Знаменательность слов Пушкина и твердость, с которой были произнесены эти слова , смутили молодежь, нисколько не знакомую с дымом пороха и тяжестью свинца. Они начали извиняться и Пушкин вышел от Николетти победителем.